Глава 2 НЕКРОМАНТ. УЧЕНИК

Конечно, я знаю, что такое мать. Я знаю даже, что она у меня непременно была, поскольку я живой человек, а не результат магических упражнений Учителя. Конечно, когда имеешь дело с Учителем, ни в чем нельзя быть полностью уверенным, но у меня горячая красная кровь, а Учитель говорит, что у нежити кровь не может быть и горячей, и красной одновременно. Если она, кровь, вообще есть. Правда, я сильно подозреваю, что Учитель может многое, о чем мне не говорит. Пока. Я уверен, что рано или поздно я смогу постичь все, что известно ему.

Так что мать у меня наверняка есть. Или была. Я не раз спрашивал Учителя о своей матери, но он никогда почему-то не отвечает. Говорит, что не знает. Это очень странно, тем более что на любые другие вопросы он отвечает охотно и подробно, особенно если вопросы касаются магических упражнений. И знает он, как мне кажется, все на свете.

А вот мой отец меня не интересует. Даже не знаю почему… просто, в моем понимании, мать — это нечто такое… такое… ну, в общем, очень важное, а отец… Учитель объяснял мне, и не раз, про те отношения между мужчинами и женщинами, после которых появляются дети. Не могу сказать, что я все понял, но это дело времени, разберусь. Важно одно: кто является отцом — это иногда большой вопрос, а вот с матерью всегда все полностью ясно:

— О чем ты замечтался, Берг?

Я потупился.

Это было нешуточной провинностью — погрузиться в свои мысли в то время, когда перед тобой лежат свитки. И не стоит надеяться, что хоть один раз Учитель не заметит оплошности… Он все замечает даже тогда, когда я нахожусь в комнате один. Сколько раз я слышал это мрачное «Не отвлекайся, Берг!» из-за закрытой двери…

— Извините, Учитель…

— Ты должен быть настойчивее. Только овладев знаниями, ты сможешь назвать себя магом. Не верхушками, которых ты нахватался, а истинными, глубокими знаниями…

Я почтительно склонил голову и старательно делаю вид, что внимательно слушаю. На самом деле я сам мог бы повторить его речь, практически ни в чем не уступив оригиналу. Пятнадцать лет я слышу одни и те же поучения, набившие оскомину. Пятнадцать лет я слышу сетования на недостаточную старательность, недостаточную усидчивость, недостаточное прилежание… И вообще, по словам Учителя, достаточным у меня является только аппетит.

Учитель сидит в глубоком кресле в углу комнаты и рассеянно, не прекращая своей обвинительной речи, листает книгу. Совершенно бесполезное для него занятие, я не раз убеждался, что он помнит наизусть каждую строчку в своей обширной библиотеке.

Я слушаю. Он говорит. Все как всегда…

* * *

Я помню тот день, когда впервые увидел Учителя, хотя сам он не раз выражал сомнения в моей памяти. И все же я помню… Правда, надо заметить, это первые связные воспоминания моего детства. Мне было тогда лет пять, не больше…

Учитель говорит, что нашел меня в лесу. По его словам, я потерялся, и он спас меня от верной смерти и более того — сделал меня своим учеником, а это дорогого стоит. Не каждому удается попасть в ученики к магу. Он иногда называет себя магистром, давая понять, что его опыт куда больше, чем у обычного мага. Так что я должен гордиться — я привлек внимание магистра.

Помню, что и тогда, пятнадцать лет назад, он был все таким же — седым мужчиной лет шестидесяти на вид, хотя теперь я знаю, что ему больше, много больше. Возраст мага измеряется не годами, а его умением. Конечно, даже самый лучший маг не сможет прожить столько же, сколько, скажем, гном, но и обычному смертному с ним не сравниться. Сам Учитель говорит, что давно потерял счет годам и прожил лет этак двести, а то и более. Я верю — за то время, что я его знаю, он ничуть не изменился.

Как и тогда, он носит только черное — либо жесткую кожу, если собирается в дорогу, либо мягкую мантию, когда сидит дома. А дома он сидит почитай все время. Причину этого он тоже объяснил, но об этом позже.

