— Пожалуйста, останься! Давай праздновать! Мы давно так не тусовались!

— Я бы тусовался, ты знаешь, что так бы и было, если бы мог, — говорю, приподнимая ее подбородок, когда она смотрит мне в глаза. — Слишком не увлекайся, хорошо?

Ухожу, прежде чем она попытается снова меня остановить, опуская голову, избегая контакта глаза в глаза. Вместо того, чтобы направиться в ожидающий лимузин и вернуться в отель, прохожу несколько кварталов, проскальзывая в небольшой бар. Здесь тихо, не так многолюдно, несмотря на то, что вечер пятницы. Нахожу пустой стул у барной стойки, когда появляется бармен.

Занимает всего несколько секунд, чтобы пришло узнавание, его глаза расширяются, но он не объявляет о моем присутствии.

— Что я могу налить тебе? — спрашивает, не называя меня по имени.

— Что-то разливное.

Он наливает мне пиво. Я не спрашиваю, что это. Сижу в тишине, после того как он ставит бокал передо мной, обхватываю холодное стекло обеими руками. Я чувствую запах. Дешевое пиво. Не самое дешевое, но все же... дешевое. Рот наполняется слюной, и я почти могу ощутить гребаную жидкость на вкус, мой язык покалывает от предвкушения, пока я пялюсь на него.

— Что-то не так? — спрашивает бармен через пару минут, указывая на пиво, которое я не пью. — Хочешь чего-то другого?

— Нет, все хорошо. Просто... просто я не пил какое-то время.

— Как долго?

— Двенадцать месяцев.

Это был долгий год, самый долгий с тех пор, как я прикасался к чему-то потяжелее. Я застрял между восьмым и девятым шагом программы анонимных алкоголиков: признанием, что я несправедливо поступил по отношению к людям, и возмещением им ущерба. Но здесь есть уловка, о которой не говорят, пока ты не подошел к этим стадиям. Как будто мелкий шрифт: это не так легко, потому ты не должен принести еще большего вреда. Возможно, не все готовы принять твои извинения, ты не должен настаивать.

— Так, понимаю, что это не мое дело, — начинает бармен, — но двенадцать месяцев — это чертовски хороший срок. Уверен, что хочешь все испортить?

— Нет, — признаю. — Вообще ни в чем не уверен в последнее время.

Он не ждет, что я скажу что-нибудь еще. Пиво в моей руке заменяется на коку.

Содовая. Не наркотик.

— Давненько не пил и ее, — говорю ему, но, не колеблясь, делаю глоток. Как будто рай в пластиковом стаканчике. Хотя содовая — ад для тела из-за пустых калорий. Или, по крайней мере, именно это говорят диетологи, которых нанимает студия, чтобы я оставался в форме.

— Хочешь об этом поговорить? — бармен спрашивает.

— О чем?

— О том, что ты почти нарушил двенадцатимесячную полосу трезвости сегодня.

Качаю головой. Я бы поговорил, если бы мог. Это снедает меня изнутри. Но я не говорю о том, что беспокоит меня, потому что в отличие от большинства мелочей в желтой прессе Голливуда — это большой скандал.

— Я ценю предложение, — отвечаю, делая еще один глоток содовой, затем встаю. Бросаю несколько долларов на стойку и разворачиваюсь уйти, прежде чем соблазн разоткровенничаться возьмет верх, и я расскажу парню историю, на которой он сможет заработать себе денег. Ему их хватит до пенсии.

Вызываю такси и выхожу из бара, когда меня соединяют с водителем. Проходит три минуты. Второй раз теплый ночной воздух приветствует меня, а также кое-кто еще — небольшая толпа. Несколько девушек, просто подростки. Подростков недооценивают. Они умны. Они, вероятно, даже не достигли соответствующего возраста, чтобы зависать в баре, но знают, как выследить меня. Папарацци нет, но фанаты недалеко. Они всегда близко.

Запросы налетают на меня. Автографы, фото, объятия. На это раз я останавливаюсь возле них. У меня есть три минуты. Самое меньшее, что я могу сделать — это уделить время паре поклонников, которые, вероятно, искали меня весь день. Черт, я был бы никем без них. Пишу свое имя на всем, что мне протягивают: фото, футболки, даже руки, делаю несколько фото, натягивая улыбку, которой бы гордился Клифф.

