– Ведь я же хорошего хотел.

– Даже люди, и те давно поняли, куда ведут дороги от благих намерений... Или как там... – отвечал я.

– Что-то смотрю я, поумнел ты не в меру, – отметил Мафусаил.

– Ты явился ссориться? – напрямик спросил я.

– А ты по-прежнему не любишь критики, – укоризненно парировал Мафусаил.

– А ты её любишь? – огрызнулся я.

В общем, едва снова не по носам, хорошо ещё остановились вовремя. Причём первым опомнился Мафусаил.

– Намудрили мы с генетикой, – признался он. – Люди не только вышли гораздо хуже нас, они категорически не желают исправляться, даже наоборот, систематически ухудшаются.

– Интересно, как бы мы улучшались, если бы нам забыли пристроить крылья.

Я ещё пытался возразить, хотя и понимал, что спор с этим собеседником в любом случае не имеет смысла, поскольку проигран заранее.

Тут наш шутник встряхнулся и мгновенно преобразился в обычного себя, каковым я его и знавал прежде.

– Дались тебе эти крылья! – с досадой сказал Мафусаил. – Ты считаешь, дело только в крыльях? Полагаешь, всё изменилось бы, если бы они могли ещё плюс к бомбам махать своими крыльями?

– Причём тут бомбы вообще, – вечно он всё переиначит. – Все проблемы от недостаточности, низкой самооценки, а будь у человека крылья...

Мне на миг показалось, если объяснить получше, он поймёт. Куда там! Мафусаил только рукой махнул. И вовремя: все вдруг явились, кто откуда.

Ни Еву, ни Галатею не узнать, хоть внешне вроде не постарели, но смотрятся как-то по-другому, начистили пёрышки, ничего не скажешь.

Сарина и Гавриил, счастливая парочка, спустились, как птички, на одном дыханье, нашли же друг друга.

Лилит возмужала, горе её закалило, но всё равно хороша необыкновенно.

Даниил как Даниил, тот же нос, те же амбиции.

Вельзевул с шумом обрушился чуть ли не на голову, а следом не замедлил и Мехиаэль, лихо спланировавший рядом. Ну и вид у них был! Прямиком из той пещеры на Патмосе, что ли?

– Подумаешь, Патмос, – усмехнулся Мехиаэль. – А то похлеще Патмоса не найти.

Короче, посидели вместе, выпили, откушали.

Учитель выглядит совсем дряхлым, и взгляд вымученный.

– Ну что, ангелы, – начал он, когда девчонки убрали посуду и уселись в первых рядах. – Обсудим сначала вопросы?

– У меня всего два, – скромно выступил Мафусаил. И тут же, ехидно заржав, как только он умеет, что окончательно превратило его в прежнего себя, добавил: – Кто виноват и что делать?

Дух осадил шутника неодобрительным взглядом. Укатали всё-таки и Учителя крутые горки.

– А что я? – немедленно заёрзал Мафусаил. – Я ничего. Я как все.

– В самом деле, почему так вышло, – задумчиво сказал Даниил.

– Что ты имеешь в виду? – повернулся к нему Учитель.

– Почему Ева сделала тот выбор, а Каин – ещё хуже. Про потомков даже подумать страшно.

– Я бы сформулировала проблему так, – блеснула эрудицией Сарина: – Первый же, сделанный человеком выбор, повлёк за собой длиннющую вереницу выборов последовавших поколений, каждый из которых оказывался хуже предыдущего.

– Каждый – это выбор или потомок? – деловито уточнил Мафусаил.

Сарина только махнула на него крылом.

– Не придирайся, – вступился за жену Гавриил. – Я предлагаю, рассмотреть изначальную программу. Такое впечатление, что кто-то из нас закодировал свободу принятия решений, как переменную, склонную постоянно тяготиться к худшему.

– Кто-то! – не выдержал я. – Непонятно, что ли, кто?

– Да ладно тебе! – тут же зашикали на меня все.

Ну как же, вопрос "Кто виноват" отпадает, потому что ответ априори известен. Но Сарина села на любимого конька и стала доказывать, что не в том дело, кто сотворил с программой этакую ляпу, а в том, возможно ли исправить ошибку или необходимо начинать всё сначала. И если ошибка не поддаётся, то что делать?

Мафусаил вставил: – Вот я же говорю: два главных вопроса налицо.

