— К нам привязался… к Хейли привязался Стайлс, напоил ее, а я вызвала копов. Мы спрятались от него за клубом. Прошу тебя… Джонни… Мне страшно.

— Твою ж ма-а-ать, — совсем не обнадеживающе протянул Крэйг и добавил: — Если это тот Стайлс, о котором я подумал, значит, ты вообще идиотка. Стойте там, сейчас приеду.

И приятель сбросил вызов.

Прятаться в темноте с полуживой подругой, которая так и не вымолвила ни слова, лишь тыкалась лицом в свои колени, и слышать голос Стайлса было крайне жутко. Я все еще сравнивала происходящее с нелепым триллером, в котором маньяк вот-вот выйдет из-за угла, ухватив тебя за горло, и ты уже никогда не сможешь справиться и вырваться из этих рук.

Возможно, я слишком утрировала, ведь могло быть проще: Стайлс наутро и не вспомнит о наглой девчонке, вызвавшей на «его величество» полицию. Но кто знает, что творится в голове этого человека, если он осмелился отнять у беззащитной девушки телефон, приволочь ее к себе в компанию и напоить до беспамятства. Даже думать не хотелось, каким образом он заставил Хейли так напиться, что при этом ей наговорил, и чем собирался с ней заняться, если бы не появилась я. И вновь неприятная дрожь по телу.

Джонни приехал очень быстро. Выскочил из машины, когда я на пару с подругой вышла из-за угла здания, ухватил ее за талию, почти оторвав от земли, и поволок к машине. Я обернулась на вход и облегченно выдохнула. Парней уже не было. К счастью, Стайлс не увидел, кто за нами приехал. Еще не хватало навлечь неприятности на Джонни.

Все будет хорошо. Этот вечер ничего не значит.

Однако в области груди засел комок страха, грозящий разрастись в нечто большее и ужасающее.

Глава 3. «Всегда есть причины бояться»

Я знаю… знаю. Мой страх не обоснован. Нельзя просто бояться другого человека. Но что если это его собственное представление о самом себе? Что если он сам откровенно считает себя чудовищным? Является ли он тогда таковым? Быть может, он ошибается, ведь, так или иначе, но все, что он показывает окружающим, является отражением его мыслей. Он хочет верить, что в нем есть добро и милосердие, но черное отчаяние гложет его сердце, и оно темнеет.

Глаза. Они отражают все. Он может прятать это глубоко внутри, но не всегда получается. Он смотрит на меня так, как если бы любил и ненавидел одновременно. Это мучает меня. Пугает. Я закрываюсь в себе.

И эта чертова татуировка. Зачем я набила ее тогда? Глупо. Человека уже нет, а след на теле оставлен. Словно клеймо.

Я не могу не думать о прошлом. Я все еще помню, как теплые губы шептали мне в последний раз — я не знала, что в последний: «Детка, я скоро вернусь. Обещаю…».

Он обещал. Почему не вернулся?

Теперь слева, внизу моей грудной клетки красуется маленькая черная бабочка, а под ней надпись: «Я помню тебя, Зейн».

Но сейчас на меня смотрят ревностным взглядом вовсе не карие глаза моего любимого человека. Эти глаза, они полны боли, страдания, но и презрения к окружающим. Будто говорят мне: «Я плевать хотел на твои воспоминания, убери эту гребанную татуировку».

Как мне вынести такой взгляд? Я не справляюсь с ним. Он слишком силен. Не подпускает к себе. Мучает. Отпускает. Возвращает назад. Вновь гонит прочь. Это игра. Так не должно быть. Но происходит всегда. Не понимаю. Я его не понимаю. Но вижу насквозь.

Вот его красивые пальцы погружаются в длинные волосы. Он откидывает темные кудри назад; надменно кривит губы, а после переводит взгляд на Луи. Да. Я знаю об этой их «дружбе». Для Гарри нет преград.

Сейчас его глаза цвета малахита устремлены на меня, и его взгляд утверждает, что я принадлежу лишь ему. А потом он отвернется и уйдет с Томлинсоном.

Я не знаю, о чем они говорят, чем занимаются. Но то, как Гарри ловит хитрый прищур голубоглазого приятеля, вынуждает меня ненавидеть Луи лишь сильнее. В этот же миг я презираю и Гарри. Они мне противны. Оба. Потому что нарушают то, что могло бы родиться. Они — друзья. Но не те, которые просто вместе выпьют скотча.

