Крижан взял под защиту солдат, избивших Петени.

— Странно, — сказал я. — Насколько мне известно, Петени у вас во взводе был большим балагуром.

— Одно время так оно и было, но постепенно из балагура он превратился в нахала.

— Как же это произошло?

Крижан немного растерялся. Он не был готов к такому вопросу и молчал.

— Вот вы мне объясните, как это человек может превратиться в нахала? — повторил я свой вопрос. — Одно время все шло хорошо, не так ли?

Крижан кивнул.

— Однако наступил день, вернее, ночь, когда солдата избили его же товарищи. Он-то хоть понимает, за что с ним так поступили?

Крижан пробормотал что-то маловразумительное о том, что сначала Петени был толковым парнем, но потом испортился.

— Позовите сюда командира отделения, — приказал я Крижану.

Младший сержант Барати, по-видимому, уже ждал моего вызова, о чем я догадался по выражению его лица.

— Что случилось с Петени? — спросил я.

— Он это заслужил, такой нахал! Ему что ни скажи, он только хохочет!

Я достал из шкафа карточку взысканий и поощрений рядового Петени.

— Вот, посмотрите, Петени не всегда был плохим. Например, тридцатого марта ему была объявлена благодарность.

— Это когда еще было!

— Вы хорошо знаете этого человека? — спросил я командира отделения.

— Да его сейчас вообще невозможно понять, не знаешь, когда он говорит всерьез, а когда шутит.

Барати на чем свет стоит ругал Петени, но и он не мог толком объяснить, как случилось, что Петени сбился с истинного пути. Я поговорил еще с несколькими солдатами и постепенно начал кое-что понимать.

Петени знал массу анекдотов, которые он, как правило, рассказывал солдатам после отбоя. Частенько его рассказы затягивались до полуночи. Как только выдавалось свободное время, Барати или кто-нибудь другой из командиров отделений говорил: «Ребята, пошли к Петени за анекдотами!»

Из уст же Петени анекдоты сыпались как из рога изобилия. Затем они передавались дальше.

Взвод гордился своим рассказчиком анекдотов, а командиры отделений даже хвастались перед теми, у кого в подразделении такого мастера не было и в помине. Дело дошло до того, что Петени стали приглашать рассказывать анекдоты в пивную.

Вскоре шутник Петени начал понимать, какую роль он играет в роте, и задрал нос, заставляя подолгу уговаривать себя. Приказать ему рассказывать анекдоты никто не мог, поэтому оставалось только упрашивать. Дальше — больше. Он начал даже спекулировать на этом деле.

Так, например, однажды, когда Петени назначили уборщиком, он вошел в казарму и воскликнул:

— Ну и анекдотики же я знаю! Животы надорвете!

— Расскажи! — попросили его солдаты.

— Я бы рассказал, но мне нужно подмести всю казарму.

— Потом подметешь! — сказал кто-то из солдат.

— Ну нет! Если кто-нибудь из вас подметет за меня, тогда расскажу!

И трое солдат мигом бросились подметать казарму.

Вскоре дело дошло до того, что сам командир отделения не стал назначать его ни на какие работы. С Петени начали обращаться как с какой-нибудь редкостью. Ему было позволено все.

Однажды весь взвод вышел на прогулку. Петени где-то достал фотоаппарат и, усадив взвод на полянке, начал готовиться к съемке, говоря, что он сделает несколько чудесных снимков.

— Встаньте поближе друг к другу… Нет, лучше сядьте… — распоряжался он. — Нет, так тоже нехорошо… Будет лучше, если наши командиры отделений встанут на колени в первом ряду…

Команды Петени послушно выполнялись.

— Нет, будет лучше, если вы все встанете на колени! — продолжал он, но спустя минуту сказал: — Давайте лучше сделаем смешной снимок!

Все с радостью согласились. По предложению Петени, командиры отделений встали на колени, а солдаты — на четвереньки, и, скорчив самые невероятные рожи, все уставились в объектив фотоаппарата.

— Ну и бараны же вы! — воскликнул вдруг Петени.

Это переполнило чашу терпения, тем более что на всю эту процедуру ушло не менее получаса времени. Первыми обиделись младшие командиры, поняв, что парень просто решил потешиться над ними. Солдаты тоже затаили недоброе на шутника.

