— Похоже, заперто там, — подумала Ирина, непонятно чему улыбнувшись. Просто так, мерцающему потолку. Взбила подушку. Повернулась на другой бок. Не помогло, слежавшийся войлок кололол ухо по-прежнему.

— Что со мной? Ревную я Эрвина что-ли?

Повернулась на другой бок. Выпила воды. Горьковатой, мутной воды из стакана.

— Не может быть. Ревнуют обычно…

Тут Ирина поняла, кто кого ревнует — обычно и поспешила выкинуть дурную мысль из головы. В буквальном смысле, привстав и тряхнув в воздухе челкой.

— Что за дурацкая идея…

Вода в стакане закончилась. Воздух в комнате — душен и спёрт. За стеной — опять тихий стук и царапанье в дверь. В соседнюю.

«Что там у него? Семейная жизнь?» — мысль пробежала сердито — когтями по сердцу. Острыми кошачьими когтями. Сон спрятался, сбежал в норку мышиным поскоком. Ирина встала, воткнула ноги в казенные башмаки и вышла, не зная — куда и зачем, накинув на плечи форменную синюю куртку.

Коридор встретил ее пустотой и мягким, переливчатым мерцанием отраженного света. Двери заперты. Все, включая правую, Эрвинову. Пустота. Напротив, с-под лестницы предательски мигнул звездный свет на высокой скуле и больших, растерянных глазах с вытянутыми в нитку зрачками. Мия, старшая из туземок. Молодая жена, мать ее. Прячет глаза, будто чует, чье мясо съела. Но старательно делает вид, что не заметила ничего. Ирина фыркнула — под нос, кошачьим, довольным манером. А еще поняла, что торчит посреди коридора, как… Ирина сама не решила, кто, себе самой мозг эпитеты подбирать наотрез отказался. И шагнула вперед, в конец коридора, стараясь не глядеть по сторонам без нужды. За спиной — облегченный выдох. Поворот, лестница вниз. Дверь в конце — импровизированная полевая кухня. Окна закрыты, вокруг полумрак. Ирина долго не могла понять, с чего ее сюда занесло. И зачем. Так, с этой мыслью и застыла, задумчиво перебирая пакеты и банки на полке холодильника.

— Там пирожки есть.

Стеклом о стекло — звякнула банка в руках. Голос из-за спины заставил ее вздрогнуть. Щелчок выключателя — и она сморщилась, прикрывая глаза от яркого света. Потом обернулась и тихо выдохнула — Эрвин. Всего лишь. Стоит в углу, подперев собой стол. Специально, гад выбрал угол себе потемнее.

— Ты… ты что здесь делаешь? — спросила машинально, уже понимая, что глупость говорит. Какое ей дело, что.

Но он лишь улыбнулся и пожал плечами:

— Как что, ем. За день не успел, забегался, — и улыбнулся еще раз. Ежик волос смялся и смешно торчал дыбом на голове. Ирина улыбнулась в ответ. Невольно. Тут же опомнилась, одернула форменку на оба плеча, сказала — строго, кивнув в сторону двери:

— Иди. Там тебя жена ждет, волнуется.

Эрвин дернул лицом — коротко, лишь стянулась закаменела кожа на скулах. Потом отмякла с новой улыбкой:

— Пойду, шугану. Доем только, — сказал он, просто, звякнув вилкой в руке. Ирина подняла бровь:

— Зачем? пользуйся, раз… — и не договорила, замерла. Теперь скулы на лице Эрвина закаменели всерьез. И глаза — сощурились так, что Ирка даже на миг посочувствовала вчерашнему дракону.

— Затем. Иначе завтра они мне график напишут, да на стенку койки повесят. Нет уж… — Эрвин встряхнул головой, пробормотав под нос что — то непонятное, про барана и веревочку. Потом улыбнулся:

— Если что, я их к тебе за печатью пошлю, хорошо?

И улыбнулся еще раз. Мягко так. Ирина, тоже мягко говоря, удивилась. Настолько, что машинально кивнула:

— Хорошо.

— Вот и ладно. Не злись, пожалуйста. Они, конечно, дуры, все трое, но… — Эрвин опять закаменел. Весь, лишь звякнула в руках забытая вилка, — Но другого выхода у них, похоже, и не было. Там их не продали чуть. То есть, выходит, продали. Мне. За мятую туземную сотню… И слава богу, что я подвернулся а то… черт, у Мии вся спина в клеточку. Не дай бог у нас дома такое паскудство заведется.

Ирина кивнула. Молча, не зная, что говорить. Потом нашлась, спросила:

— Что делать будешь?

