В дверь вежливо постучали, и через мгновение в ее комнату тихо вошел отец.

— Ты уже проснулась, дорогая? Слышал, ты кричала…

— Правда? — зевая и потягиваясь, спросила Диана.

— Да, — кивнул Альберт, даже не улыбнувшись. — Ты кричала: «Кирилл». И знаешь, я уже слышу это не в первый раз за прошедшую неделю. Ты где-то видела его? Вы встречались недавно? Он пристает к тебе? Преследует? Пытается связаться?..

Эти вопросы выбивали из колеи, Альберт сыпал ими как пулемет снарядами, похоже, даже не нуждаясь в ее ответах.

— Нет, папа, нет! — наконец, воскликнула Диана, схватившись за голову. — Мне просто приснился кошмар. Я не видела Кирилла уже очень давно, ты же знаешь.

— Честно? — Альберт смотрел на дочь с явным подозрением.

— Честно, — соврала Диана, смотря ему прямо в глаза.

— Ладно, тогда не будем больше об этом проходимце, — сказал он, присаживаясь на краешек постели. — Милая, я хочу, чтобы ты выбросила из головы все воспоминания о нем, он не достоин тебя. Мне бы очень хотелось, чтобы ты вышла замуж за приличного молодого человека из нашего круга… Как тебе, кстати, сын моего однокурсника? С тем, что я тебя познакомил в том ресторане, помнишь? Молод, красив, богат и, к тому же, имеет по отношению к тебе самые честные намерения. Он сам мне признался наедине, что был бы счастлив иметь такую жену, как ты. Да и мне этот брак был бы на руку, так как твоя свадьба с бизнесменом окончательно бы вытеснила из памяти всех моих знакомых то видео…

— Ну, пап… — недовольно протянула Диана.

— Он — отличная партия для тебя, так что подумай об этом, — мягко улыбнулся ей отец. Диана грустно опустила глаза, потому что понимала: папа действительно желает ей только добра. И он не хочет понимать, что она никогда не будет счастлива с мужчиной, если его не выбрало ее упрямое сердце.

***

Камилла засунула два пальца в рот и в очередной раз вызвала рвоту. Какие-то секунды неприятного чувства выворачивания наизнанку, и ее желудок свободен — двух упоительно сладких пирожных, только что съеденных в тайне от матери как не бывало. Она уже привыкла к этому странному чувству: когда еда лежит на столе, она кажется притягательной и аппетитной, но когда все это оказывается внутри, то напоминает камень. Особенно это касалось сладкого; всякий раз, когда Камилла съедала конфеты, мармеладки… Все то, что она так любила раньше, когда ей это было позволено, когда она была не актрисой, а просто маленькой счастливой девочкой… В такие моменты жгучие слезы и чувство вины накрывали ее с головой, и она бежала в туалет.

Услышав шорох за спиной, Камилла резко оглянулась и обмерла — дверь была открыта, а на пороге стояла мама и с отвращением взирала на нее с высоты своего роста.

— Мама… — всхлипывая и вытирая рот рукавом розовой кофточки, Камилла начала неуклюже подниматься с колен.

— Надеюсь, ты не беременна? — холодно посмотрела на нее Марина. — Мне совершенно не нужно, чтобы ты принесла мне в подоле.

— Мам, ты что, как ты могла такое подумать…

— Ладно, — Марина остановила дочь жестом руки. — Просто знай, что я такого не потерплю от тебя. Ты должна оправдать мои надежды. В тебе есть все задатки, чтобы стать лучшей из лучших. Кухня и выводок ребятишек — это убого, и это не для тебя. Не для нашей семьи.

