Лилит, не выдержав нападок, изменила своему всепрощению и огрызнулась: – На себя посмотри.

Алхэ коснулся моего плеча и кивком позвал в курительную, где попыхивал трубкой Люцифер.

* * *

– Ты был прав, – горестно кивнул Люсику Алхэ. – Они говорили о возможном уничтожении Элей, а там и наша очередь.

– Кибела и Лилит вас защитят, слыхал? – сказал я.

Люсик ухмыльнулся: – Ещё как! Их обязательно уговорят или обхитрят. И мы покорно побредем на заклание?

– Не понял, – я внушительно оглядел обоих. – Ты имеешь что-то предложить?

Алхэ потрясенно вскричал: – Но нас-то, нас-то, они же обещали, они же нас сами родили!

Люцифер заржал: – А тогда родят обратно. Нашел, кому верить. И что? Вот так сдадимся?

– Так что ты предлагаешь? – снова спросил я. На свою голову.

– Идеологию гони, – с угрозой приказал Люцифер. – Не то...

Я было что-то промямлил в том смысле, что достаточно добр для того, чтоб способствовать злу.

– Имей в виду, – тихо ответствовал Люсик. В его тоне отчетливо слышалась угроза: – Понятия добра и зла субъективны.

– Ну не могу я сочинять по заказу, – вскричал я.

– В таком случае, не обессудь, – усмехнулся Люцифер, а потом твердо заключил: – Я привык исполнять свои обещания.

* * *

Не видя выхода, кроме явки с повинной, я вернулся к Кибеле. Она уже была одна, тиха, не от мира сего и казалась рассеянной. Я рассказал ей о шантажисте Люсике, протянул копию рукописи и долго смотрел, как любимая читает. Внутри у меня пульсировал какой-то ком: то сжималось, то отпускало, но не до конца.

Наконец, Кибела перелистнула последнюю страницу и подняла на меня свои огромные топазовые очи.

Я выдержал её взгляд и она задала первый вопрос: – Как мне понимать всё, что в твоих писаниях касается меня?

– Я люблю тебя, – просто ответил я дрогнувшим голосом. – И я люблю своих детей, рожденных тобою.

Кибела зажмурилась: – Одно я представляю себе довольно точно, – сказала она. – Ты, архангел, производитель потомства, замахнулся на святая святых: наше общественное устройство. Что, если в каком-нибудь из миров тебя поймут буквально и примут это, – она тряхнула свернутой в трубочку копией, – за руководство к действию?

Кибела пригорюнилась и жалобно протянула: – А ведь ты мне нрави...– она запнулась в поисках правильного времени, но выбрала прошлое: – лся...

– Не понял... – начал было я. Значит, кончена любовь? Я ей больше не нравлюсь? – Что вы все, собственно, привязались непонятно к чему? Нет там никакой идеологии. Люсик требовал, а я ему вот, – я с гордостью выставил средний палец левой руки.

– Ты шутишь? – вопросила Кибела. – Ты хочешь сказать, что посмел отказать Сей...

На этом она поняла, что проговорилась, и прикусила язык.

– Значит, ты сама знаешь, – медленно протянул я. – Сейтана?

Кибела покраснела и кивнула.

– Но правда открылась мне только что, – быстрым шепотом добавила любимая.

– Чей же это псевдоним?

– Не имею права. Придет время, узнают все, – пообещала Кибела.

– Чего желает Сейтан? – спросил я. – Власти? Победы абсолютного зла?

– Что за белиберда, – пожала плечами Кибела. – Абсолютное зло – какая чушь.

– Ты можешь дать мне хоть какие-нибудь объяснения? – горько попросил я.

– Не сейчас, – покачала головой любимая.

Я вспомнил горячечный шепот Илиэля по поводу сплошных потомков Люсика. А затем – недавно подслушанный разговор женщин. Голова у меня шла кругом.

* * *

Люцифер исполнил угрозу. Просто так, из вредности. Вот когда я порадовался, что успел признаться Кибеле. Так что припоздали мужики с обвинениями.

– Негодяй! Как ты смел! – все даже не ревели, а вопили. Нижняя челюсть Рафаэля тряслась в такт восклицательным знакам. – Ты кем нас изобразил?

– Там даже нет твоего имени, – оправдывался я.