Дух предупредительно поднял ладонь и шутник немедленно увял. А Учитель покачал головой. – То есть, вы считаете, что каждый выбор каждого человека всегда и обязательно шёл от плохого к ещё более худшему?

Все приуныли. Некоторое время было до того тихо, что легко послышалось сонное сопение Вельзевула.

– Нет, я хочу знать, – влез-таки Илья, как всегда, не к месту. – Почему у них всегда чем хуже, тем лучше?

– Объясни, – предложил Учитель.

– Чем талантливее человек, тем меньше у него шансов на выживание, – гнул своё Илья. Кого что волнует.

– Этот же закон распространяется на всё: от обычного горшка до любой творческой личности, – волнуясь до заикания от самого факта, что его вдруг слушают и не перебивают, продолжал поэт. – И, в обратной пропорции: самые бездарные, будь то люди или их творения, как-то добиваются популярности.

– Это верно: чем хуже мужчина, тем больше нравится женщинам, – смешно шевеля носом, поддержал больную тему Даниил.

– И виноватым у них, как правило, оказывается самый безобидный, – вставила Галатея.

– У них! – снова не выдержал я. – На себя посмотрите!

– Не понимаю, Михаил, откуда в тебе столько сарказма, – заметила Галатея.

Конечно, сейчас опять меня во всём обвинят. Действительно, откуда во мне скопилось столько горечи!

– Не о нас же речь, – быстро отвела беду моя умница Кибела.

– Минуточку... – Дух воздел длань. – Каин сделал самый преступный выбор: лишил жизни другого человека, родного брата. Что может быть ещё хуже?

– Унижение, – одновременно сообразили Сарина и Гавриил. – Рабство. Моральное убийство личности. Разрушение души влечёт за собой коррозию духа.

– Изнасилование, – забеспокоились Ева и Галатея, подталкивая друг друга. – То есть, не просто унижение или даже убийство, а полное подчинение чужой личности своей воле. Опять же коррозия духа с обеих сторон: надругателя и поруганной.

Я было хмыкнул от такого набора слов, но покосился на жену и увидел, что она призадумалась и вдруг стала их поддерживать вдруг: – Причём насильник всегда обвиняет жертву, а жертва даже в последующие жизни не может избавиться не только от чувства собственного ничтожества, а ещё и гипертрофированной, постоянно растущей вины.

– Дай добром! – воскликнул простодушный Вельзевул, неожиданно проснувшись. – Зачем же доводить мужика?

– Вот, пожалуйста, – содрогнувшись, подчеркнула Галатея, всем своим видом выказывая презрение к Вельзевулу. – О чём и речь.

– Инцест! – с отвращением напомнила до сих пор хранившая молчание Лилит.

– Я сегодня очень-очень сексуально озабочен, – взвыл Мафусаил на какой-то совершенно зверский мотив.

А Вельзевул с Мехиаэлем тотчас подхватили: – Не до песен мне теперь, не до стихов.

Остановить их оказалось довольно сложно.

– Слушайте, что это вы все такие озабоченные, в самом деле, – поморщившись, перекричал парочку Мафусаил. – Предъявили бы претензии своим мужьям, чтоб занимались непосредственными супружескими обязанностями. Сколько можно махать крыльями вхолостую! А мне опять за всех трудиться, да? Я, конечно, всегда готов, но ведь я никого не моложе!

Лилит с протяжным вздохом посмотрела на бывшего мужа. Шутник приосанился.

Взоры обратились к Учителю. Тот одобрительно кивнул и сказал: – Что выявляет одну из важнейших проблем человечества. Созидательную и самую сильную сексуальную энергию они используют себе и другим, то есть, опять себе же, во вред и на уничтожение.

– Аборты разрешили, – наябедничал Мафусаил.

Я думал, женщины его тут же разорвут на куски, но очередная шуточка снова осталась безнаказанной. Илья, который уже довольно долго собирался с духом что-то сказать, вдруг решился именно сейчас: – А трагедия сексуальных меньшинств?

Я кивнул без всякой задней мысли.

– А ты чего киваешь? – отреагировал Илья. – Издеваешься? Не согласен небось?

И, конечно, все, моментально забыв о Мафусаиле, зашикали на меня. Рта больше не раскрою. Знал же, чтоб не связываться с Ильёй, так нет, поддержал на свою голову.