Утро вечера мудренее

Утро вечера мудренее – чистая правда, клянусь. Наутро, прихлёбывая кофе, Андрей и Виктор смеялись так, что стёкла дребезжали.

– И как это я так? – весело недоумевал Андрей. – Видел же я эти руны! Не помню где, но видел, и неоднократно. Руны – вполне узнаваемая штука. Дожил! От усталости у землекопа невольного в мозгах сделался паралич, я отправил Скандинавию со всеми её шведами, финнами и норвежцами из солнечной системы прочь, в иную галактику – позор на мою седую голову! Стыд и позор!

– А я-то, я-то хорош… – только крутил головой Виктор.

– Витя, тебе-то не так позорно – не вспомнить рун! Инженер, технарь – ты можешь за всю жизнь их в глаза не увидеть.

Виктор саркастически смеялся.

– Ну, ты даёшь, Андреас! Инженер, значит неграмотный? Может и книжек не читать, он технарь, ему простительно?

– Тебе, фон барон всё простительно. Расслабься. Маху мы вчера дали! Мы с тобою…

– Воистину! Дали маху.

Андрей отправился домой, он сегодня собирался в Питер. Бабушка носу не казала из комнаты, была на редкость неразговорчива, апатична. Такое редко случалось, и Андрей на всякий случай спросил, просунув голову на её территорию:

– Бабуля, у тебя всё нормально?

– Да, не волнуйся. У меня всё в порядке. В холодильнике бери ветчину, масло, огурцы, помидоры – завтракай… У меня к тебе, внучок, единственная просьба – сообщай мне предварительно, если не придёшь ночевать. Всегда звонил, сообщал, и приучил меня к этому. Теперь я беспокоюсь, если долго тебя нет вечером и звонка от тебя нет.

– Виноват, Ба, исправлюсь, – поспешно согласился он.

А внутри него крепло некое беспокойство, суть и причину которого Андрей не мог пока что выщемить из ленты ежедневных событий. Потом, уже по дороге в Питер, вернее, ещё на станцию, у него возникло глупейшее ощущение, будто за ним наблюдают. Несколько раз он неожиданно оглядывался, пытаясь установить источник этого неприятного ощущения, однако его окружали неприметные, серые, невзрачные, обычные на вид люди, явно спешившие по своим делам и смотревшие куда угодно, только не на него. Однако тревога и внутреннее напряжение не покидали, словно внутри него, независимо от сознания, вдруг загорелась и настойчиво мигала красная лампочка – сигнал опасности. Этот человек, в плаще и тёмных очках, – вроде я его уже видел! Встрепенулся он. Точно, когда от Ниссена домой шёл – не этот ли типчик за мной пристроился?.. Похоже, у меня начинается паранойя, констатировал он.

Иногда мелочи расставляют тебе подспудные ловушки, забирая в плен твоё сознание, искажая реальность до неузнаваемости, – например, этот человечек, ставший твоей тенью; плюгавенький ходит поблизости, шпионит, и ты его видишь раз, другой, третий… Фиксируешь частности, а общей картинки не получается, поэтому нервничаешь, выходишь из себя, боишься – сам не знаешь, чего или кого: ножа в спину, карманника в метро или обманутого в марте мужа, спроси кто – не ответишь. Мужчина повернул направо и нырнул под арку, скрывшись из глаз. Надо взять себя в руки, – подумал он, а то так и в психушку недолго загреметь. Наверное, дает о себе знать бессонная ночь…

Андрей невольно отметил, насколько увеличилось на улицах Питера и в метро количество молодых людей. Неизменная примета осени – учебный год вступил в свои права, побуждая студентов всех видов и мастей бежать, ехать, а кого и лететь на крыльях любви к знаниям (дай бог, чтобы не безответной) в вузовские аудитории, на лекции-семинары.

Да и сам он – человек ещё молодой, направляясь учить своих подопечных уму-разуму, становится такой же каплей в общем потоке, как и каждый из них; и его лепта есть в том осеннем чувстве, с которым в первые дни сентября, когда учебная суета ещё не стала привычной, обыденной, не утратила праздничного привкуса (эти два ощущения, праздника и непривычности, связаны, как однояйцевые близнецы), сталкиваемся все мы.

Университетский вестибюль в первый день занятий напоминал Вавилон эпохи столпотворения. Сегодня у Андрея одна-единственная пара. Не стоит бросаться с места в карьер в учёбу, входить в ритм занятий надобно постепенно – дальше, конечно, его стратегия будет другой – минимизировать число присутственных дней, забив их что называется под завязку. Но сегодня – первый семинар, вводное занятие, и Андрей всегда проводил его в щадящем режиме, не желая сразу «нагнетать рабочую атмосферу», не перегружая эти два академических часа, а уж потом постепенно, в семестре, набирая полные обороты. Нужно уметь спешить медленно, как утверждает старинная мудрость. Поэтому первое занятие прошло в спокойной дружеской обстановке; преподаватель и студенты встретились и разошлись довольные друг другом.

Заскочив в столовую, он подкрепился парой бутербродов с кофе и отправился в библиотеку. Перекинулся несколькими фразами с легкомысленной Симочкой, поздравил с началом нового учебного года серьезную Августу Афанасьевну и попросил ее поискать литературу по скандинавским рунам. Знавшая тематику его диссертации, Августа Афанасьевна несколько удивилась – но что с них взять, с этих преподавателей, почти все с приветом! – и она скрылась где-то в лабиринте книжных стеллажей, чтобы появиться через некоторое время с единственной тощенькой книжицей. Положила книжицу на барьер и пожала плечами: больше по этой теме нет ничего. Да и откуда взяться – все-таки мы не историки, удивительно еще, что хоть что-то обнаружилось. Андрей кивнул, расписался за взятую литературу и сел за стол. Полистал книгу, повествующую о скандинавской истории, с одной небольшой главкой о зарождении скандинавской письменности, где упоминалось, что она была рунической. Увы, мне! – сказал он себе, придется тащиться в центральную библиотеку. Хотя… какого черта! Нет, самая умная мысля всегда приходит опосля… Какого лешего я не залез сразу в Интернет?! В нагрудном кармане у него вдруг завибрировал мобильник. Он взглянул на номер, и горячая волна радости затопила все его существо – Агриппина!!! Он выскочил из читального зала в коридор.

