— Зачем раньше молчал? — огрызнулся Эрвин мимоходом. Отвернулся, полез в кузов бтра. Доска застряла, никак не хотела вылезать. Комманданте усмехнулся еще шире.

— Моя Эви — тоже говорящая, и если бы я это брякнул раньше, строить изгородь пришлось бы мне. А так — это тебе теперь, парень, колотить кормушки отсюда и вплоть до Сан-Торреса.

Эрвин молча пожал плечами. Молча. Залез в бтр, достал, распилил, потом скрепил доски — в два удара молотка. Повесил. И только потом сказал:

— Во-первых — теща, а не жена, а во-вторых — Эрвин отвлекся, поправил криво висящий уголок, — во-вторых, мне не впадлу.

— Ну и хорошо.

Яго пожал плечами. Слегка. Лицо недоуменное — чего-то старый комманданте явно не понял.

Потянуло дымком, ноздри защекотал пряный, терпкий аромат местного варева — Эви снимала котелок с костра. Эрвин вдруг сообразил, что проголодался. Комманданте неторопливо кивнул:

— Наешься — приходи. Разговор будет.

Дым костра плыл, тянулся сизыми полосами вверх, завиваясь на глазах у Ирины в прихотливые, тонкие узоры. Будто танец или прихотливая вязь местных татуировок. Пряный запах щекотал нос, щелкающие туземные голоса плыли над часовней, свиваясь с треском огня и шелестом листвы в вышине. Ирина слушала их, дивясь — без переводчика они звучали странной, чарующей музыкой. Здесь, у костра с дымящимся котелком на треноге. Терпко пахнущий дым плыл, уходя вверх, туда где скрещивались над головой стальные балки ежей. Алые цветы свешивались с них, поворачиваясь на тонких лианах. Вечерний ветер мел лепестки по земле. Шумели голоса — воины «коммандо» собрались здесь, у машин, запаркованных между внутренней и внешней стенами часовни. Стояли чуть вдалеке, переговаривались, ждали, когда у Эви и Мии созреет варево в котелке. Лиианны не было видно, ДаКоста тоже куда-то исчез — сидели у огня втроем. Эви, Миа и она, Ирина. Две туземки переговаривались, Ирина больше слушала, дивясь звукам чужого языка. Точнее, своему пониманию.

Напев чужих голосов звучал чарующе-дико.

Вот Эрвин к примеру — он говорил громко, Ирина слышала слова, которыми они обменялись с Яго на выходе из часовни — вот пресловутая теща… брошенное Эрвином всердцах слово земного языка словно вспыхнуло перед глазами Ирины — вспыхнуло, затрепетало в воздухе, забилось без цели и смысла. В глазах у туземцев — недоумение и скрытый вопрос. Механически переведенное на туземный язык слово висело, парило мотыльком в воздухе — без смысла, фантик, просто ярлык, не знающий — к чему прицепится.

Эви бросила ложку, недоуменно подняла бровь.

— Хан-шай, — пояснила Миа, чуть улыбнувшись. То же самое, вроде бы. Но Эви кивнула. Слово — мотылек сел, прицепился к понятию, будто пчела — к цветку. То же самое, но в устах Мии оно звучало чуть иначе, в три слога. Два длинных — на выдохе, и три — коротких, звенящих — на вдохе… Россыпь нот, звон колокольчиков по траве. Автоматический переводчик короткие просто съедал, комкал, огрубляя и путая оттенки смысла. Кровь стукнула в висках, плеснуло по щекам — краской и влажной теплой жарой.

Для машины это было бы той же самой тещей. Или свекровью, словом — старшей в семье. Но, при том наборе огласовок, слово Мии звучало как: «человек, пока не знающий собственных чувств»… или, если щелкающий звук на конце пойдет чуть прямее: «любимая, которой пока ничего не сказали».

«Что за выдумки»… — вздрогнув, подумала было Ирина. Мысль оборвалась. Миа поймала ее недоуменный взгляд, улыбнулась, развела руки.

— Извините, но это правда, госпожа.

