Из спальни выскочил взъерошенный Женька в одних трениках. Быстрым взглядом окинув меня и тетю Люду, он встал между нами, загородив меня собой.

— Что-то не так? — спросил у тети Люды.

Она распахнула свои водянистые глаза, хотя, казалось бы, куда уж больше — они и так все время были навыкате.

— Женя, я ду-у-умала, ты переболел! Ты же мне обещал!

Обещал? Переболел? Я нахмурилась, не понимая. Нужно спросить у Жени после.

— Мама, это мой выбор. Я люблю ее, — отрезал Женя. — И собираюсь на ней жениться.

Меня, конечно, об этом еще не спрашивали… Но против я не была однозначно!

— Что ты такое говоришь?! — тетя Люда всплеснула руками.

— То, что должен был сказать уже давно.

Такого ответа тетя Люда явно не ожидала и осела на кушетку, придавив ее своим грузным телом. Одну руку положила на лоб и прикрыла глаза.

Станиславский дважды перевернулся в гробу.

— Мне плохо, — простонала она еле слышно. — Плохо…

На миг Женя задержался — он прекрасно видел, что это трюк, причем дурно исполненный. Но все-таки пошел на кухню за водой. Все время, пока его не было, тетя Люда сверлила меня ненавидящим взглядом из-под полуопущенных ресниц.

— У него карьера, Лина, — сказала она тихо. — Мой мальчик должен строить карьеру, а не нянькать лялек.

Я хотела ответить, что она лезет не в свое дело, но вернулся Женя и протянул стакан воды. Тетя Люда едва его пригубила.

— Вызвать скорую? — спросил Женя. В его голосе не было тепла.

— Нет, — вяло отмахнулась тетя Люда. — Пройдет… Просто я слишком за тебя переживаю… Как ты мог? Как вы могли?.. Лина, в кого ты превратилась! И Женя, ты же обещал…

— Я отвезу тебя домой, — твердо оборвал ее причитания Женя. — Лин, я скоро вернусь.

Он взял тетю Люду под руку и помог ей встать. Охая-ахая, она выкатилась на лестничную площадку. Женя надел протянутые мной свитер и куртку, босой влез в кеды и вышел следом.

Напоследок он обернулся. Глаза у него были черные, злющие.

— А Настеньке влетит, — прорычал и захлопнул дверь.

Все время, пока его не было, я не находила себе места. Галка трубку не брала, в «ватсапе» тоже не отвечала. Я же металась по квартире, заламывая руки. Поймав себя на этом, начала убираться. Надо было хоть как-то занять себя, чтобы не сойти с ума.

И чего тетю Люду понесло сюда на ночь глядя? Значит, Настя догадалась и от обиды настучала ей. Вот же… стерлядь, кошмар какой-то. Одна радость — Женя теперь с ней точно говорить не будет. Может, даже уволит. Ни я, ни Галка этим опечалены не будем.

Что значило “переболел”? Значит, она уже знала о наших с Женей отношениях? Или о той влюбленности, которая была давно. А, значит, специально пыталась нас разлучить…

Но раз уже тетя Люда знает, надо рассказать маме. А этого я очень боялась. Я не могла ее понять, предугадать, как она отреагирует. Ведь когда я ее познакомила с бывшим мужем, он ей очень не понравился. Потом она сказала мне, что я достойна большего.

Я не думала, что мама считала Женю чем-то большим. И двоюродный брат… И я уже беременна.

Вот это шапито.

Через час дверь щелкнула, и вошел Женя. Я осторожно вышла в коридор и следила за ним, как за опасным зверем — как он закрывает дверь, устало стаскивает кеды.

Что он сейчас скажет?

Он повернулся ко мне и как-то странно, долго посмотрел. Я замерла, сцепив вспотевшие от волнения пальцы. Меня даже начало подташнивать…

Что он задумал?

— Я хотел сделать это позже, в другой обстановке, но… — сказал Женя, что-то ища в карманах куртки. Затем вытащил коробочку, обитую синим бархатом, открыл ее и встал на одно колено.

— Лина. Элина Николавна, ты выйдешь за меня замуж?

37 (обновление от 12.09)

Конечно, я сказала «да».

Я не могла понять, в какой сказке нахожусь, где очутилась. Любовь всей моей жизни сделал мне предложение. Он выбрал меня! Не маму, не Настю и не какую-нибудь модель с длинными ногами, а меня. Я видела это в его глазах. Я слышала это в его дыхании — что он мой. До самого конца.

