Быстро составив план, мы с утра приступили к захвату. Снайпера и штурмовые группы распределились по местам, дождались утренних сумерек и начали. Штурмовики подобрались метров на двести и затаились. Снайпера начали работать четверками по пулеметным расчетам — глушители и патроны с уменьшенным зарядом пороха позволяли не поднимать шум раньше времени, а дублирование по каждому номеру расчета повышало вероятность поражения, что соответственно уменьшало риск, что нас заметят раньше чем надо. Штурмовики тихо захватывали секреты, при необходимости добивали ножами или пистолетами с ПБС оставшихся в живых. Наши танки стало слышно, только когда они вышли из леса — огромные бочки глушителей заметно ослабляли их звук, но скрип гусениц ничем не заглушишь. Но немцы поначалу вели себя тихо — впереди мы пустили их единичку и тройку, затем — два бронетранспортера, так что некоторое время они принимали нас за своих. А СУшки на дорогу и не поперлись — рассредоточились на опушке и стали выискивать — кто оживет. Внезапно разгорелась, смолкла и снова разгорелась стрельба, но это была уже агония — цепи штурмовиков уже вели зачистку территории. Аэродром умер почти без мук.

Мы его чистили весь этот и часть следующего дня — больших частей рядом не наблюдалось, а малые мы перехватывали на подходах. Так, мы с удовольствием приняли колонну с продуктами, колонну с бомбами и бензином, и две группы проверяющих. А на самом аэродроме тем временем шло оприходование матчасти и допрос пленных. Я сначала мандражировал, ну как же — захватили целый аэродром, с серьезной техникой. Большое дело. Надо бы нагадить тут по максимуму и быстро сваливать. Было еще у меня предубеждение, что немцы — это какие-то роботы, которые всегда действуют быстро и безошибочно. И это несмотря на то, что их уже изрядно потрепали, в том числе и я сам. Но то были небольшие уколы, сейчас же мы вдарили им наотмашь, и возможная ответка пугала. Все казалось, что на нас сейчас свалится какая-нибудь танковая дивизия, окружит и раскатает по траве тонким слоем. А с другой стороны — откуда она тут возьмется? Если у немцев есть дивизия, то она наверняка на фронте. Снимать ее не будут. А если какой-то эшелон с танками, то чтобы его остановить — уже надо время — просто так останавливать не будут, им надо сначала разобраться, что тут что-то не так. А на это требуется время — посмотреть, доложить, осмыслить. И со всем этим у фрицев была напряженка. Захваченный радист передавал сообщения и по рации, и по телефону, и параллельная прослушка его разговора не показала, чтобы на том конце возникли какая-то суета или даже подозрения — разговоры проходили в рабоче-ленивом режиме. Пеших групп не было, а группы на транспорте появились уже после полудня, и мы их захватили. Так что поднимать тревогу по сути дела пока некому. Да если и поднимут тревогу — под рукой должна оказаться боевая часть, ее надо развернуть и направить на нас — а это все не быстро. Если часть передвигается по железной дороге — ей надо выгрузиться, а если идет пехом, то значит она некрупная — вряд ли немцы будут гонять своим ходом крупные части на такие расстояния. Поэтому я перестал себя накручивать и стал наслаждаться процессом раздербанивания аэродрома.

Самой главной нашей добычей стали шесть истребителей, которые летуны перегнали по воздуху к нашему городу — просто взлетели с аэродрома и пошли на восток. Бомбардировщики решили не брать — слишком крупные. Но взяли с них по-максимуму — сняли моторы, вооружение, прицелы, рации, ну и еще какой-то мелочевки — техники сами там смотрели что им надо. Колонны с бомбами и топливом тоже забрали с собой, догрузив и то, что нашлось из боеприпасов и топлива на аэродроме. Отходили "слоями" — такая тактика передвижения становилась стандартной. Тело каравана медленно ползло по проселкам, а группы разведки и отсечки двигались впереди, по бокам и сзади, сменяя друг друга волнами, как ноги у гусеницы. Путь домой прошел не без приключений — во встречном бою разгромили роту пехоты при двух танках, посланных на почему-то переставший отвечать на запросы аэродром. Тем временем в эфире нарастал шторм — все больше немецких станций начинало вопить и ругаться немецким матом, но мы уже пересекли последнее шоссе — дальше были только проселки.