– Тем более! – возопил Рафаэль. – Меня что, не бывает, по-твоему?

– А я? – с отвращением добавил Ариэль. – Я у тебя кто? Я у тебя где? Как тебе всё это пришло в твою идиотскую голову?

– Сочинитель выискался, – поддержал его Илиэль. – Разве я зануда?

Все расхохотались, несмотря на серьёзность обстановки.

– Виноват ли я, что эстет? – ныл Илиэль.– Да, мне режут ухо сплошные "ащие" и "ящие", а созвучие "как" с безударной гласной следом вызывают неприятные ассоциации... А сказуемые и прилагательные непременно после дополнений...

Надо же, мгновенно помыслил я: а вдруг и у меня где-нибудь в конце предложения затесалось шаловливое сказуемое? Или ещё прилагательное...

– Пошел нудить, – констатировал Ариэль.

– По-товему я нудю? – растерялся Илиэль, но быстро поправился. – Нужу? – И сплюнул. – Да за такой навет... Нет, вы мне можете объяснить сию изящную словесность: "оказались стоящими вокруг стола под колышущейся светящейся люстрой"? Я вас спрашиваю, что это за абракадабра? – Илиэль распалялся на глазах. – Эту глубокую мысль никак нельзя было выразить иначе? Кто их научил такому языку? Тургенев?

Оседлав родного конька, разъяренный Илиэль бушевал бы ещё долго, если бы его не прервал Даниэль, швырнувший свою копию рукописи, как перчатку, мне в лицо. А ведь я-то "ащих-ящих" в приципе стараюсь не употреблять.

– У тебя там хоть какой-то характер, – ни с того, ни с сего позавидовал зануде Габриэль. – А у меня один почему-то на двоих с Даниэлем, – оба переглянулись со взаимной неприязнью.

Азазель с Самаэлем казались самыми обиженными: их-то в моей рукописи тоже нет. А нужны они мне там были вместе с Рафаэлем?

Я смотрел на взбесившихся товарищей. Каждый размахивал своей копией. Кипела даже молодёжь: обычно тихий Иош, рассудительный Алхэ и невозмутимый Бодэхай. Люцифер делал вид, что потрясенно молчит.

– А бабы знают? – поинтересовался вдруг Габриэль. – Они же нас теперь в порошок сотрут..

– Это точно, – согласился Рафаэль. – Я и не догадывался, что ты нас всех так ненавидишь! За что?

Тут ещё слетелся Один из департмента параллельных миров. Следом приперся известный живодер из Безопасности с непроизносимым именем, что-то вроде Кегли-мегли-вуцли-шмуцли, а в конце ещё Ацтль, чтоб припечатать. Вид обоих выражал сочувствие: – Как же вы так промахнулись, ребята?

Все, как по команде, повернули головы в сторону новоприбывших. Вуцли-Шмуцли-Ацтль делал нехорошие жесты пальцами и при этом кровожадно шевелил губами. У меня внутри что-то ухнуло, низ живота пронзила острая боль. Неужели он и на расстоянии, не прибегая даже к физическому контакту... Ух, как страшно...

– Там Гермес совсем ноги стёр, – сообщил Один. – Не спасают ни сандалии, ни крылья. Вся Юниверсия возмущена. Нас и без того стало модно считать ошибкой созидания, а теперь мужикам вовсе хана. – Один покачал головой. – Если Сарина с Кибелой найдут способ бесполого размножения, а они теперь наверняка поторопятся, прощайтесь с жизнью.

Можно подумать, это не мы с Алхэ, а Один внимал тогда на том дереве. Стыдно признаться, но я очень очень, очень испугался.

* * *

Наконец, Сэнсю собрала всех. Она долго смотрела в упор конкретно на меня. Взгляд её не предвещал ничего хорошего.

– На планете EAR, которая, как всем известно, является тюрьмой строжайшего режима для особо злостных преступников, отказавшихся исправляться, – Сарина сверилась с картой: – Низший мир TH... Аборигены не устояли перед искушением Сейтана свергнуть власть Великих матерей.

Ева присвистнула: – Ну теперь там завертится!

Сарина с озабоченным видом сообщила: – Новость первая, в смысле, последнее известие: некий Гилгамеш обозвал женщину блудницей и надоумился использовать в качестве проститутки.

– А всё Михаэль со своей фантастикой, – прошипела Галатея.