Став, как говорят на Украине, «больным на голову», Матрос мог целиком посвятить себя рэкету. Не иначе, как на 90-рублевую пенсию инвалида второй группы, он покупает «Волгу», предусмотрительно записывая ее на имя матери.

Эту «Волгу» Матрос приобрел у своего друга олимпийского чемпиона по штанге Султана Рахманова. Рассказывают, что Рахманов в те годы часто выступал на всевозможных собраниях с воспоминаниями о своих олимпийских успехах. На такие выступления он любил приглашать Матроса, усаживая его рядом с собой в президиуме.

Другим приятелем Матроса был чемпион мира по боксу Виктор Савченко. Амурские ребята иногда брали Савченко с собой на дело, используя его в качестве пугала.

— Видишь, кто сидит там, в машине, — говорили они «лоху», показывая на Савченко, известного в лицо многим днепропетровцам. — Если сейчас же не «покашляешь» — он из тебя по всем правилам любительского бокса кашу сделает.

Понятно, что «лох» тут же принимался «кашлять» с такой интенсивностью, будто его хватил внезапный приступ коклюша.

Фотография Савченко с теплой дарственной надписью украшала письменный стол в кабинете Матроса, за которым разрабатывались планы грядущих рэкетирских сражений.

Не являясь членами банды, Рахманов и Савченко тем не менее хорошо смотрелись на фоне амурских ребят. Так, двое рыболовов у реки на фоне леса не нарушают гармонии пейзажа, а органически вписываются в него.

С такими «телохранителями» Матрос мог не печься о собственной физической форме, которую он вскорости благополучно утратил. У раздобревшего Мильченко появляются барские замашки: своих ближайших сподвижников он собирает на еженедельный совет в сауне, чуть не каждый день гуляет с ребятами в «Юбиле», «Днипровских хвылях» или в «Сковородке».

«Сковородкой» в Днепропетровске называют небольшое кафе возле Центрального рынка, где подают прямо на сковороде жареное мясо. «Хорошо гулял Саша, — поведал мне один из работников этого кафе. — Когда входил в зал, все его ребята вставали, и, пока Матрос не начнет кушать, никто не начинал… Он всегда первым брал мясо со сковородки. Если кто из ребят полезет за мясом вперед батька — вышвырнут его из кафе, а Матрос с этой сковородки уже не кушает: брезгует…».

Идеалом Матроса, по его собственному признанию, был батька Махно, некогда славно «погулявший» в Екатеринославе. Своему представлению о Махно он старался следовать во всем. До того доходило, что выезжали с хлопцами за город и там, уколовшись наркотиком, брали напрокат у колхозных тружеников седла коней и — за неимением шашек — скакали по степи с ножами наголо.

Методы выколачивания денег тоже со временем стали махновскими. Некоторых упрямых «клиентов» помещали на край крутого обрыва над Днепром или запирали в темный, кишащий жирными амурскими крысами подвал.

Правда, в отличие от махновцев амурцы никого не убивали. Их убивали — случалось, — об этом скоро узнают читатели, но они — никогда…

Знакомясь с делом Матроса, я, как ни странно, чаще всего вспоминал не «Одесские рассказы» Бабеля (куда Бене Крику до Матроса? И размах не тот, и связи не те…), а нашумевший в свое время роман Марио Пьюзо «Крестный отец», повествующий о нравах американской «коза ностры». Матрос наверняка не читал его, хотя при желании мог прочесть: в конце 70-х годов роман был опубликован в журнале «Всесвит» в украинском переводе.

«Хрещений батько» — так звучало по-украински название этого романа.

«Крестный батька» Матрос, совместивший в себе черты как бесноватого батьки Махно, так и спокойно-рассудительного Крестного отца, создал своеобразное бандитское «братство». На первых порах (подчеркиваю: только на первых порах) амурцы повсюду были вместе — вместе гуляли на свадьбах, вместе хоронили покойников…

