Кэтрин Уэст

Чудо

Кэтрин Уэст

ЧУДО

Часть первая

НЬЮ-ЙОРК

1

Я из женщин, которые ненавидят спорт, и не стыжусь в этом признаться. До двадцати лет я никогда не ходила ни на какие соревнования, включая спортивные игры. Может, у меня было какое-то предчувствие.

Я была первокурсницей Колумбийского колледжа, когда отправилась на ту злополучную игру с Али Шалаби, который обычно сидел рядом со мной на лекциях по Западной цивилизации. Али был высокий, смуглый и, разумеется, настолько красивый, что поколебал моё давнишнее неприятие спорта. Он был из Саудовской Аравии, хотя акцент у него был британский.

— Я учился в частной школе в Хемпшире, — пояснил он. — Могу говорить и как в Миссисипи, но, по-моему, британский акцент производит в Нью-Йорке большее впечатление.

— Да, он очень впечатляет, — сказала я ему. — Что ты делал в Миссисипи?

— Проходил курсы летчиков-истребителей на военно-воздушной базе. А у тебя что за акцент? Шведский?

Я — высокая голубоглазая блондинка, и окружающие обычно принимают мой акцент за шведский или, на худой конец, за норвежский. Часто они испытывают разочарование, что это не так. «У меня русский акцент», — сказала я Али. Я подумала, не огорчит ли и его, что я, вопреки его ожиданию, не скандинавская секс-бомба. Но если и огорчило, то он и вида не подал. Через неделю он предложил сходить после занятий на баскетбол, и я согласилась, удивившись сама себе.

— Я собираюсь вечером на баскетбол, — сказала я по телефону лучшей подруге Эми Линг. И добавила с воодушевлением неофита: — Это очень важная игра. Если мы победим Принстон, мы впервые за три года выйдем в финальную часть. — Я почерпнула эти сведения всего лишь несколько часов назад в газете «Колумбия Спектэйтор». Но я решила, что если уж ты меняешь образ мыслей, то надо быть последовательной. В то же время я была рада, что это лишь телефонный разговор, поскольку на самом деле уж кому-кому, а мне толковать о таких вещах, как финальная часть игр, было по меньшей мере смешно.

— Прекрасно, и кто же он? — засмеялась она.

Я не знала, как увильнуть от ответа, а потому сказала ей. Я думала, что она пристанет ко мне с безжалостными расспросами, но она даже не тронула наживки.

— Он знает, что ты еврейка? — спросила она вместо того.

— Полагаю, что да. Я говорила ему, что я русская. А из России в основном только евреям разрешали эмигрировать. Кто этого не знает.

— Первый раз слышу об этом.

— Потому что ты никогда не читаешь газет.

— Марина, надо ему сказать, что ты еврейка.

— При случае скажу. Мы ведь, кажется, сейчас о баскетболе говорим, а не о резолюции ООН.

— Надеюсь, что так, — сказала Эми. Однако в голосе ее была легкая тревога.

Мы договорились встретиться на следующий день за завтраком. Но когда разговор с Эми закончился, я и сама почувствовала себя немного не в своей тарелке. Не то чтобы я испугалась каких-то возможных осложнений. Скорее, я почувствовала, что собираюсь на эту игру под ложным предлогом. Но это уже было не исправить.

Мне нужно было убить целый день и заниматься не хотелось. Вместо этого я решила сходить в гимнастический зал. Недавно я занялась своим весом и старалась проводить в зале по крайней мере час каждый второй день. Я жила в Фёрнельд Холле, а это позволяло мне ходить на тренировки даже поздно вечером. Фёрнельд был в Колумбийском колледже жилым зданием с собственным спортзалом в цокольном этаже. И даже с сауной. Но в дневное время я предпочитала общий спортзал — в нем было просторней и тренажеров было больше.

