Теа фон Харбоу

МЕТРОПОЛИС

ИНДИЙСКАЯ ГРОБНИЦА

Романы

МЕТРОПОЛИС

ГЛАВА I

Город Метрополис во всех отношениях разнился от других миллионных городов Европы; в особенности же в том, что он не имел ни традиции, ни истории. Этот город, с его 30-миллионным населением, стал сердцем Европы — и в то же время он был творением одного единственного человека: Джо Фредерсена.

Джо Фредерсен не интересовался ни искусством, ни роскошью. Но он очень интересовался научной разработкой методов работы и, уверенный в своем деле, не останавливаясь ни перед какими трудностями, он создал в центре Европы этот город работы, на который во всех пяти частях земного шара смотрели как на мировое чудо.

Построенный мастерами, для которых наивысшим законом была целесообразность в до смешного короткий срок, он казался приезжим холодноватым. Равномерность и прямизна его линий действовали бы утомительно, если бы не великолепие его пропорций, не изобилие света, в котором купался город, не безумное движение в погоне за секундами — и гениальная простота, с какой сдерживалось это безумие. Все это придавало городу невыразимое очарование!

В Метрополисе не жили — там только работали, но существовало не мало людей, которые работали там почти непрерывно, потому что они, порабощенные работой, не могли уже — или не желали — обойтись без её ритма. Джо Фредерсен также принадлежал к ним. Он велел возвести в центре Метрополиса здание, которое называлось Новой Вавилонской башней и которое царило не только над ближайшими кварталами, но и над всем многомиллионным городом. В куполе этой Новой Вавилонской башни Джо Фредерсен и проводил обычно все 24 часа в сутки, деление которых на день и ночь давно потеряло всякое значение для исполинского города.

Каждые 10 часов равномерно сменялось время работы и отдыха, и с тех пор, как создатель Метрополиса Джо Фредерсен сделался неограниченным владыкой города, он еще не разу не преминул лично — надавив маленькую синюю металлическую пластинку на своем письменном столе — привести в действие сирены, которые своим ревом оповещали население о новой десятичасовой смене.

Земля в Метрополисе была фантастически дорога, и Джо Фредерсен не был расположен расточать ее. Поэтому он создал для всех, работающих за машинами; другой подземный город, который также считался мировым чудом. Чтобы осуществить план подземного рабочего города, пришлось отвести русло двух рек и осушить много озер. Нагроможденные блоки домов были соединены широкими железными мостами, по которым с раздирающим ухо шумом проносились экспрессы. Город считался образцом чистоты и порядка. Многочисленные гости со всех концов земли, которые на гигантских лифтах спускались вниз, чтобы познакомиться с этим подземным чудом, с его гигиеническими и социальными мероприятиями, заканчивали впоследствии свои статьи пожеланиями, чтобы города, лежащие на поверхности земли, имели такие чистые улицы, такую прекрасную вентиляцию, такое практичное использование места.

Город рабочих лежал под кипучими улицами Метрополиса, а над ними высился комплекс домов, которые все вместе назывались «Домом Сыновей».

Это не было самодовлеющим участком города, это был самодовлеющий мир, — мир красоты, радости и избытка. В «Доме Сыновей», кроме прекрасных жилых зданий, университета и академии искусств, находилась библиотека, где можно было найти любую книгу, когда-либо написанную на земле — на любом живом или мертвом языке, стадион для любителей спорта и знаменитые «Вечные сады».

В этом красивом, здоровом и радостном мире жили сыновья пятидесяти богачей Метрополиса до того времени, когда они решали «войти в жизнь». Отцы, для которых каждый оборот колеса машины, был чистым золотом, создали райский мир для своих сыновей, мир, в который не проникало извне ни единого звука, в котором неизвестно было понятие страха и где царил один единственный закон: закон любви. Отцы желали, чтобы их любимцы жили среди вечного празднества, чтобы они с каждым днем становились красивее, сильнее и веселее.

Жизнь в «Доме сыновей» шла по мудрому и очень целесообразному расписанию, и стрелка, отмечающая секунды его часов, называлась Сверхмужем. Сверхмуж был чудом пунктуальности. Сам он никогда не пользовался часами. В мозгу его был какой-то безошибочный счетчик времени. Глубокий старик — трудно было определить, было ли ему 70 или 90 лет — он считался в «Доме сыновей» настоящим тираном. Его лицо величиною в ладонь, с сильно выступающими вперед глазами, от которых не могло ничего укрыться, напоминало морду собаки. Голос его впервые раздавался в 5 часов утра, когда он вызывал фамилии учителей спорта, которые собирались у входа на спортивную площадку. И он замолкал с последним ударом часов, возвещавших полночь. Тогда Сверхмуж удалялся в свои покои и снимал с себя ответственность за все, что случалось в «Доме сыновей» позднее.

Сверхмужа сильно ненавидели. Особенно ненавидели его женщины, и они знали за что.

Собственным своим специальным кличем, перед которыми раскрывались все двери, он отмыкал за две минуты до 8 часов утра боковую дверь в помещение, где одевались женщины. Помещение это было восьмиугольное и не имело окон. Небольшой, но глубокий бассейн для плавания занимал его середину. Изящный изогнутый мост из зеленого и золотого фарфора вел через бассейн.

Китайские чудовища служили подставками для ламп, распространявших сильный, но мягкий свет. В огромных кадках стояли цветущие вишневые деревья и усыпали своими белыми лепестками надушенную воду.

Как облако, висел в огромной зале щебет болтающих девушек. Они знали о приближении опасности, о часе проверки. Напрасно пытались бы они скрыть от Сверхмужа какой-нибудь свой проступок, какое-нибудь нарушение изумительных, но непреклонных законов «Дома Сыновей». Сверхмуж предупреждал лишь один раз. При втором же случае незаметное спокойное движение руки вычеркивало человека из числа избранных…

Повернув ключ, он с порога двери, находящейся на небольшом возвышении, окинул взглядом всю залу. Этих девушек, правда, нельзя было приучить к пунктуальности. Они великолепно знали, что должно было бы случиться чудо, чтоб Сверхмуж опоздал, — и все же они, казалось, ежедневно надеялись на это чудо. Они не хотели выходить из бассейна, куда постоянно притекала свежая нагретая вода и где огромная рыба из прозрачного камня обрызгивала ежедневно всех проплывающих струей ледяной водяной пыли, что неизменно вызывало взрывы веселого смеха. Против рыбы, по другой стороне бассейна, стоял китайский рыбак из нефрита в человеческий рост — с плоской шляпой на серьезном и хитром лице. Он держал обеими руками бамбуковую трость, к которой прикреплена была круглая шелковая сетка… В этой сетке, наполовину в воде, описывая изящными ногами арабески, лежала голая молодая женщина.

Ее первую заметил Сверхмуж, с коротким, резким криком она бросилась из сетки в воду и исчезла в её синеве.

Несколько секунд в огромном зале слышалось лишь тихое покачивание сетки на трости из бамбука, куда с таинственной улыбкой глядел нефритовый китаец, и вишнёвые деревья по-прежнему осыпали душистыми лепестками взволнованную воду.