Он уснул, а я все смотрела в жидкую городскую тьму, поглаживая живот.

Что если придется делать аборт? Какой ужас…

И все узнают… Хотя все и так уже знают, или скоро узнают, чего уж. Теперь я была готова отстаивать свое счастье, несмотря ни на что. Теперь я знала, что мне есть где укрыться, что мы с Женей — одно целое, одна команда, если можно так сказать.

Мы все переживем. Все сумеем.

Я наконец поверила, стала уверенной в собственном счастье.

С этими мыслями я уснула. Мне снились облака — мягкие, как пуховое одеяло, и белые, как только выпавший снег. Я бежала по ним, прыгала, отталкиваясь босыми ногами. Бух — разлетались ватные хлопья. Бух — приземлялась я и, не удержав равновесие, падала в податливую мягкость, раскинув руки.

А потом появился Женя, и мы полетели над Москвой, совсем как на картине Шагала. Одной рукой он держал меня за талию, вторую по-супермэнски вытянул перед собой. А под нами тянулись мокрые проспекты, и пустые спящие улицы, и кривые переулки. Квартиры, в которых еще не спали влюбленные, томные скверы с опавшей листвой и тихая Москва-река.

На следующее утро по дороге в школу я позвонила маме. Сказала, что зайду вечером в гости. Хорошо, папы не было, — он уехал в командировку.

Страшно было, конечно. Но я уже взрослый человек (в который раз повторила я себе), и моя жизнь — это моя жизнь, мои решения — только мои (тоже повторила, трясущимися пальцами набирая код на домофоне).

Поднявшись на восьмой этаж, я вышла и позвонила в железную родительскую дверь. Мама открыла, и меня окатил с детства знакомый жирный запах готовящихся блинов. Разувшись в тесном коридоре, я прошла на небольшую кухню и села на табурет. Это было мое место, сколько я себя помню. Сколько раз я приходила вот так и садилась, а мама ставила передо мной чай…

Смогу ли я прийти вот так вот снова, после нашего разговора? Я не знала.

— Как дела, Линок? — Мама налила чай и поставила его на стол. В моей кружке, желтой, с треснутой ручкой.

— Хорошо.

— Ты что-то какая-то бледная. Совсем школьники замучали?

Она ловко подцепила блинчик со сковороды, бросила его на стопку уже готовых и вылила на сковороду еще половник теста. Сковорода зашипела, масло зашкворчало.

— Нет, школьники хорошо себя ведут. — Я сделала глубокий вдох. — Мама, мне надо кое-что тебе сказать.

— Ммм? — Мама мельком глянула на меня через плечо.

— Ты лучше поставь сковороду, ладно?

Она нехотя послушалась и повернулась ко мне лицом.

— Что случилось?

А это было сложно. Куда сложнее, чем я представляла.

— Я встречаюсь с Женей. С нашим Женей. Мы уже месяц живем вместе.

— Ох, Лина-Лина… — Мама отложила прихватку, выключила конфорку и села напротив меня. На ее лице не было ни злости, ни шока. Она была так спокойна, будто уже давно обо всем знала.

— Только не отговаривай, ладно? У нас все серьезно, мы решили пожениться. Я… — Я сжала салфетку, набираясь сил для последнего удара. — Я беременна, мама.

— Понятно, — ровным тоном ответила мама. А меня понесло.

— И я очень боюсь, что он родится какой-то… с отклонениями, знаешь.

— Ага, — кивнула мама, почти не мигая.

— И хочу сделать анализ, амниоцентез. Мы же с Женькой двоюродные, вдруг что-то не так…

— Не надо делать никакой анализ, — мягко прервала меня мама.

Тут уже настала моя очередь глупо молчать и смотреть.

— В смысле? — наконец спросила я.

— С биологической точки зрения вы с Женей даже не родственники. Хороший ребеночек будет, я уверена.

Даже не… Что?!

— Как? — Я не могла поверить. — У нас же семейные фото везде!

Лежат в фотоальбомах — мы с Женей, два карапуза, валяемся на диване в одних пеленках. Он беззубо улыбается, а я задумчиво смотрю в камеру.

Мама печально кивнула.

— Люда очень долго не могла забеременеть, они с Андреем часто из-за этого скандалили, знаешь… Ну и в итоге он завел себе на стороне одну, молоденькую совсем. Люда потом узнала об этом, разводиться хотела, потом простила. А девочка родила, но собиралась отказаться от ребенка, вот они с ней и договорились. Они прямо из роддома Женьку забрали.