Постепенно запас анекдотов у Петени стал истощаться, и интерес солдат к нему резко упал. Однако избалованный славой и поблажками Петени уже не хотел расставаться с прежними привилегиями. Уже никто не хотел за него работать, и тогда он просто-напросто стал исчезать из подразделения или же, если работала группа, брал на себя обязанности старшего, ничего не делая сам, зато критикуя других.

В полдень, когда взвод шел на стрельбище, командир взвода приказал:

— Песню! Запевай!

Петени, опережая других, фальшиво запел, испортив тем самым песню. Запевала начал снова, но Петени и на этот раз так сфальшивил, что снова сорвал песню.

— Кто там хулиганит? — спросил взводный.

Все молчали, а Карикаш толкнул шедшего впереди его Петени и шепнул:

— Признавайся!

Петени оглянулся, скорчив смешную рожу.

Не дождавшись ответа на свой вопрос, лейтенант Крижан наказал весь взвод, чем подлил масла в огонь.

Вечером того же дня Иванкаи подошел к Петени и сказал ему по-дружески:

— Перестань валять дурака, а то плохо тебе будет. Веди себя как все…

— Пошел ты к черту! — огрызнулся Петени. — Все вы меня нисколько не интересуете!

В тот же вечер солдаты устроили Петени «темную».

Я побеседовал с Петени.

— Почему вы восстановили против себя весь взвод? — спросил я.

— А ну их всех! Они только ругают меня, — обиженно произнес он. — И только потому, что я умею шутить, а они — нет…

— Нет, совсем не поэтому, а потому, что вы нагло себя ведете, — возразил я и напомнил ему о нескольких случаях его неблаговидного поведения, о которых мне рассказали солдаты. Я говорил, убеждал его переменить свое поведение, но по выражению лица парня видел, что он не хочет понять меня. Возможно, случись этот разговор до его избиения, он и согласился бы со мной, а сейчас он на каждого человека, в том числе и на меня, смотрел как на своего личного врага, которому он обязательно должен отомстить.

Вечером я пригласил к себе всех командиров отделений и сказал:

— Ну и заварили же вы кашу!

— Ничего, после этого урока он или исправится или же пусть уходит от нас, — заявил Барати.

— Вам в первую очередь необходимо изменить способы воспитания своих подчиненных. Вы сами виноваты в том, что Петени дошел до такого состояния.

Командиры отделений с удивлением посмотрели на меня.

— Да, да, не удивляйтесь. В этом в первую очередь виноваты вы сами. Виноваты все: Барати, Хайягош, Чинча и остальные. Вы сами захотели иметь у себя во взводе клоуна и балагура. Сами сделали его таким. А теперь, видите ли, жалуетесь, что ваш балагур стал наглецом… Нужно было раньше соображать, на какой путь вы толкаете человека, еще тогда, когда он в первый раз потребовал, чтобы вы освободили его от работы за то, что он рассказывает вам анекдоты. Когда Варо отлучается куда-нибудь ненадолго по партийным делам, вы не упускаете случая пожаловаться на то, что вместо него нужно кого-то другого посылать в наряд или же на работу. А Варо служит так, что всем вам не мешало бы брать с него пример. Петени же вы разрешали все на свете. Вот теперь и радуйтесь. Но учтите, что все, кто принимал участие в избиении Петени, будут строго наказаны…

Я как следует пробрал командиров отделений, быть может, несколько резче, чем обычно, так как сам чувствовал себя в какой-то степени виноватым. Ведь я командир роты, командир-единоначальник, который несет ответственность за все, что происходит в роте. Как мне было не винить себя, когда у меня под носом творились такие вещи!

Когда я закончил говорить, в канцелярии стало тихо-тихо.

— Мы же хотели сделать как лучше, — первым нарушил тишину Барати. — Ничто не помогало, вот мы и решили вздуть его: авось это поможет.

— Нет, товарищи, ваша «темная» не только не стала для Петени уроком, но еще больше ожесточила его, — начал объяснять я, стараясь говорить спокойно. — Если до этого Петени был только нагл, то теперь он возненавидел вас. Такие вещи в армии строго запрещены…