– Куда ты опять пропала? Я уже извелся, весь день вчера названивал – абонент недоступен. Признавайся, чем занималась?..

– Дорогой, а ты никак ревнуешь? – вкрадчиво спросила она и чуть хрипловато рассмеялась. – Не сердись, я такая балда рассеянная, просто забыла зарядить трубку. И весь день удивлялась: ни одного звонка! А потом забегалась, интервью делала с одним противным дядькой, он нам рекламу обещал, а мне, соответственно, процент капнет. Так вот от дядьки этого так устала, что заявилась домой, расшифровала текст, приняла ванну – и в постельку… Ты правда не сердишься?

– На тебя невозможно сердиться, – вздохнул он. – У меня тут такие события разворачиваются, а ты изволишь быть недоступной!

– События? Как интересно… И что же такого замечательного с тобой приключилось?

– Расскажу. Но только при личной встрече. Не доверяю нынче телефонам.

– О, даже так?

– Именно так. Как ты думаешь, чем я занимаюсь в данный момент?

– Понятия не имею. Наверное, торчишь в своем институте и достаешь несчастных школяров.

– Что верно, то верно! – рассмеялся он. – Только со своими бурсаками я уже расправился, а сейчас пытаюсь расшифровать одно преинтереснейшее послание из прошлого.

– То самое? Опять?

– Господи, Агриппина, мы с тобой уже сто лет не виделись! – невольно воскликнул он. – У нас какой-то телефонный роман получается.

– А разве есть что сказать в формате нетелефонном? – Ему показалось, что она улыбается. – И потом, разве Елизавета Петровна не разгадала тот исторический ребус? Или решение оказалось неверным?

– И решение было верным, и исторический ребус разгадан. Вот только… дальше я согласен общаться с тобой только в формате визави!

– Иначе никак?

– Никак!

– Андрей… – заныла она, – ну что случилось? Не томи душу! Неужели ещё одна записка от Него? – она сделала на последнем слове ударение, не желая, очевидно, произносить слово «призрак».

– В общем, да… Только не совсем записка.

– И опять шифр? – она была страшно заинтригована.

– Ну, как тебе сказать?.. Не знаю, есть там шифр или нет, потому что послание написано руническим письмом.

– Класс! – восхитилась девушка. – А нельзя ли поподробнее?

– Только при личной встрече, – твёрдо заявил он.

– Если вы настаиваете, сэр, – протянула она, – тогда в половине первого на метро «Невский проспект». Идет? Или у тебя ещё занятия будут?

– Нет, на сегодня я свободен. Впрочем, – он понизил голос до шепота, – для тебя я всегда свободен.

– Приятно слышать… Значит, на «Невском».

– Я буду ждать тебя в сквере у Казанского собора – вдруг опоздаешь.

– Договорились, в сквере возле Казанского. В крайнем случае, полюбуешься на фонтан, если застряну в пробке… – И она отключилась.

Андрей положил мобильник в карман и постарался напустить на себя серьёзный вид, приличествующий солидному преподавателю престижного петербургского вуза, что удалось ему не без труда: звонок Агриппины привел его в состояние эйфории, и блаженная улыбка никак не желала покидать его лица. Собравшись с силами, он возвратился в читальный зал и с благодарностью вернул книгу в надежные руки Августы Афанасьевны, с которой, как ни странно, у него сложились неплохие отношения, в то время как большинство его коллег за глаза прозвали ее библиотечным Цербером. Затем он поспешил на кафедру, где накинул куртку и, прихватив свою черную, уже несколько потертую за прошлый год папочку, направился к метро.

День выдался ясный, но прохладный. Расположившись на скамейке возле собора, Андрей и в самом деле непроизвольно принялся разглядывать струи фонтана, – как и предрекла Агриппина. Вокруг сновали толпы туристов, которые, прихватив бутылочки с пивом или водой и что-нибудь пожевать, устраивались на соседних скамейках передохнуть от бесконечной ходьбы по его любимому городу, обменивались впечатлениями, жевали, смеялись, целовались или даже ругались. Его это нисколько не беспокоило. Он смотрел в синее, не испорченное ни одним облачком небо, подставлял лицо лучам ласкового солнышка и наслаждался ожиданием, предвкушая Её появление. Собственные переживания настолько захватили его, что он даже не заметил, как она пересекла сквер, подошла к нему вплотную, слегка наклонилась и подула ему в ухо – ау! Он вздрогнул от неожиданности, но тут же засмеялся, схватил девушку в охапку и усадил рядом. Попалась! Она откинулась на спинку, прикрыла глаза и замерла так на несколько мгновений, подставляя лицо солнышку. Потом прошептала: «Как хорошо…» – и, вздохнув, открыла глаза. Взглянула на него, взяла под руку, прижалась крепко-крепко: «Я так рада тебя видеть, я соскучилась, нет, я тоскую…» – и положила голову ему на плечо. Андрей был на седьмом небе от счастья. Но тут к их скамейке подтянулось шумное семейство из мамы с папой и парочки ребятишек, которые бухнулись рядом с ними и тотчас затеяли бурную возню.