Утенок вылупился из яйца и долго стоял, пораженный величиной другого яйца, в которое он попал.

Большой красный желток висел над лесом.

Утенок втянул голову в плечи, ему стало страшно.

- Кря! - сказало что-то рядом, тоже очень большое, но не страшное, а теплое, как то маленькое яйцо, из которого он только что вышел.

Утенку захотелось спрятаться, и он нырнул под крыло маме Утке.

Подождав немного и видя, что ничего не происходит, он высунулся наружу.

И снова громадный мир поразил его.

- Что это?

- Кря! Это мир.

Утенок опять непонимающе пискнул, но мама Утка его легко клюнула и сказала:

- Кря! Поживешь - узнаешь.

Утенок постоял немного, и вдруг ему захотелось клюнуть большой красный желток, висевший над лесом.

Он вылез из-под крыла и заковылял, но, сделав несколько шагов, скатился с кочки, плюхнулся в воду.

Упав, он стал сильно работать лапками и поплыл.

Страх скоро прошел, и Утенок заспешил по солнечной дорожке, а рядом была мама Утка.

Утенок уже выбился из сил, а желток был все так же далеко.

Обратно он плыть не мог.

Мама Утка подталкивала его клювом, и Утенок крутился на воде серым комочком.

Потом он с трудом забрался в гнездо.

Мама Утка накрыла Утенка своим крылом и сказала:

- Кря! Еще ни одна утка не долетала до солнца.

Утенок удивленно пискнул, глаза у него сами закрылись, и он, утомленный всем происшедшим, заснул первый раз в жизни.

А во сне ему снился вкусный красный желток, до которого он все же доберется.

Захотел Волк есть, пошел в стадо, задрал Овцу и принес в лес.

А когда от Овцы остался один хвост - ему стало жалко ее. Он сказал:

- Зачем я съел эту Овцу, ведь мне совсем и есть-то не хочется.

Маленький Карасик увидел большую полосатую рыбу - и к ней.

Но Щука его не съела, она растерялась.

Она глотала все, что убегает, а тут Карась сам к ней плывет.

От неожиданности Щука даже поздоровалась, хотя здоровалась обычно после того, как проглотит.

Подплыли другие щуки, уставились на Карася, что с ним делать - не знают. Первая Щука говорит:

- Пусть Карась живет среди нас, съесть мы его всегда успеем, но зато никто не посмеет сказать, что мы рыбешек обижаем.

Стал Карась жить среди щук, округлился от спокойной жизни, еле плавниками шевелит.

Некоторые рыбешки стали рассуждать так:

- Если щуки Карася не трогают, то меня, костлявую, и подавно не тронут.

Плывет к Щуке рыбка улыбаясь, ее и съесть приятно.

Жалоб на щук стало поступать еще больше.

Щуки не могли стерпеть клеветы и тоже написали жалобу, что, дескать, Карась, а не щуки нападают на рыб, что им, щукам, от Карася тоже покоя нет. Есть, конечно, и среди щук плохие, в семье не без урода, но основной враг всех рыб - это Карась.

Теперь щуки, завидев Карася, улепетывали во все плавники, а о мелкой рыбешке и говорить не приходится. Все боялись встречи с Карасем, и только один Карась не понимал, в чем дело.

Но вот однажды Карась пропал, и все хотели облегченно вздохнуть, как вдруг прошел слух, что Карась не пропал, а что теперь он охотится в щучьей шкуре и так искусно маскируется, что даже сами щуки от других щук его отличить не могут.

С тех пор так и повелось.

Что бы ни случилось, во всем Карась виноват, а то, что Карась тот в щучьей шкуре, так тут щуки ни при чем.

И только одна Щука знала, какой вкусный был Карась.

В маленьком домике на краю большой лужи жили двенадцать Поросят. Мама очень любила Поросят, и называла их Зайчиками.

- Зайчики, обедать! - звала их мама, и Поросята весело отвечали ей: «Хрю! Хрю!»

Мама занималась воспитанием Зайчиков: не позволяла залезать в грязь, рыть землю и есть что попало…

А папа лежал в луже и ворчал:

- Что это за лужа? Теперь и грязи-то настоящей нет.

Мама каждый день любовалась своими Зайчиками, и ей казалось, что и ушки у них длиннее становились, и шерстка пушистей.

- Правда же, - говорила мама, - они у нас совсем как Зайчики?

- Очень похожи, - ворчал папа. - Времена пошли, хорошей Свинье никакого уважения. Все хотят, чтобы дети у них были Зайчиками да Котиками.

- Беспокоюсь я за своих Зайчиков, - говорила Свинья, - все ничего, а вот ушки что-то плохо растут.

- Не в ушах дело, - говорил папа. - Зайцу, если он Заяц, хоть вовсе уши отрежь, он останется Зайцем.

Приходила в гости к Свинье соседка Лошадь, приводила своего Котика.

- Какой у тебя славный Котик, и мурлычет, как настоящий, - говорила Свинья.

- А у тебя вылитые Зайчики, - говорила Лошадь, - только голенькие, но это ничего. С Зайца хоть шкурку сними, он останется Зайцем.

Мама никогда не позволяла Зайчикам рыться в земле.

И, несмотря на это, у Зайчиков выросли пятачки.

- Как вам не стыдно ходить с такими пятачками? - говорила мама. - Ведь вы же Зайчики!

А поросята стояли, виновато похрюкивая: им было стыдно. Но это полбеды. Однажды мама смотрит: все Зайчики сидят с папой в луже, только пятачки торчат.

- Какой ужас! - сказала мама и горько заплакала. И вдруг видит: идет соседка Лошадь и тоже плачет.

- Мой Котик убежал и ест траву в поле. Я-то его одними сливками кормила! . .

- Несчастные мы, - сказала Свинья, - поневоле будешь завидовать Ослу: у него дети больше всего на Зайчиков похожи, только большие,

И тут на дорожке с веселым хрюканьем появились все двенадцать Поросят.

Они были такие веселые и смешные, с такими розовыми пятачками и чумазыми мордочками, что Лошадь даже пожалела, что ее сын не Поросенок.

Но вот, поднимая пыль, прискакал Жеребенок.

- Какая сочная трава в лугах! - сказал он.

- У тебя замечательный Жеребенок, - сказала Свинья и с грустью посмотрела на своих Поросят.

- Сейчас же домой, умываться, - сказала она.

И Поросята нехотя поплелись по дорожке. Мама шла сзади и смотрела на двенадцать закрученных хвостиков.

«И зачем моим Поросятам заячьи уши? - думала мама. - Как я раньше не замечала, что нет на свете ничего лучше этих закрученных хвостиков!»

Дунул ветер, упала в воду еловая шишка - и по воде разбежались круги.

Все круги как круги, разбегались себе и разбегались, отражая зеленые берега, голубое небо, солнце.

А один Круг задумался:

- А зачем я разбегаюсь, откуда я взялся и для чего вообще все: солнце, небо, берега? Должен же быть смысл во всем этом?

Чем шире разбегался Круг, тем ниже он становился и наконец стал совсем незаметен на поверхности воды.