— Ох, ха… Тезка пожаловал. Заждались уж. А этот, что за парень за тобой тащится?

— Молоденький, но разумный, — ловко подхватив предложенный тон, объяснил Яковлев. — Пущай посидит, думаю.

— Пущай, — разрешил хозяин. — А ты, Яковка, все небось по своим машинным делам? Ой, таракан железный.

— По ним. Таракан как есть.

— Ну и лады. Побеседуем, почему нет. Чего надобно-то?

На нем был русский костюм: красная рубаха из тяжелого шелка, белый кушак, бархатные синие шаровары, вправленные в лакированные сапоги. Черная его борода с проседью ниспадала на грудь. Волосы были взлохмачены, глаза горели. А большие руки лежали при этом покойно, и было это странно.

Старец опрокинул стопку. Генерал, сидящий рядом, протянул ему соленого огурчика. Он клацнул крепкими зубами, зажмурился.

— Ох-хо-хо!.. Мерси.

— На здоровье.

— А ты чего не пьешь, Яковка? И пареньку свому налей рюмаху. Пущай пропустит в пузцо. А? Тепленького-то?

— Помнишь, разговаривали мы насчет автомобильного производства, волнуюсь шибко.

— И зря. Машина — дело не русское. Это у немца в каменных городах нужна машина. А у русского в полях, в лесах привольных что? Душа! Надо в душу смотреть. Такой нам завет. Зачем нам машина?

— Так-то оно, да не так… Машина прет. Надо, чтоб понимали. Время пропустим…

— И хотелось бы через улицу перейтить, да боязно, ножки промочу… — отвечал хозяин.

— Защити. С твоими-то силами. Повлияй на маму.

— Орел летает, да кто скажет, какую овечку выберет, — со вздохом продолжал старец, и из этого разговора Бондарев ровным счетом ничего не понял: какая улица? почему перейти боязно? кто такая мама?

Гости пили водку, закусывали огурцами и пирогом с мясом. Хозяин ломал пирог большими, по-мужицки темными руками, совал в распахнутый рот, и борода его при этом ходила ходуном.

Чуть погодя неугомонный Георгий Николаевич снова начал про свое:

— Обидно мне, ведь ежели взглянуть, давят немцы. Это ж наш вечный с ними спор. Не сдюжим — сотрут.

— Пущай, пущай иностранцы. Немцы, турки… Все едино! Время придет — от русских, от нас, ничего и не останется. Как-нибудь потом вспомнят, что были-де такие, а их уже и не будет. Тю-тю… На немца равняться надо. В рот ему смотреть. Немец — сила. Купец евойный — сила. Немец умеет работать. Немец молодец.

— А мы что, не умеем? И мы умеем. Обстоятельства нужны. Предоставь русскому человеку возможности.

— «Умеем…» — передразнил старец. — Нам сидеть любовно и тихо и в самих себя смотреть перед прущей той машиной…

На этом все кончилось. Больше Георгий Николаевич никаких вопросов не задавал, поерзал на стуле и вышел, мигнув Бондареву.

— Привлечь хотел к автомобильным делам. Не выходит ни черта! Темнит. Большую силу имеет, подлец, — уже на лестнице сказал Яковлев, и больше о старце они не говорили.

Легкомысленный министр слово свое сдержал. Устроили пробег в 2840 верст, и два «руссо-балта» должны были конкурировать с такими марками, так «заурер», «воксхолл», «форд». Предъявляли качества для полевой службы.

Дмитрий Дмитриевич так передергался с этим пробегом, столько было разговоров, что младший Бондарев, тоже Митя, гимназист-приготовишка, запомнил все технические данные основных конкурентов. Разбуди ночью, спроси: «Митя, а у «форда» какие показатели?» Тут же без запинки рапортовал: «У «форда»? У «форда», папа, мощность двигателя шестьдесят лошадиных сил, число скоростей — четыре, передача — цепная, колеса — деревянные, емкость бака — четыре пуда и семнадцать фунтов. Так. Высота нижней точки над землей — двадцать восемь сантиметров, пневматики — фирма «Проводник» тип «Колумб усиленный», кузов — торпедо, металлический, число мест — шесть, освещение — три фонаря керосиновых и три ацетиленовых…»

В Новом Петергофе участников пробега встретил сам государь. Решил поблагодарить людей. Это после 2840 верст пути в награду. У монарха в то утро было прекрасное настроение. Он хорошо спал. Позавтракал с аппетитом. Вышел на крыльцо в мундире казачьего полковника, в синих лампасных шароварах, вправленных в скрипучие шевровые сапоги.

