— Да затем, что знаю, что меня после этого ждёт: печь, хозяйство и куча детей! Не хочу такого! Я свободной выросла, такой и жизнь прожить хочу.

Златояра теперь ругала себя за то, что привыкла не слушать, о чем отец с гостями толкует. Всё мимо ушей пропускала. Вот и невдомёк ей было, что в этот раз Велеслав с сыном не за пушниной приезжали, а её сватать вздумали. Она улыбалась им, на стол подавала, даже сарафан надела. Всё сделала, чтоб примерной дочерью выглядеть, вот и получила — отец со сватами по рукам ударили и о свадьбе сговорились, пока она вокруг них хлопотала.

Она понимала, что родители давно ей жениха подыскивали, ведь ей уже девятнадцатый год шел, и в девках она засиделась. Ещё год, другой, и замуж уже не возьмут. Вот только не ожидала она, что её вот так, нежданно-негаданно, решат в чужой дом отдать, словно вещь ненужную.

— Хватит с ней нянькаться, чай не маленькая, — громыхнул Любомир. Он уж и пожалел, что дочек в любви да ласке вырастил, ибо свобода старшей такой дерзостью обернулась. Другая бы радовалась али молчала покорно, а эта перечить смеет. — Сказал, пойдёшь замуж, значит, пойдёшь.

— Не принудите! Я лучше в лес сбегу или в реку брошусь, чем вот так!

Злата тут же схлопотала оплеуху от матери.

— Не смей даже говорить такого! — Девица со страхом и обидой смотрела на родителей. — Хоть бы о сестре подумала! Что ж ей, вслед за тобой всю жизнь в девках оставаться? Как убогой какой?

— Всё равно не пойду! — вскрикнула Златояра и опрометью бросилась прочь из избы.

— Злата! — услышала она голос матери за спиной, но останавливаться и не собиралась.

Она бежала знакомыми тропками, едва разбирая дорогу. Вокруг неё лес уж весною дышал. Воздух свежестью, запахом палых листьев и земли влажной полнился. Да она того не видела, горькие слезы заливали лицо, в голове билась только одна мысль: «не хочу, не бывать этому!»

Ноги сами привели её к месту заветному, где она часто пряталась в детстве. Раскидистый вековой дуб тихо скрипел на ветру, будто приветствовал свою гостью. На его кривых ветках уже распустились листочки, земля под ним укрылась ковром сочной травы. Злата тяжело опустилась на торчащий из земли корень и заплакала ещё горше.

«Как они могли-то? Продали, словно козу. Всё равно, что на рабство обрекли. Не хочу! Не желаю свободою жертвовать!»

Рухнула на колени и воздела глаза к небу:

— Макошь, матушка, помоги, огради от беды, спаси от напасти! — в ответ ей только листья на деревьях зашелестели. Совсем поникла Златояра. — Нет, боги не слышат, не помогут. Моя судьба только в моих руках.

В глазах её мелькнула решимость. Небольшой охотничий нож привычно лёг в ладонь. Она всегда носила его на поясе или за голенищем сапога. В лесу без ножа нельзя. Хоть и жили они почти на опушке, недалече от Заречья, да отец сызмальства научил себя защищать и пропитание себе добывать. Сейчас этот нож ей нужен был для иного. Холодное острие слегка коснулось нежной кожи на горле.

«Одно движение и всё закончится, — всхлипнула и замерла на миг, — нет… не так быстро».

Злата вспомнила, как впервые увидела смерть. Она тогда сама за отцом на охоту увязалась, хоть он и велел ей дома сидеть. Любомир не на шутку разозлился в тот день, захотел наказать дочь за глупость. На свою беду, в лесу им олень попался. Отец пустил в него две стрелы, да не так, чтоб убить, а чтобы не сбежал. Вложил дочери в руку этот самый нож и велел вспороть оленю горло. Злата знала, что раненный он долго не проживёт — или сам умрёт, или волки загрызут. Дрожащей рукой она приняла оружие, по щекам её слезы горячие потекли — как решиться? Это ведь не в мишень соломенную стрелы пускать — жизнь отнять.

— Хотела быть охотницей? Так вот она — охота! Думала, это сказки про воительниц смелых, а это кровь и смерть. Режь или домой ступай, к станку ткацкому, — сказал ей тогда Любомир.

Он думал, что Злата испугается, образумится и больше никогда оружие в руки не возьмёт. Но она не могла себе такого позволить. Упала на колени рядом с насмерть перепуганным оленем, а у самой сердце в груди до боли сжималось. Шёпотом у Велеса прощения попросила, глаза жертве своей рукой прикрыла, нож покрепче в дрожащей ладошке сжала и резанула, со всей силы, чтоб одним движением страдания её прекратить. Да не тут то было. Зверь ещё долго хрипел и бился в её руках, а Златояра, двенадцати лет отроду, прижимала его к земле, слезами захлёбываясь.