Она развернулась и ушла, а Камилла еще долго стояла, не шевелясь, вперив взгляд в невидимую точку. Ее губы и руки дрожали, но она не могла разреветься, как было в детстве. Раньше все было просто и понятно, она была младшим ребенком в семье, которого все баловали, от которого в принципе ничего и не ждали. Просто любили и все. Но однажды ее жизнь изменилась: Юля, мамина гордость, которая была сногсшибательна по всем параметрам, умерла, Кирилл ушел из семьи, и у мамы осталась только она одна, Камилла, которая никогда не отличалась модельными данными. Она очень любила маму и не хотела ее разочаровывать, но с каждым годом требования Марины становились все нестерпимее. Многое в последнее время казалось Камилле гадким и тошнотворным, например, режиссер, который без конца пытался невзначай коснуться ее, остаться наедине, признаться в своих чувствах. «Я тебя ненавижу!» — хотелось крикнуть ей, но она не могла так поступить и лишиться роли, поэтому Камилла всячески избегала его, но с каждым днем делать это становилось все труднее и труднее. И сейчас… Мама сказала, что любовь и дети — это убожество, и это не для нее. «А что тогда для меня? — с горечью подумала Камилла, судорожно вздыхая. — Без конца худеть ради ролей? Всю жизнь терпеть приставания этого отвратительного мерзавца или кого-то другого? А если я бы хотела быть убогой и просто уехать отсюда навсегда… далеко-далеко и никогда не возвращаться… Почему мне отказано в простом человеческом счастье? Почему я не могу быть как все — женой и матерью?..»

— Потому что я не могу оставить маму, — шепотом ответила она сама себе. — Я — все, что у нее есть, и я никогда не разочарую ее.

Диана тем временем медленно брела по дорожке в парке между узких скамеечек, возвращаясь на работу с обеденного перерыва. Стоял теплый летний день. Ласковый ветерок теребил ее черные блестящие кудри; на лице девушки сияла улыбка, и внутри теплилось чувство, что с ней вот-вот случится нечто чудесное. А все потому, что сегодня утром в соцсети она получила сообщение от некоего Максима Кондратьева. «Я очень благодарен вам за мою собаку, вы просто спасли нас! Скоро мы придем к вам на плановый осмотр, и я, наконец, вас отблагодарю!» Никакого Максима Кондратьева у них не было записано в клинике, поэтому несложно было догадаться, кто это решил так замаскироваться под восторженного клиента ветклиники. Кирилл отлично понимал, что Альберт с годами стал еще непримиримее, чем раньше, поэтому нечего было надеяться на его одобрение. Так же он понимал, что Альберт отслеживает все сообщения, которые приходят дочери на электронную почту и в соцсетях, мотивируя это отцовской заботой о Диане, на деле же это было всего лишь желанием контролировать ее, заставить свою дочь жить так, как он считает правильным. Без Кирилла. Только чем больше Альберт запрещал, тем больше Диану тянуло к нему, и сама она давно смирилась с этой страстью, которая медленно, год за годом, сжигала ее тело и душу… но этого никто и никогда не замечал. О таких вещах принято молчать, ибо все сокровенное и постыдное должно жить в тебе тихо, полностью скрывшись за той маской, которую ты носишь на своем лице каждый божий день.

Внезапно Диана остановилась как вкопанная. За деревьями, на параллельной дорожке, она увидела двух мужчин на лавочке. Они сидели к ней спиной, она не могла видеть их лица, но… Диана хорошо узнавала эти фигуры: один был толстый, в одежде не по размеру, а второй — худой, как тростинка…Она была почти уверена в том, что у него на лице рыжая козлиная бородка… Вот толстяк обернулся, и они встретились взглядом. Диану будто пронзило током — это был он! Всего в нескольких метрах от нее!.. Рыжебородый тоже обернулся и с наглой ухмылкой уставился на нее. Как и несколько лет назад Диана испытала смертельный ужас; это действительно они, по-прежнему скрывающиеся от полиции двое ублюдков, которые хотели изнасиловать ее. Диана пулей метнулась вдоль дорожки к выходу из парка; ее сердце трепетало, как птица, запертая в клетке. Прохожие смотрели на бегущую девушку с недоумением, никто не мог понять, что так сильно ее напугало в этот погожий солнечный денек. Когда она, наконец, остановилась, задыхаясь от бега, и оглянулась по сторонам, то поняла, что за ней никто не гонится. Ее никто не преследовал. «Может быть, я схожу с ума?..» — подумала она, бессильно опускаясь на скамейку.

***

Кирилл вошел в офисное помещение, чувствуя легкое недоумение. Он не мог понять, почему его так настойчиво приглашали сюда. В мягком кожаном кресле напротив письменного стола спиной к нему сидел молодой мужчина в светло-сером костюме и зачесанными назад светлыми волосами. Когда он оглянулся и их взгляды встретились, Кирилл испытал странное чувство: они были знакомы. Удивительно, но это был тот самый медбрат, что когда-то не поделил с Альбертом Кристину, но после ее смерти продал им запись, которая спасла и его и Альберта от тюрьмы.