Спустившись по лестнице, я задержалась на первом этаже и проверила свою почту. Нельзя сказать, чтобы я ждала писем. Отец писал мне редко, а если и писал, то письма его были холодными и казенными. Он ушел от нас, когда я была еще маленькой, и он жил в России со второй женой. Два года назад я приехала в Штаты со своей мамой, а через шесть месяцев после того она умерла от сердечного приступа.

Из моих русских школьных подруг две еще писали мне время от времени, но сейчас была моя очередь отвечать на письма. Оказавшись без языковой практики, я после двух лет в Штатах уже с трудом писала по-русски. Так что в моем почтовом ящике не было ничего, кроме разного мусора, однако на сей раз, по крайней мере, приятного. Это был каталог из «Виктории Сикрет». Я могла рассматривать его часами, хотя мало что из него могла себе позволить.

Другим посланием было фондовое письмо из организации под названием Совет по еврейским поселениям. Они просили денег для расселения новой волны советских иммигрантов на западном берегу. Увы, помочь им я не могла. Я сунула почту в спортивную сумку и пошла на свои упражнения.

Затем я вернулась к себе и попыталась сделать письменную работу, которую должна была сдать на следующей неделе. Однако мне было трудно собраться с мыслями. Я стала смотреть в окно, которое выходило на Бродвей. Там начался дождь, и мостовая блестела, отражая огни. Улица выглядела неприветливо. Мне было тоскливо, и я не находила себе места.

Когда наконец раздался телефонный звонок, я обрадовалась. Это был Али — он спрашивал, не хочу ли я чего-нибудь перекусить перед игрой. Я сказала, что не возражаю.

Али ждал меня внизу. Сегодня он оделся под абитуриента — в спортивную рубашку с короткими рукавами, брюки цвета хаки и просторную куртку. Он стоял, прислонившись к стене, и на лице его было мечтательное выражение. Пожалуй, он был слишком уж красив, высокий, стройный, бронзово-смуглый. У него было прекрасно вылепленное лицо и аристократически-надменный взгляд темных глаз, однако в то же время томных, благодаря длинным загнутым ресницам.

Он, должно быть, чертовски испорчен, подумала я. Мне не следовало бы тратить время на таких вот, как он, неважно, араб он или нет. Большинству девиц наверняка нравятся такие типы, и, чтобы удостоиться внимания, они из кожи вон лезут. Я просто извинюсь перед ним, скажу, что у меня нет свободного времени, потому что на следующей неделе я должна сдать домашнюю работу. В этот момент Али глянул в мою сторону. Его глаза быстро окинули меня, и он одобрительно заулыбался.

— Может, что-нибудь поищем на Вест Енд? — спросил он. — Боюсь, что для чего-нибудь другого у нас нет времени.

Просто ответь, что ты не можешь, велела я себе. Но вместо этого сказала: «О’кей».

Мы пересекли Бродвей и миновали два квартала по направлению к Вест Енду. Вечером по четвергам там играет настоящий джаз, и ежедневно — вполне приличные гамбургеры. Однако для беседы это было не лучшее место. Оно всегда переполнено, а музыка слишком громкая. Так что у меня не было возможности сказать Али, что я еврейка, или вообще о чем-нибудь поговорить. Покончив с гамбургерами, мы влились в толпу, которая текла к спортзалу.

Мы заняли хорошие места. Я сидела впереди на первой в своей жизни игре. Болельщиков развлекала парочка в масках льва и тигра, группа заводил и оркестрик. Все это для меня выглядело довольно экзотически. Я должна была также признать, что баскетбол оказался гораздо более интересным, чем я себе представляла. Игра меня захватила, и вскоре я уже и сама стучала ногами и воодушевляла криками нашу команду. Однако чуть ли не с самого начала игры повод для воодушевления пропал. Принстон вел в счете, и с каждой минутой разрыв все увеличивался. Вскоре стало ясно, что речь уже может идти не о том, выиграем мы или проиграем, а лишь о степени нашего унижения.

Игра закончилась победой Принстона со счетом 63: 40. Даже я понимала, что для нашей команды эти цифры — трагические. В то же время после игры должна была состояться вечеринка, и мы решили немного там поболтаться.