Гарри держит Томлинсона при себе, совсем близко. И мне начинает казаться, что вскоре он подарит меня Луи. От этого холод окутывает все мое сердце и душу. Я боюсь. Я боюсь их обоих.

Но каждый раз внутренний голос твердит мне: «Это ложь. Взгляни. Гарри контролирует Томлинсона. Он держит его на поводке. Как и тебя. Слишком натянул и сдавил, чтобы вы оба задохнулись. Это его боль. Он вас всех держит на поводке».

Не могу больше. Не протяну и суток под его пристальным взглядом. Либо отпускает навсегда, либо пусть убьет. Пусть выстрелит… Ведь я все еще помню страшный огонь его ревности, когда он приставил к моему лбу пистолет. Я смотрела в эти глаза. Он знал, я готова. Но был ли готов он сам?

Меня смогла бы понять любая девушка, которая хотя бы раз в жизни засыпала, не смыв макияж. Вот эти слипшиеся ресницы, перемазанная тушью наволочка; дико щиплющие глаза; лицо опухшее и чумазое, словно тебя всю ночь таскали под дождем.

Я лежала на правом боку в своей кровати и смотрела в окно, а за спиной тихо сопела Хейли. Проснулась я все с теми же мыслями, с которыми уснула: почему Стайлс так интересовался, как мы попали в клуб? И что за шутка насчет мистера Стоун? Это просто слова, или я чего-то не знаю?

Вообще, можно было бы просто «забить» на случившееся, но, на самом деле, Хейли явно чего-то недоговаривала. Она бы не испугалась Стайлса, не знай о нем больше, чем я. Стоун давно считалась моей сестрой, я сама ее так называла, поэтому с уверенностью могла сказать — из Хейли выходит паршивая лгунья. Однако на этот раз она утаила нечто важное. Я должна была узнать, что именно.

Вздохнув и свесив ноги с кровати, я взглянула на подругу, но та спала почти носом в подушку. Лишь ее дыхание легонько подкидывало прядь волос, упавшую на лицо, и выглядело это очень забавно. Однако смеяться совсем не хотелось. Я настраивала себя на серьезный разговор с подругой, потому не умилялась на нее, спящую и беззащитную.

Рыжая бестия втянула меня в неприятности. Но… но, если подумать, то виновата я сама и, в первую очередь, потому, что попросила себе в подарок вечеринку. И хотя Сэмми Блэк отказал Хейли в организации тусовки в небольшом загородном доме его родителей — она рассказала мне об этом вчера — моя подруга нашла место поинтереснее. Вот только, каким образом Сэм достал «входные» и подарил их нам?

Слишком много вопросов. От этого разболелась голова, потому пришлось, стоя под теплыми струями душа, сделать воду прохладнее. Возникло ощущение, что это не Хейли напилась вчера, а я. Настолько сильно меня ломало. Хотя, я полагала, это еще благодаря безвольному телу Стоун, которое пришлось буквально тащить на себе.

При воспоминании о неудавшемся вечере я вздрогнула. Меня напугало внимание Стайлса. Такому, как он, ничего не стоит напасть в темном переулке, или даже посреди белого дня выхватить из толпы. Я почему-то была уверена, что Стайлс и те его дружки способны и на большее.

Дрожь прошлась по моему телу, но непонятно, отчего конкретно: от неприятных мыслей о Стайлсе, или потому, что вода была слишком холодной.

Приведя себя в порядок, я выбралась из ванны, вытерлась, на голову намотала полотенце и принялась чистить зубы, а после еще несколько минут убирала с лица следы косметики.

Накинув халат, я вышла в комнату, где, свесив руку с края кровати, продолжала спать Хейли. Она выглядела слишком бледной, и я, осторожно приблизившись, принялась пристально ее рассматривать. Мои пальцы легонько отодвинули в сторону непослушные рыжие пряди, и мне удалось внимательно разглядеть лицо Хейли, ее шею и руки. Конечно, проснись она сейчас, то, вероятно, рявкнула бы на меня что-то обвиняющее, потому как мои действия были слегка идиотскими, но я хотела убедиться, что на случай проблем со Стайлсом, у Стоун будут доказательства его виновности.

Мои худшие подозрения подтвердились: Хейли отбивалась. Значит этот подонок… ударил ее?