По зеркальному лицу, отражаясь, пляшет огонь, рыжый отблеск прыгнул со скул на глаза, молнией в широко распахнутых веках. Во всяком случае — не ложь. Миа честна сейчас — Ирина видела. Да и вообще туземка отличается редкой наблюдательностью. И редко врет — Ирина поняла это за время перехода. Но тогда… Взгляд невольно отвернулся от костра, пробежал, остановился на Эрвине… Вот он у другого костра, сидит, разговаривает со старым комманданте. Сидит прямо, поджав ноги, по лицам обоих пляшут, вьются рыжие отблески света. Перед глазами пробежали недавние дни — дорога, остров, пузырчатый дом. Эрвин, конечно, пытался держать дистанцию. Ирина невольно улыбнулась — поняла вдруг, насколько плохо у него это получалось. До смешного плохо, Ирина даже улыбнулась опять. И ранее, космопорт, занесенное снегом бетонное поле… он же там чуть не замерз насмерть…

— Матерь божья, — тихо прошептала она, и ойкнула, прикрыв рот — она невольно шепнула это на местный манер, и бог знает, что сделали со святым именем туземные, звонкие огласовки.

— Хан — шай… — сказала Эви ей в тон… слово — то же самое, но огласовки другие — чуть. «Человек, не знающий судьбы». - бог все равно сделает по своему, но… Эви замялась, сделала паузу. Прозвенели монеты на рукаве — колокольным, торжественным звоном, — подожди звать небо. Сперва пойми — чего же ты хочешь?

«Чего я хочу? — невольно подумала Ирина, — странный вопрос. Я…» Мысль замерла, смялась, улетела прочь несформулированной — в небо с дымом костра. Над зеленой, сетчатой крышей ветвей — звезды и светящийся желтым огромный треугольник. Старина Венус, корабль — казалось, он весь состоит из четких, по циркулю линий и равных углов. И коридоры внутри — гладкие, выверенные, под угольник и нитку. И слова, что говорят на борту — не в пример местным, тоже ровные, отмеренные по уставу и параграфам служебных инструкций, ровно, как по угольнику. Четкие… Холодные, как орудийная сталь. И пахнут химией.

«Не хочу», — поежилась она, плечами, буквально кожей чувствуя тот холод. Отвернула голову, убрала взгляд — подальше от сверкающей в небе громады. Опять на Эрвина — вот он сидит, напротив бронзоволицего, невозмутимого как всегда комманданте… Скуластое лицо старого Яго невозмутимо — сидит ровно, статуей. Как всегда. А Эрвин явно злится — чуть наклонился, по-бычьи выставив вперед большой лоб и упрямо выдающийся подбородок. И рука — обе ладони медленно скользят с коленей назад. К поясу. Коснулись кармана, палец медленно — очень медленно, как в замедленной съемке — отщелкнул кнопку замка. Ирина вспомнила, что в этом кармане Эрвин всегда таскал большой флотский нож, и опрометью вскочила на ноги.

— Стойте.

Крикнула она, бросаясь к ним. Опрометью, в один прыжок, под жалобный треск зацепившейся за сук форменной куртки. Вовремя — лезвие почти показалось на свет — большой тяжелый клинок флотской навахи. Плечо Эрвина толкнулось под пальцы — сплошной клубок упрямых, налитых мышц. Злые, налитые кровью глаза.

Из горла, прямо в лицо комманданте рванул упрямый, сдавленный рык:

— У нас за такое вешают. Высоко и на короткой веревке.

«За что, за такое? — толкнулась в голову дурная мысль, — и как теперь удержать… Эх Эрвин…» — подумала она, набирая воздух в легкие… И рявкнула:

— Сидеть.

То есть не рявкнула. Сказала — хлестнула голосом, негромко, но четким, разменным тоном. Эрвин вздрогнул, мотнул головой. Чуть расслабилось под пальцем плечо. Клинок исчез, так и не появившись.

— Эрвин, что случилось?

— У меня тут торгуют Лиианну. За ящик консервов, будто я хренов араб…

— Хорошая цена. Чего бесишься, звездный? — по лицу комманданте пляшут искры и звездный свет, глаза тают, скрытые отблесками — не поймешь, издевается старик он или нет. Хорошо хоть, к оружию не тянется, руки спокойно лежат на коленях. Но, случись нужда — Ирина почему то была уверена в этом — случись нужда — и узловатая, исчерченная морщинами ладонь комманданте может схватить ружье очень быстро. Как бы не быстрее Эрвина, даром, что тот куда моложе и сильнее на вид.

— Цена — за что? Что здесь происходит?

Комманданте ответил — недлинной, лающей фразой. На глазах у Ирины Эрвин опять сжал кулаки — сильно, до белых костяшек. Странно — фраза была бессмысленной для Ирининых ушей. Россыпь звенящих звуков, и коротких, тонких щелчков — так жужжит оса, не знающая, к какому цветку притулиться.

Эрвин глухо зарычал, наклоняясь — слегка, готовый кинутся в драку… На ухе — синей точкой — мигнул огонек.