— Ты можешь подписать? Пожалуйста, — говорит блондинка, протягивая DVD с первым фильмом «Бризо». — И написать, что для Бетани?

— Бетани, — бормочу, выводя ее имя и слыша визг от нее, когда произношу его громко. — Как твои дела сегодня вечером?

— Офигенно, — отвечает девушка, по ее голосу слышно, что так и есть. — Мы с другом проделали весь путь сюда, чтобы увидеть тебя, когда узнали, что вы снимаете тут фильм.

— Да? Как вы узнали?

— Это написано во всех блогах со сплетнями, — отвечает она, — даже есть видео, где Серена рассказывает об этом.

Серена. Неважно, сколько раз ее предупреждали, она всегда распускает язык и говорит то, что не должна.

— Так, вы приехали сюда? Откуда?

— Беннетт-Ландинг, — отвечает она.

Мой желудок ухает вниз.

— Вы из Беннетт-Ландинг?

— Ага.

— Хорошее место, — лгу я… или, может, не лгу, но когда все становится запутанным, то так и ощущается. — Я был там пару раз.

— Я знаю! — говорит она. — Ох, ну, слышала истории.

— Ха, истории? Какого рода?

— Я слышала, что тебя арестовали, потому что ты бегал голым по парку Ландинг.

Девушка краснеет, выпаливая эти слова, в то время как я смеюсь, искренне смеюсь. Подобного не происходило уже какое-то время.

— Черт, не думал, что кто-то это знает.

— Знают. Говорят об этом все время. Также, что ты был пьян и бегал голышом.

— Не совсем, — говорю. — Я не бегал нагишом. Я был с девушкой.

Ее глаза загораются.

— Правда?

— Правда, — заверяю. — Она спряталась, когда показалась полиция. Обвинения были сняты на следующее утро, но приятно знать, что мой момент неприличного представления стал местным позором.

Она смеется. Я смеюсь. Хороший момент. Почти забываюсь, позволяя себе вернуться в то время, в тот мирок. Чувство вины сжирает меня изнутри. Фотографируюсь с Бетани и раздаю еще пару автографов, когда за мной приезжает такси. Скоро шесть утра, и я уверен, что сегодня не смогу хорошо выспаться.

Драматический герой в процессе развития

Этот блокнот собственность Кеннеди Гарфилд

В нескольких минутах от границ города Олбани расположена элитная частная средняя школа.

Академия «Фултон Эйдж».

«Фултон Эйдж» имеет честь выучить больше государственных чиновников, чем любая другая школа в стране, честь, которую они несут с гордостью, и это отображается везде. Серьезно. Везде. В главном коридоре висит даже уродливый баннер. Подготовительный курс колледжа с упором на политическую науку — это идеальное место, куда мог послать своего непослушного сына известный конгрессмен. Факт, с которым знаком, учитывая то, как ты здесь оказался, утопая во власти сине-белой формы уже четвертый год подряд.

Уроки уже начались, первый день твоего последнего года обучения, но ты слоняешься по округе, не торопясь на Американскую политику. Конечно же, не следует путать со сравнительной политологией, которая будет у тебя позже, во второй половине дня, содержащей ох какие интересные предметы литературы (политической литературы между мировыми войнами) и математику (математические методы в политической науке). Единственное, что не соответствует твоему расписанию — это физическое воспитание, возможно, потому что они не решили, как включить это в политику.

С опозданием на пятнадцать минут ты открываешь дверь классной комнаты и входишь, перебивая учителя, уже начавшего лекцию. Останавливаешься на доли секунды, чтобы закрыть дверь. Ты — прогульщик, нарушаешь дресс-код: твой галстук висит свободно, белая рубашка не заправлена — немного хаоса посреди совершенства — портит имидж политической подготовительной школы.

— Мистер Каннингем, — говорит учитель, бросая на тебя прищуренный взгляд. — Как мило, что вы осчастливили нас своим присутствием этим утром.

— С удовольствием сделал это, — говоришь ты. В голосе сквозит сарказм, когда направляешься в заднюю часть комнаты, к пустующему столу. — Показался бы раньше, но... не особо хотел находиться здесь.