Сатурн, два столетия спустя…

Я сидел на бруствере из валунов, который я воздвиг за моим домом, и смотрел в ночное небо; я думал о Сатурне, о том, что он представляет сейчас и чем он мог бы быть. Дул холодный ветер с гор на северо-западе. Кто-то поедал добычу в арройо позади меня — вероятно, койот или бродячая собака. Звезды надо мной двигались по своему величественному пути.

Центр системы спутников и очаровательных колец, Сатурн, вероятно, мало изменился, сохранив свое место в мироздании. Однако следующие два столетия, похоже, будут критическим временем в истории человечества, которое, прекратив саморазрушение и техническую деградацию, вероятно, распространит свое влияние на солнечную систему. Что могли бы мы хотеть от этого гигантского газового пузыря? Что могли бы мы там найти?

Я живу на горном хребте, где я слышу и чувствую все ветры.

Когда идут дожди, вода быстро стекает, поэтому я и натащил камней и построил бруствер, чтобы предохранить от эрозии окрестности моего дома. Сделав это, я изменил форму стока. Образовались другие каналы. Жалобы соседа в город привели к тому, что я сконструировал отводные канавы, которые решили все проблемы. Отводные канавы не дали повода для новых жалоб, но создали преимущества для роста одних растений, подавляя другие. Как это влияло на животных и насекомых, я не знаю. Но я вырос в условиях депрессии и помню карточную систему Второй Мировой Войны. У меня такое чувство, что зря расточать пищу есть грех. Я бросаю все остатки в арройо, чтобы вернуть их в пищевую цепь. Вороны будут кружить, пока есть остатки мяса, спускаясь в конце-концов, чтобы ухватить что-нибудь. Позднее кто-то утаскивает кости прочь. Остатки хлеба исчезают быстро.

Таким образом, я каждый день изменяю мир вокруг себя бесчисленными способами. Эти частные изменения вряд ли заметны на фоне изменений, обусловленных промышленностью или правительственными проектами. Но это все вместе, от сжигания лесов на Амазонке с целью обеспечения пастбищами скота, который дает мясо для наших гамбургеров до нескольких крошек, скармливаемых местным птицам, образует феномен, когда-то названный писателем Вильямом Ашфортом фактором Карсон, по имени Рэчел Карсон, для обозначения непредвиденных вторичных эффектов первоначальной человеческой деятельности.

Однако я не отношусь к тем, кто хотел бы видеть этот или любой другой мир неизменяющимся, законсервированным на радость будущим археологам. Изменения жизненно необходимы. Их альтернатива — смерть. Эволюция все больше становится продуктом нашего действия или бездействия. Живые системы постоянно адаптируются к капризам нашей технологический культуры.

Но что должен давать газовый гигант или бесплодная скала, чтобы мы могли помнить о них? Я не знаю, но вещи, подобные этим, беспокоят меня. Я потратил большую часть моей жизни на разработку сценариев. Я делал их даже тогда, когда это еще называлось сны наяву — и это тоже, я полагаю, весьма специфичная часть эволюционного процесса.

Как пожизненный член Национального Космического Общества я за использование пространства и осмотрительную разработку ресурсов солнечной системы. Я также учитываю фактор Карсон: Мы должны избегать сверхуничтожения внеземных жизненных форм, от мельчайших вирусов до переохлажденных пузырей с Плутона, не только для того, чтобы сохранить собственно их, но и для того, чтобы сберечь содержащийся в них генетический материал, который мог бы эволюционировать во Вселенной, развивая уникальные возможности, связанные не только с их проблемами, но и с нашими собственными.

Так как мы еще недостаточно благоразумны, чтобы поддерживать надлежащее состояние своей собственной планеты, я особенно счастлив, что все эти широкомасштабные попытки лежат далеко за горизонтом. Я также солидарен с мнением, что если в этом будет участвовать правительство, начнутся проволочки, инерция возрастет до максимума в соответствии с законами Мэрфи, Макса Вебера и Паркинсона, и таким образом, возникает та медлительность в действии, которая, с одной стороны, так нас расстраивает, с другой стороны, дает нам время, время для обдумывания, для оценки вторичных эффектов, для проявления вошедших в поговорку задних мыслей.

Однако лед и газы Сатурна будут иметь ценность. Его гелий на Земле очень редок, а его форма — гелий-III — может быть использована как горючее в ядерных реакциях для получения энергии. Некоторые из его менее экзотических веществ, несомненно, могут потребоваться для разных целей повсюду в солнечной системе. Материалы внешних спутников газовых гигантов более предпочтительны для использования, чем то, что лежит внутри газовых гигантов, защищенное громадной силой тяготения. Это означает, что самый большой спутник Сатурна, Феб, видимо, будет первым кандидатом для разработки. А Титан, более похожий на Землю, нежели все другие планетные тела, может быть идеальным местом для размещения постоянной научной базы. Те ученые, которым посчастливится быть первыми на ней, будут иметь возможность первыми наблюдать — и исследовать — то, что находится на Сатурне.

Давайте теперь нарисуем воображаемые картины. Давайте сочиним сценарий о делах на Сатурне два столетия спустя. И давайте поговорим о жизни — главный вопрос, один из тех, которые первыми приходят в голову, когда рассуждают о чуждом окружении или когда говорят о сохранении: найдем ли мы какую-нибудь жизнь, когда вплотную займемся этим окольцованным миром?

Если высшие формы жизни возникли в подобном месте, они должны быть способны выживать в условиях громадного диапазона температур и давления или иметь возможность удерживать себя на сравнительно постоянном уровне внутри атмосферы. Отсутствие твердой поверхности могло бы дать создания, способные контролировать свою плавучесть так, как это делают некоторые из морских животных на земле. Это можно достичь, имея внутри тела достаточное количество водорода, чтобы подгонять плотность тела к плотности внешней атмосферы. Все это приводит к к пузыреподобным существам с упругой кожей, которые могут двигаться, используя планетные ветры и подниматься и опускаться в определенных пределах.