— Ну, что тебе сказал врач? — спросил я у Немета.

— Я же тебе говорил, что не болен, — засмеялся сержант. Он показал мне несколько таблеток, которые ему дали в санчасти, и, словно желая окончательно успокоить меня, сунул одну таблеточку в рот.

Тогда я еще не знал, что сержант Немет, попросту говоря, обманул полкового врача. Он так держал термометр под мышкой, что тот не показал повышенной температуры. А врач внимательно осматривал только тех, у кого температура повышена. Он не мог предположить, что сержант скроет от него свою болезнь. Осмотрев горло Немета, врач прописал ему таблетки, но от занятий не освободил.

О болезни сержанта в роте узнали только тогда, когда большинство экзаменов были уже сданы. Оставалось сдать только теорию стрельбы да кросс. Немет на экзамене по теории вел себя как-то странно. Я присутствовал на том экзамене, так как переживал за ребят, хотя все шло успешно.

Когда экзаменаторы вызвали сержанта Немета, он пошел к столу какой-то странной раскачивающейся походкой. Я даже слышал, как один из экзаменаторов тихо заметил: «У этого сержанта не военная походка».

Я глазами сделал знак сержанту, чтобы он выпрямился.

Немет понял мой намек и, когда сел за стол, выпрямился. Когда ему задали вопрос, он сразу же вскочил, чтобы отвечать.

— К чему такая спешка? — удивленно заметил экзаменатор. — Обдумайте спокойно свой ответ, время у нас есть.

Но Немет уже был готов отвечать. Говорил он чуть дрожащим голосом.

Я сначала подумал, что это у него от волнения, и не особенно удивился этому. Он до этого два раза проваливался на инспекторской проверке. Первый раз это произошло на стрельбище. Он, лучший снайпер роты, получил по стрельбе только «удовлетворительно». И все только оттого, что очень волновался. Лежа на огневом рубеже, он чувствовал, что все взгляды сейчас направлены на него. Он так переволновался, что на спине у него проступило темное пятно пота. Ему было стыдно за результаты своей стрельбы. Мы, как могли, утешали его, но он никак не мог успокоиться и в течение нескольких дней ходил замкнутый и молчаливый.

В следующий раз ему опять не повезло: накануне его увезли в госпиталь с подозрением на аппендицит.

И вот теперь сержант Немет никак не хотел упустить последней возможности. Отстрелялся он на «отлично». Практических занятий он не боялся, так как хорошо подготовился.

— Пишта, успокойся! Все идет как надо! — шепнул я ему, уловив дрожь в его голосе.

Немет с трудом улыбнулся. На все вопросы экзаменатора он ответил отлично.

Через полчаса начался кросс. Я беспокоился за нескольких солдат, но отнюдь не за Немета. Очень часто он сам проводил утреннюю зарядку, и я не раз любовался его фигурой и красотой, с которой он выполнял упражнения.

Кросс проводился повзводно. Немет с самого начала возглавил бегущих. Мы, разумеется, и не подозревали, что у него жар и что ему хочется как можно скорее разделаться с последним испытанием. Я и до сих пор не могу представить, как он нашел в себе силы бежать в таком состоянии.

Я пробежал несколько вперед, чтобы в случае необходимости помочь солдатам, которые обычно выбиваются из сил перед самым финишем.

Когда Немет поравнялся со мной, я увидел, что о него градом катится пот.

— Пишта, ты что, плохо себя чувствуешь? — спросил я его и тут только понял, что парень серьезно болен, но бежит.

Я бежал рядом с ним, чтобы в случае необходимости помочь ему. Метрах в двадцати от финиша Немет вдруг пошатнулся. Мне пришлось подхватить его. Один из солдат помог мне.

Добежав до финиша, Немет сразу же обмяк и осел на землю.

— Врача! — закричал я во все горло.

— Ведите его в санчасть, я пошлю за врачом, — сказал мне командир роты.

Когда мы пришли в санчасть, врач уже ожидал нас. Осмотрев Немета, он сразу же вызвал машину «скорой помощи».

Немета доставили в госпиталь с подозрением на воспаление легких. К счастью, это предположение не подтвердилось: просто сержант сильно простудился. Через несколько дней его перевели в полковую санчасть, где Немет начал было уверять, что он совершенно здоров, но на этот раз его никто не хотел слушать.