«Страшно… Страшно вот так умирать».

Рука её дрогнула, и нож упал в траву подле её колен.

— Так нельзя, — вслух молвила, — Я не должна сдаваться. Раз батюшку не убедить, жениха-то уж я отвадить смогу, не впервой. — Злата на ноги поднялась, плечи расправила. — Покажу им, какова я на самом деле. Ох, во всей красе покажу. Сразу охота свататься пропадёт.

***

— Радогор! — в кузницу вбежал Изяслав. — Хорошие новости, брат!

— Чего тебе? — кузнец даже от работы не отвлекся.

— Мы с отцом только что из Заречья вернулись.

— Ярмарка там что ли?

— Нет.

— А чего ж ты светишься, аки ясно солнышко?

— Мы невесту тебе нашли! — Радогор чуть молот из рук не выронил. — Красивая — глаз не отвести. Коса в пояс, блестит золотом. Глаза серые, что твой туман поутру, а как улыбнётся — сердце радуется.

— Чего?

— Ну, кто тебя просил-то? — Вслед за сыном в кузницу вошёл Велеслав. Возраст в нём выдавала лишь седина в бороде. Он разменял уже шестой десяток, но, случись им сразиться, не уступил бы в силе и сноровке ни одному из своих сыновей. Изяслав тут же схлопотал подзатыльник. — Сам сказать хотел.

— Что ещё за невеста? — нахмурился Радогор. Он помнил наказ отца невесту выбрать, но не думал, что тот его и впрямь посватает.

— Скоро сам увидишь. Посмеешь перечить — высеку. И не посмотрю, что не отрок давно. Высеку так, что на всю жизнь запомнишь.

— Пожалел бы девку-то…

— А ты её бить что ль собираешься? Аль иначе измываться?

— Нет. Только любви да ласки она от меня не увидит, — в глазах кузнеца злость полыхнула.

— А это мы ещё посмотрим, — Велеслав хитро ухмыльнулся в бороду, разглядывая на столе бронзовые бляшки, что Радогор недавно отлил.

— Ты чего? — шепнул Изяслав, желая брата успокоить. — Девка-то и впрямь ладная. Станом тонкая, лицом красива, хозяйственная — сам видел.

— Ты же знаешь…

— До сих пор по Мирославе тоскуешь? Три года ведь прошло.

Родное имя, словно ножом резануло по сердцу. Ещё жив был в памяти образ любимый, ещё являлась она ему во снах беспокойных. Да только лик её покрыт был мраком печальным. Пять лет Радогор ради счастья своего жилы рвал. В походы с князем ходил, вдали от дома тосковал, трижды с жизнью прощался. Приезжал раз за разом в родную деревню, чтобы с милой повидаться, и вновь отправлялся на промысел. С отцовской помощью дом для неё выстроил. Всё мечтал, как они в нём вместе заживут счастливо. А после всё рухнуло. Возвращаясь из последнего похода, он ехал на свадьбу, а прибыл на погребение. Не дождалась его любимая — за другого вышла, а потом лихорадка её скосила. Померк тогда белый свет для него.

— Забудь Мирославу, ушла — не воротится, — проговорил Велеслав. — А ты жив, и жизнь эту дале передать обязан.

«Кабы это так просто было — забыть ту, что сердце украла и с собою в Навь* забрала».

— Через седмицу на смотрины поедем. И подарок для невесты не забудь.

Комментарий к Кузнец и охотница

*Навь - загробный мир, согласно верованиям древних славян.

========== Белое, будто саван ==========

Они выехали из дому засветло. Когда солнце уж к полудню катилось, только Заречье миновали. Впереди Велеслав на лошадке гнедой, за ним сыновья его на коньках пегих. А вокруг красота… Весна уж полностью в свои права вступила. Окутала лес запахами трав. На деревьях птицы певчие щебетали не смолкая, где-то вдали речка шелестела. После душной кузницы, среди деревьев дышалось легко и привольно. Изяслав запел даже, когда в лес въехали, так хорошо было меж берёзок да дубов. Вспомнил Радогор, как с Мирославой некогда по лесу гулял, как она ему пела. На душе враз тоска разрослась, узлом вокруг шеи сжимаясь. Больно стало, так больно, что и дышать сил нет. Предала его любимая, ждать устала. А он так и не сумел её позабыть.