В разговоре с Л. Серебряковым о партийных делах я говорила и о своих колебаниях. Несколько недель я стояла на точке зрения «перетряхивания» профсоюзов. Чем это объяснить? Анализируя сейчас все обстоятельства того времени, думаю, что тут прежде всего играло роль то обстоятельство, что я никогда не была сильна в теории и никогда не брала на себя смелость решать политические вопросы. Помню, как однажды в разговоре с Ильичем я стала отказываться от какого-то поручения, говоря, что у меня нет достаточного политического воспитания для того, чтобы выполнить это. Ильич ответил, что это не беда, так как практической работой я приобрела нужные способности. Итак, я — практик, организатор. Последние годы, работая в ЦК секретарем «военизированной партии», какой по условиям времени была тогда наша партия, я привыкла к методам военного коммунизма. Затем тут, возможно, сыграло роль и мое «интеллигентство».

В ответ на мои «сомнения» Серебряков сказал, что я найду поддержку в Питере, куда я уезжала на работу, а на вопрос, как же мне голосовать, он мне сказал, что я могу, не смущаясь, голосовать за ЦК, хотя я и не согласна с его точкой зрения. Мне не пришлось кривить душой, так как на первом же собрании, где голосовалась резолюция ЦК, я убедилась в ошибочности своей точки зрения и голосовала за резолюцию. Тогда я как-то не поняла всего безобразия совета Серебрякова, а сейчас мне совершенно ясно, что это была уже проповедь того двурушничества, которое потом стало лозунгом троцкистов, когда оппозиционерам прямо рекомендовалось голосовать за линию ЦК и одновременно вести свою скрытую разлагательскую работу.

В Петрограде я заведовала женотделом Петербургского комитета партии.

В Германской компартии

В мае 1921 г. я была направлена на подпольную работу в Германию в качестве представителя Коминтерна. В течение 5 лет я работала как член Коммунистической партии Германии. Вначале я была избрана оргсекретарем ЦК, а потом председателем ЦК «Красной помощи» (Rote Hilfe) Германии. Здесь я имела возможность познакомиться со многими коммунистами из всех стран, связанными с ИККИ. Секретарем Оргбюро ЦК был Вильгельм Пик.

Одновременно я была членом уличной ячейки в округе Моабит в Берлине. В этой же ячейке состоял поэт Иоганнес Бехер. Мы с ним вместе частенько разносили листовки по квартирам рабочих округа.

Моя партийная кличка была Герта, а паспорт немецкий был у меня на имя Лидии Вильгельм. Дело в том, что в Германию я приехала по канадскому паспорту, срок которого истекал. В целях легализации в Германии я была по паспорту Лидии Константиновны Липницкой, «выдана замуж» за немца Эрнста Вильгельма, что было оформлено не то в Лейпциге, не то в Дрездене. Таким образом я получила немецкий пятилетний паспорт, который я потом два раза обменивала в соответственных немецких полицейских участках в Берлине, проезжая через Берлин после 1926 г. По этому же паспорту я дважды принимала участие в выборах в рейхстаг. Голосовала, конечно, за коммунистов.

Через некоторое время Эрнст Вильгельм решил, что он должен получить какую-то материальную выгоду от «брака» со мною, ссылаясь на то, что в свое время Роза Люксембург что-то перечислила тому немцу, который был с нею (тоже фиктивно) обвенчан. Я отказалась, разумеется. Тогда он подал иск о разводе. Для расторжения фиктивного брака нам понадобился и фиктивный соблазнитель. Не помню уж, кто фигурировал на суде в качестве такового. А затем, кажется в 1925 г., я получила официальное извещение с черной траурной рамкой о смерти Эрнста Вильгельма.

Работая в Оргбюро КПГ, я поражалась отсутствием дисциплины и конспиративности среди членов ЦК КПГ. Если кто-нибудь из членов ЦК был не согласен с постановлением, только что принятым, то он тут же в коридоре мог открыто говорить об этом постановлении и о своей позиции по этому вопросу. В рядах нашей партии это было немыслимо, и я никак не могла примириться с таким поведением.