Пока солдаты, окружив стоявшего в коридоре санчасти Немета, рассказывали ему о торжественной церемонии, я отошел в сторонку, чтобы не мешать им. Когда же прозвучал сигнал на обед и они ушли, я остался с Неметом вдвоем.

— Ты напрасно так рисковал, — пожурил я его.

— Ничего страшного, — улыбнулся он и, немного помолчав, добавил: — Ты же знаешь, что я сержант, а командиру и мне нужно быть рядом со своими солдатами. Они привыкли ко мне, а если бы я перед самой проверкой лег в санчасть, они могли бы потерять веру в себя. Себе я никогда не простил бы этого. Тебе, как секретарю комсомола, нужно это понимать. — И он хитро улыбнулся.

Мне ничего не оставалось, как обнять этого замечательного парня…

И если мне когда-нибудь придется воодушевлять солдат на выполнение трудного задания, я обязательно расскажу им о том, как относился к своим обязанностям сержант Немет.

ОПАСНЫЕ СЕКУНДЫ

— Приходилось ли тебе переживать критические моменты?

— Ты имеешь в виду опасные ситуации?

— Да!

— Как не приходилось, приходилось…

— О чем ты думал в тот миг?

— В опасные для жизни секунды и даже доли секунд времени для рассуждений нет. Действовать нужно, а не рассуждать. Тогда для пилота существует только самолет и больше ничего. Пилот в такой момент остается наедине с техникой и старается подчинить ее себе.

— Тут уж дело случая, а?..

— Нет, не случая. Все зависит от человека, от пилота, от его способностей.

— А если речь идет о жизни?

— Тогда тем более. Даже если пилот совершил незначительную ошибку, может встать вопрос о жизни и смерти. Небольшое замешательство или крохотное упущение может привести к трагедии.

— Ты хоть одну машину разбил?

— Пока еще нет.

— Вот ты говорил, что тебе приходилось попадать в опасные ситуации. Как ты вел себя тогда?..

Этот разговор завел я однажды с подполковником Сигетвари. На мой последний вопрос он ответил не сразу. Достал блокнот, полистал его немного, а потом сказал:

— Я тебе сейчас расскажу несколько случаев из моей жизни…

Однажды выполнял я полетное задание. Когда пошел на посадку, вдруг обнаружил, что у меня не выпускается одна нога основного шасси. Передняя нога и левая выпустились, а правая — нет. В подобном случае инструкция позволяет пилоту катапультироваться. Но я решил иначе: доложил руководителю полетов о случившемся и стал ждать его указания.

Оно вскоре последовало: «Совершить вынужденную посадку». Я сделал круг над аэродромом и посадил машину как ни в чем не бывало, даже не исцарапав обшивки. Через два дня эта машина снова поднялась в небо…

А если бы я тогда потерял выдержку и хладнокровие, то угробил бы, возможно, не только машину, но и себя. Я же действовал так, чтобы сохранить машину…

Был у меня и другой случай, когда шасси заклинило. Создалось сложное положение. Я сумел благополучно выйти из него и, приземлившись, нашел причину. Оказалось, что при замене в гидравлической системе старой жидкости на новую была допущена ошибка: старая жидкость была слита не полностью, а смесь с новой оказалась неоднородной.

Короче говоря, когда шасси у меня не выпустилось, я получил приказ на совершение вынужденной посадки, а это, как известно, дело очень сложное. Тут очень важно, с какой скоростью зайти на посадку, как коснуться земли…

— Ты в ту пору уже опытным пилотом был?

— Ну, допустим… Но и опытный пилот может попасть в сложную ситуацию… А в другой раз летел я с молодым летчиком. Машина шла уже на большой скорости, как вдруг я заметил, что она не набирает высоты. Я спрашиваю летчика: «А почему мы не лезем вверх?» Перепуганный лейтенант мне отвечает: «Ручка-то у вас».

Чувствую, что-то тут неладно. Я сильнее рванул ручку на себя, она поддалась, но далеко не сразу… Самолет я посадил, но это стоило мне немалых усилий. Сели мы на полосу, а с меня пот градом катится.