Его глаза постоянно меняют цвет — то чернота заливает их непроглядной ночью, то красный огонь разгорается посреди зрачка, пронзая, кажется, насквозь. Сейчас я привык. А тогда этот взгляд казался мне столь страшным, что я заплакал и попытался вырваться из его цепких пальцев. Его рука держала меня крепко, и я укусил ее — от неожиданности он разжал пальцы и я бросился бежать. Он что-то сделал — теперь-то я знаю, что именно, — и дверь захлопнулась прямо перед моим носом, а я, испуганный и зареванный, с разбегу налетел на нее лбом. Помню, что было ужасно больно и страшно. А он смеялся — старческим, кудахтающим смехом, — и мне становилось от этого еще страшней.

А потом он снова взял меня за руку, повернул к себе лицом и заставил смотреть ему прямо в глаза.

С тех пор мы вместе.

Я хорошо усвоил порядок продвижения по лестнице знаний и умений. Кандидат… Это — в самом начале, когда учитель еще не знает, есть ли у ребенка способности и каковы они. Чаще всего кандидаты возвращаются к родителям, если они у них есть, несолоно хлебавши — мало кто может похвастаться Даром. Думаю, у меня он был, иначе тогда, пятнадцать лет назад, все и завершилось бы, не успев начаться.

Ученик… Это может длиться долго, а для некоторых — всегда. Совершенно необязательно, что ученик становится аколитом. Некоторые просто не могут — крошечную искорку их Дара не раздуть даже самому опытному учителю. И они до конца жизни проводят время, переписывая старинные манускрипты или подавая своему наставнику сок в постель. Незавидная участь… Но и самый плохой ученик выше простолюдина, каждый обязан поклониться ученику, каждый обязан отдать ему любую вещь, которая тому приглянется. Некоторые смерды, правда, об этом не ведают… что ж, их следует просвещать, а упрямых — примерно наказывать. Это я так считаю… Учитель же всегда проповедует терпимость к холопам, в том смысле, что мы не должны не только требовать свое, но и вообще говорить кому бы то ни было о том, кто мы есть. Мне кажется, это глупо. Если не объяснить смерду, что он должен склонить перед тобой голову, то он этого никогда и не станет делать.

Учитель сказал, что я достиг звания аколита пять лет назад. Это высокое и почетное звание, дающее право называться магом. Низшей, конечно, ступени, но все же… Аколит имеет право на Эмблему Знания, но Учитель не дает ее мне и не носит сам. Почему — это отдельный разговор, и я к нему еще вернусь.

После аколита идет адепт. Это — маг безо всяких скидок. Знающий многое, хотя и не все. Умеющий достаточно, чтобы не только сиволапый мужик, но и сиятельный лорд счел более безопасным для себя проявлять вежливость. Опять-таки если знает, с кем имеет дело. А ежели ему не говорить, как предпочитает Учитель, то…

Ну и магистр, конечно. Это — высший ранг, до которого может подняться маг. Магистру подвластно все… ну, или почти все. В конечном счете всемогущ только Торн, но кто и когда его видел… А после Торна магистры магии были и остаются самыми сильными в этом мире. Мой Учитель — магистр, и, я уверен, лучший из всех. А я буду еще лучше.

Помню, как-то я спросил учителя, почему он не носит свой Знак. Эта занятная вещица, круглый кулон из светящегося в темноте красноватого камня с черным изображением в виде черепа, постоянно лежит на полке в библиотеке, я не разу не видел, чтобы Учитель надевал его. Красивая вещь, к тому же, увидев ее, каждый должен склонить голову перед ее владельцем. Когда я буду иметь такую штуку, думал я тогда, то и спать с ней, пожалуй, буду. Поэтому и попытался разобраться, в чем дело.

— Скажи мне, Берг, что есть, по-твоему, магия белая и что есть магия черная? — вопросом на вопрос ответил Учитель, поудобнее располагаясь в кресле. Я понял, что разговор будет долгим.

— Ну… белая, это… это…

Странно. Казалось бы, все понятно и очевидно, но высказать это словами оказалось очень трудно. Он, видимо, решил не дожидаться и ответил на свой вопрос сам:

— Видишь ли, ученик… Не существует в принципе ни белой, ни черной магии… ни бурой в крапинку. Невежды в своем стремлении вешать на все ярлыки называют нас черными магами, а черный цвет у всех считается чем-то плохим. Ты знаешь, что скрывается за именем Мрак?