С переходом руководства в Центральном Комитете КПГ к Рут Фишер и Маслову я была уверена, что они выведут меня из рядов Оргбюро. Поэтому я решила, что могу использовать свой старый партийный опыт и буду совмещать свою партработу в качестве руководителя «Красной помощи» со службой в каком-либо легальном учреждении. Это дало мне возможность вести борьбу против неправильной линии Рут Фишер и Маслова, в частности по вопросу об участии профсоюзов в политической работе, о поддержке ими большевистской линии. Членом профсоюза я была в округе Галлензее, где я не раз выступала.

Вспоминается, как в 1923 г. в Берлин прибыли бежавшие участники потерпевшего поражение Гамбургского восстания. Они не имели ни малейшего представления о правилах конспирации. Один из них, например, живя нелегально у товарища, стал пробовать, разряжен ли у него пистолет. Раздался выстрел. Пуля пробила пол и потолок в нижней квартире. Вильгельм Пик и я очень сурово критиковали их за это. И вот на собрании «Красной помощи» один из этих товарищей заявил, что когда они придут к власти, то на первых фонарях повесят В. Пика и Герту. Пик ответил, что это, конечно, их воля, но, пока они еще не пришли к власти, диктовать им правила поведения будет ЦК партии, и они обязаны следовать его указаниям.

Работая как представитель Коминтерна в Берлине с 1921 по 1926 г., я видела многие ошибки и неправильности, которые допускал Зиновьев как руководитель Коминтерна. В декабре 1925 г., приехав на заседание Исполкома Коминтерна и съезд партии, я через т. Мехлиса, заведовавшего тогда секретариатом И. В. Сталина, обратилась к И. В. Сталину с предложением использовать меня, как владеющую тремя иностранными языками, для обеспечения нашей партии точной информацией о зарубежных странах и партиях. Предложение мое было принято. И вот с февраля 1926 г. я работала в Информбюро ЦК партии.

На мопровской работе

В 1927 г. происходил I съезд МОПР СССР. Я попросила разрешения присутствовать на съезде, так как в Германии работала в «Красной помощи», как называли МОПР за рубежом, и в 1924 г. была на мопровском совещании в Москве представителем Германии. Разрешение я получила и стала принимать участие в работах съезда. Вскоре после этого, оставаясь заведующей Информбюро ЦК, я была избрана зампредом Исполкома МОПР, а затем и председателем ЦК МОПР СССР.

Председателем Исполкома МОПР была Клара Цеткин. Первый раз я повстречалась с ней в 1920 г., когда по почину Инессы Арманд в Москве состоялась Международная конференция женщин-коммунисток. Клара сразу произвела на меня очень сильное впечатление, которое сохранилось у меня на всю жизнь. С 1921 г. у нас установилась с ней тесная переписка.

В. И. Ленин очень высоко ценил Клару Цеткин. Помню, как в 1919 г. кто-то из немецких товарищей привез Владимиру Ильичу записку от Клары. Ехал он нелегально, записку приходилось прятать, и на сгибах она стерлась. Владимир Ильич прислал ее мне, как хорошо знающей немецкий язык, но при всем моем старании я не могла прочесть то, что стерлось. На следующий день Владимир Ильич позвонил мне и поручил собрать все, что имеется в архиве ЦК по работе среди женщин, и послать все это Кларе, так как она всегда очень интересовалась всем, что касается этой области.

С 1927 г. и до смерти Клары мы тесно были связаны с нею по работе в Исполкоме МОПР. Она очень много писала как отдельных статей для нашего мопровского журнала, выходившего за рубежом, так и брошюр. Последняя ее работа в этом отношении была брошюра, призывавшая бороться против фашизма, только что пришедшего к власти в Германии.

Несмотря на плохое состояние здоровья, Клара не теряла мужества. До самых последних дней своей жизни она не прекращала работы. Совсем ослабевшая, лежа, она продолжала диктовать свои воспоминания и статьи. Это была несгибаемая революционерка, отдавшая все свои силы борьбе за освобождение рабочего класса во всем мире.