Передо мной на столе — несколько фотографий. На одной из них запечатлена свадьба бандита Ярёмы. В уютном амурском дворике на фоне свежевыбеленной хаты стоят под раскидистой акацией — «фирменным» южноукраинским деревом — жених с невестой. Жених — в черном костюме с цветком в петлице, невеста — в фате и белом платье: все как положено. Молодоженов обступают довольные, принаряженные люди. Вот Матрос в белой рубахе с отложным воротником. Рядом с ним — вездесущий Шапа, курировавший жестокий рэкет с угрозами и побоями. Рука Матроса с массивным перстнем на безымянном пальце лежит на Шапином плече. Вот Комар (Комаров), Сумской (фамилия и кличка совпадают), Качан (Качанов), другие амурцы. Их окружают девушки — и не какие-нибудь там «марухи», а вполне домашние на вид. Все рады, все улыбаются — почти что семейный портрет…

На другой фотографии — истинно семейный портрет в интерьере — Матрос снят с семейством у себя дома. Интерьер небедный: ковры, гнутые стулья «под старину», обитые ситцем в цветочек. На плечах у Матроса — маленькая дочка, рядом — белокурая красавица жена, а чуть сзади — аккуратно причесанный сын Игорь, похожий на отличника, кем он, возможно, и стал бы, не пристрастись с ранних лет к наркотикам.

И вот еще что роднит Матроса с Крестным отцом — клановость.

Сыновья Крестного отца, не раздумывая, пошли по его преступным стопам — так было принято в «коза ностре». Сын Матроса Игорек Мильченко в 16 лет сколотил банду подростков и, несмотря на то, что был среди них самым младшим, возглавил ее. Как видно, сыграл свою роль отцовский авторитет. И кличку Игорю дали соответствующую — Матросенок.

Банда Матросенка занималась, так сказать, мини-рэкетом. Матросята (или амурчики), как и старшие амурцы, сдирали деньги с «лохов» — богатых жуликов и спекулянтов. Правда, запросы у них были пониже, чем у ребят Матроса, — не на тысячи шел счет, а на сотни. Но суть была та же.

В мини-банду Матросенка входила «рэкетирка», то бишь рэкетир-женщина. 18-летняя Наташа Кравченко быстро освоилась на этом традиционно мужском поприще. Как-то раз, приняв наркотик, она вломилась в дом к спекулянту Мащенко и принялась крушить молотком (знакомый почерк!) направо и налево.

— Кашляй, гад! — крикнула хозяину Наташа, покончив с бесфамильным хрусталем и занося свой ракетный (не путать с крикетным!) молоток над фарфоровым сервизом «Мадонна».

Понятно, что Мащенко скорее расстался бы с фарфоровой «Мадонной», чем подчинился требованию «мадонны с молотком», но, отлично понимая, что сервизом дело не ограничится, он «кашлянул»…

Заметим походя, что матросский клан был не единственным на Амуре: дети многих бандитов (к примеру, того же Шапы) унаследовали отцовский промысел.

И на этом закончим нашу развернутую характеристику Мильченко-Матроса, тем более что в ходе повествования мы не раз еще повстречаемся с этой «яркой» и в то же время темной личностью.

Глава IV. Предельный «беспредел»

«Где я?» — Анзор Аветисян с натугой разлепил пудовые веки.

Приподняв голову, в которой лениво перекатывались, постукивая друг о друга, бильярдные шары похмелья, Анзор установил, что лежит на заднем сиденье собственных «Жигулей», припаркованных у обочины напротив городского универмага. В универмаге Анзор отродясь не бывал, ибо с самых пеленок одевался исключительно на черном рынке. Сейчас его кремовый бельгийский костюм был измят до такой степени, будто спал Анзор не в автомашине, а в другой машине — стиральной. С полчаса просидел Анзор в автомобиле, тупо глядя прямо перед собой и почесывая застарелую мозоль от рюмки на переносице. Наконец, в затуманенном его мозгу наметился просвет в виде слова «Рама».

«Рамой» в народе называли бар уже известного нам кафе «Льдинка».

Осторожно, дабы ненароком не загасить робкую искорку воспоминания, Анзор тронул машину с места и поехал в «Льдинку», прилагая по пути титанические усилия, чтобы не выскочить на тротуар: его почему-то все время заносило вправо… Встречи с ГАИ Анзор не опасался: здесь у него, как у легкого морозца ясным осенним утром, все было «схвачено».

В бар Аветисян вошел с опаской, как входят из освещенного вагонного коридора в темный и грохочущий тамбур.