Домой добрались на третьи сутки. Здесь была новость — к нам по железке заехал дивизион немецких 150-миллиметровых гаубиц — 12 штук с тройным боекомплектом — по 150 выстрелов на гаубицу. Взорванный мост начинал сказываться. Не очень полезное приобретение, но раз пришло — пусть будет. Из этих гаубиц мы устроили три батареи, по их известному положению и таблицам стрельбы обозначили квадраты, набрали и стали тренировать гаубичников — теперь вокруг нас на 13 километров во все стороны мы были самыми большими дядями. Пока не прилетят самолеты — тогда мы станем очень маленькими.

Ведь до этого с ПВО было не очень хорошо — налет трех-пяти самолетов мы могли отбить, но если их будет больше — потери будут существенными и второй раз будет не отбиться. Надо было наращивать плотность стволов. Во многом этому способствовал налет на аэродром — оттуда мы уволокли более двадцати зенитных стволов разных калибров. Знаменитые 88 мы включили в систему в качестве слоя дальней борьбы на больших высотах. Вместе с уже имеющимися нашими крупнокалиберными зенитками у нас было уже восемь стволов, распределенных в две батареи, которые к тому же мы разместили у дорог, прикрыв заодно и танкоопасные направления. Более мелкокалиберные стволы автоматов в 30–40 миллиметров мы разместили двумя компактными группами — на севере и юге, и они создали зонтик на пару километров. Эти стволы мы разбавили немецкими стволами в 20 миллиметров — предпоследний километр становился еще плотнее, ну и на последних пятистах метрах в дело вступали бы тридцать ДШК — налет фашистам обошелся бы очень дорого, по подсчетам наших ПВОшников мы бы отбились от массированного нападения тремя группами по 10 самолетов с разных направлений. Это уже неплохо — дает некоторую уверенность, ведь вряд ли сейчас немцы пошлют на нас более крупные силы — они скорее всего пока не представляют нашей численности, поэтому если и будут действовать по нам авиацией, то сначала это будут небольшие группы. В систему ПВО мы включили и спертые шесть немецких истребителей — сейчас их по очереди осваивали наши летуны, которых у нас скопилось уже более двухсот пилотов и штурманов.

Глава 15

Проблемой становилась связь. Чтобы обезопасить ядро нашей территории, надо было следить за дальними подступами — хотя бы километров двадцать, а лучше пятьдесят. Своевременно предупреждать о появлении больших контингентов войск противника, да и высылать помощь попавшим в трудную ситуацию группам тоже было бы нелишним. У фрицев мы натаскали пару десятков радиостанций, и наши кулибины слепили из них шесть довольно компактных аппаратов, которые с помощью направленной антенны могли достучаться за 50 километров до базы. Но требовалось больше. Я озадачил физика проблемой, рассказал ему "свою" задумку о производстве пальчиковых ламп, нашли ему в помощь еще радиолюбителей и технарей, состыковали со стеклодувами, и уже через неделю после разговора были готовы первые экземпляры наших радиоламп. Их технические характеристики конечно не дотягивали до сеточных, зато их можно было лепить на платы гораздо плотнее, что позволит применить более сложные и следовательно более надежные схемы, с повышенной избирательностью. Вдобавок мы отказались от крепления ламп в отдельные панельки, что конечно ухудшило ремонтопригодность, но зато резко уменьшило количество деталей — панелька с ее пластиковым корпусом и прижимной пружиной была довольно сложным для нас изделием. Дополнительным бонусом стала обнаружившаяся позднее более высокая надежность радиоаппаратуры — впайка ламп непосредственно в плату делала их крепление гораздо жестче по сравнению со вставкой в панельки — лампы не расшатывались от вибраций и не отходили от контактов, контакты не покрывались окислами и не переставали проводить токи — просто нечему было покрываться. Дополнительную роль сыграла конечно и внутрення конструкция ламп, в которых не было тонких а потому нежных сеток — все было сделано на металлических штырьках — прочных, кондовых и жутко надежных — от вибрации скорее растрескается колба лампы, чем сместятся эти штырьки. Позднее, уже в октябре, для сверления, запайки и распайки мы сделали специальные сверлильные головки и паяльные станции — они сразу рассверливали или пропаивали шесть отверстий. Выводы ламп одной серии также были унифицированы под свой типоразмер — даже если требовалось например три контакта, лампа все-равно имела шесть выводов — немного теряли на металле, зато много выигрывали на повышении технологичности производства и ремонта за счет унификации разъемов. Позднее такую же унификацию мы провели и над другими элементами. Так, большинство самых распространенных резисторов мы свели в три типоразмера и сделали для него сотни комплектов соответствующей оснастки — работы по их монтажу ускорились почти в пять раз.