«…Поздоровавшись с командой нижних чинов и обойдя фронт автомобилей, — как было отражено в отчете военного министерства, изданном шикарным фолиантом с золотым образом, — его величество изволили пропустить их мимо себя, после чего последовали в собственную его величества дачу «Александрия»… Осчастливленные столь высокой милостью обожаемого монарха, участники пробега, радостные и довольные, забыв перенесенные невзгоды, продолжали путь в С.-Петербург».

«Руссо-балтики» показали себя с наилучшей стороны. Они были неприхотливы, просты в управлении. Обе машины пришли к финишу без единой поломки. Следовало ожидать, что выделят средства на расширение автоотдела. Или последует заказ. Как бы не так! Никаких выводов не последовало. Разве что высочайший приказ: «…Объявляем свое царское спасибо и жалуем как строевым, так и нестроевым, имеющим шевроны, по 3 рубля, прочим — по 1 рублю на каждого». И все.

Но министр Сухомлинов благосклонно согласился лично посетить Руссо-Балт. Теперь с его визитом уже не связывали ничего значительного. Все надежды обратились к Андрею Платоновичу. Нужна была крупнейшая мировая гонка и обязательно победа. Решили, что известие о триумфе «руссо-балтиков» должно прийти из-за границы. После успешного пробега, проведенного военным министерством, этого будет достаточно. Лед тронется. Рассуждали: неужели чувство национальной гордости, самое культивируемое и уважаемое из общественных чувств, не заставит пристально взглянуть на новое дело, так успешно развивающееся в родной стране? Пусть первыми начнут рукоплескать господа иностранцы и сообщения последуют из иностранных газет. А наши подхватят: «Мы знаем. Как же, как же…»

Итак, начали решать, где может сразиться «руссо-балтик», чтоб победа была триумфом. Нагель попросил тогда неделю на размышления, через неделю телеграфировал в Ригу молнией, что готов принять участие в ралли Монте-Карло.

— Это он просто так, — решил Строганов, — это несерьезно. Игрок он, Андрей Платонович.

— О-о… — сказал Отто Валентин и вроде как бы лишился дара речи, выронил сигару.

— Он с ума сошел!

Ралли Монте-Карло считалось самым представительным мировым автомобильным состязанием. Оно проводилось в январе на Французской Ривьере, когда там наслаждались тишиной и покоем и видом зимнего моря усталые светские львы со всей Европы. Усталые женщины в мехах и каратах. Стареющие миллионеры, еще не все взявшие от жизни, а потому спешащие. Автомобиль считался респектабельным спортом, и президент автомобильного клуба Монако, господин Антони Ногес, подчеркивая главным образом именно этот аспект, сумел убедить правящего монарха княжества князя Луи, что автомобильные соревнования привлекут на Ривьеру большое число богатых туристов.

В ралли 1912 года на Монте-Карло стартовало 88 машин — из Парижа, Женевы, Берлина, Амстердама, Брюсселя, Гавра, Турина и один экипаж был заявлен из Санкт-Петербурга.

Это был самый отдаленный пункт. Нагелю предстояло пройти в морозы 3200 километров, большую часть пути по заснеженным санным русским дорогам. Нет, положа руку на сердце, Дмитрий Дмитриевич не верил в успех. Задумано все было здорово. Те светские бездельники, как сороки на хвостах, разнесли бы по Европе весть о победе русской машины. Но 3200 километров в январскую стужу, заносы на дорогах, необходимость везти с собой черт знает сколько всего, начиная от запасных шин и цепей на них, чтоб как-то взбираться на обледенелые возвышенности. Были еще ацетиленовый генератор, который каждую ночь и на любом, даже коротком привале следовало снимать с машины и, прижав к пузу, тащить куда-то в тепло, чтоб в нем не замерзла вода, затем — электрический генератор с ременным приводом, заграничная новость, последнее достижение прикладной электротехники, но не слишком надежный, запасные бензиновые баки, масло, не густеющее на морозе…