— Не знаю. Были бы дома — было бы ясно. Все. Поселить, обогреть, собрать парней, открутить кое — чьи уши. Вместе с головой. За невыдачу кассового и товарного чека.

Эрвин чуть помолчал, сам усмехнувшись жестокой шутке.

— Но тут не Семицветье.

— Да ладно. Была бы голова, а чем отвернуть — найдем. Знать бы только, чью и где. А пока, татуировка у Мии правильная, кто обидит — вчерашнему дракону позавидует. Ты тоже не обижай, ладно? В остальном — как уже говорил. Разберусь, сдам всех трех в безопасное место, забуду как страшный сон.

— Да ладно, совсем не страшный, — возразила Ирка, помотав головой. Подумала на миг, что говорит что-то совсем не то. На миг. Потом природное чувство справедливости взяло верх и она продолжила:

— Не надо так. Совсем даже не страшный.

Эрвин улыбнулся. Широко, сметая с глаз черную ярость:

— Ну хорошо, уговорила. Не страшный. Честный, веселый, но наивный до ужаса. Слушай, не злись, пожалуйста. Поговори с ними, если будет возможность. Просто поговори. И не смотри букой, а то они тебя уже на своем иначе чем хан-шай не называют…

— Это что?

— Слово туземное. Не поймешь. Переводчик глючит, собака. То-ли свекровь, то-ли теща, то-ли старшая жена. Ладно, пойду шугану…

Улыбнулся, сказал и исчез, бросив на столе пустую тарелку. Ирка сморгнула. Раз, другой. За дверью шаги, шелест и негромкий шум голосов. Эрвин что-то говорил. Мягко и вежливо. Тихо, слов не разобрать. И шелест шагов. Чуть слышный — босых, женских, в одну сторону. И подкованных флотских сапог — в другую. Хлопок двери.

— И впрямь шуганул. Дела…

Выдохнула она, рассеянно хлопнув дверью холодильника. Огляделась, пробормотала под нос:

— Нет, на тещу я еще согласна. Но вот прочее… Эрвин, ты с ума сошел со своими туземками…

За окном — шелест и шорох, звон капели по листьям. Пошел дождь. Опять. Пряный ветер хлопнул ставней, ворвался, омыл лицо, выгоняя духоту и затхлость из легких.

Ирина представила лицо отца — как бы предлагая папе посмеяться вместе… Олег Строгов представился перед внутренним взором. Охотно. Как всегда — высокий, широкоплечий, улыбчивый с короткой трубкой в зубах. Только смеяться он почему-то не хотел. Совсем наоборот. Ирина пожала плечами, погадала — откуда в тарелке взялся нелюбимый с детства салат и и потянулась закрыть окно — капель звенела по кухонному столу, разлетаясь на мелкие брызги.

— Хан-шай, — повторила невесть зачем, прокатывая на языке чужие, странные звуки. Толстая, мясистая ветка за окном качнулась, будто погладила ее по голове.

— Ну, бред же, — подумала она, задумчиво наматывая на палец косу. Вышло как-то неубедительно…

За спиной дверь лязгнула еще раз. Жалобно скрипнул настил. Ирина не обернулась. И так узнала гостя по шагам — беспардонному грохоту латных сапог по половицам. Пегги Робертс, чтоб ее, в своей неизменной броне. Спит она в ней что-ли?

— Привет. Почта не приходила?

— Нет, вроде. Не проверяла с утра, — откликнулась Ирина задумчиво, — не до того.

— Так проверь. Эфир гудит, как взбесился, неясно с чего. Движуха какая-то идет. С верху…

Ирина обернулась. Сморгнула от удивления- десантница была встревожена. Это было странно, чтобы не сказать больше. И палец латный поднят вверх, будто говоря, что под непонятным «верхом» — имеется ввиду коридоры губернаторского дворца а не звездные орбиты «Венуса».

— Пошли, — сказала Ирина, рывком захлопнув окно.

В планшете мигала иконка. Письмо. Одно. На имя Пегги с пометкой «личное». Ирина с минуту копалась в настройках, гадая, как его сюда занесло. Потом сообразила — лихая только с оружием Пегги ошиблась в кнопках, поставила редирект Ирине на все подряд. Глупо, конечно, но что уж теперь. Идентификатор отправителя — с орбиты, Арсен Довлатов, седьмая десантная. Довольная усмешка с-за спины: «Жив, курилка». Ирина проигнорировала. В приложении — видеофайл. Один. Дрожащий, мерцающий видеоряд — запись с камер десантного шлема. Безумный танец. Испуганные лица, кресты на руках. «Капеллан должен узнать…» Оборвавшая фразу яркая вспышка — лазерный луч. Блондинка в броне, без звука заваливающаяся на бок.