Антонина Голубева

МАЛЬЧИК ИЗ УРЖУМА

_{Повесть о детстве и юности С. М. Кирова}

От автора

Перед тем как написать эту книгу, я побывала в маленьком городке Кировского края — Уржуме.

Слово «Уржум» по-марийски значит: «увидел белку». Жители Уржума рассказывают, что когда-то, много лет тому назад, здесь, в дремучих лесах, водилось много белок.

Из Ленинграда в Уржум ехать нужно долго: сначала на поезде до города Кирова, а потом 165 километров на лошадях. Это зимой. Летом можно ехать на пароходе от города Кирова до самого Уржума.

Я отправилась в Уржум зимой. Реки замерзли, и оставалось одно: нанять лошадей. Ямщик мне попался старый и неразговорчивый. Лошаденка у него была рыжая, маленькая и мохнатая. В низкие широкие розвальни он наложил много сена.

Зимы в этих местах суровые. Закутанная в теплый платок, в огромном тулупе и валенках выше колен, влезла я в розвальни, и мы тронулись в путь.

— Эй, дедушка, когда в Уржуме будем? — крикнула я своему ямщику.

— В Уржуме? Больно прыткая! Сесть еще не успела, — пробурчал старик.

Так он мне ничего и не ответил. А когда я снова попробовала завести разговор, он только покосился на меня через плечо и зачмокал на лошадь:

— Ну ты, хохряк! Шевели ногами!

Полозья саней резко поскрипывали на поворотах, под дугой позванивал колокольчик. Я дремала. Проснулась от сильного толчка. Дорога шла под гору. Справа виднелась замерзшая речонка. Избы, занесенные чуть ли не до самых крыш снегом, казались издали сугробами, из которых торчат трубы и радиоантенны.

— Колхоз «Новый путь», — сказал ямщик не оборачиваясь. — Здесь поить будем!

Мы привернули к первой избе, и я выбралась из сена. В колхозе мы переночевали, а на рассвете — снова в путь.

Едешь, едешь — всё одно и то же. Надоест глядеть — зажмуришься, подремлешь, а как откроешь глаза — опять то же самое. Сосны да елки, елки да сосны, словно мы и с места не трогались. Вдоль дороги торчат из снега полосатые верстовые столбы. Перегоны здесь длинные. Пока от одного колхоза до другого доберешься, столбов десять насчитаешь, а то и больше.

Еду-еду я и всё думаю: что же это за город такой — Уржум? Знакомых у меня там нет, и еду я туда в первый раз…

Одно только мне известно: есть в Уржуме маленький домик, где родился и жил замечательный человек, которого знает вся наша страна. Нет у нас города, в котором бы не было улицы, завода, школы или пионерского отряда его имени. Звали этого человека Сергей Миронович Киров.

Хорошо бы разыскать в Уржуме школу, где он учился. Может быть, в одном из классов до сих пор еще стоит поцарапанная, облупившаяся парта, на которой он сидел.

Может, найдутся в Уржуме и люди, которые знали его с детства.

— Дедушка! — спрашиваю ямщика. — Скоро ли в Уржум-то приедем?

— Потерпи еще малость.

Так мы ехали четыре дня, а на пятые сутки под вечер впереди засверкали веселые огоньки.

— Вот тебе и Уржум! — сказал ямщик.

Лошаденка бойко затрусила вниз, и скоро мы въехали на базарную площадь. Здесь было пусто и тихо, только большая косматая собака бегала между ларьками, вынюхивая снег, да на крыльце возле кооператива дремал сторож, завернувшись в бараний тулуп.

Мой ямщик снял заскорузлые варежки, сунул их за пояс и, обернувшись ко мне, неожиданно заговорил. Я никак не думала, что он такой разговорчивый.

— А зовут меня Тимофей Палыч, — сказал ямщик. — Мы здешние, уржумские… Проживаем здесь семьдесят два года. Каждый столбик, каждый камешек я тут знаю. Вот, к примеру сказать, кто в этом дому живет? Не знаешь? А я знаю. Живет здесь учитель Спасский, Владислав Павлович. Он здешний, уржумский, отец его доктором у нас был. Вон, видишь, у него в окошке свет горит. Поздно ложится. А тут наискосок кто жил? Жил тут купец Царегородцев. Он от каменной болезни помер. Криком кричал на всю улицу… А вон там, под горой, где забор белый каменный, арестный дом стоял, — там теперь, кажись, склады… А вот в этом доме, в низку — лавка купца Харламова и почта помещались. Богатейший был человек купец Харламов. Старик причмокнул и покрутил головой. — У него в лавке три лампы-молнии горели. Двух приказчиков и мальчишку держал. Теперь в этом помещении советская власть Дом колхозника устроила… Вылезай, пассажирка, приехали.

Старик дернул за проволоку от колокольчика у ворот двухэтажного каменного дома. Минуты через две нам открыла ворота женщина, закутанная в большой пуховый платок. Старик остался на темном дворе распрягать лошадь, а я пошла за женщиной в дом.

— Вы откуда едете? — спросила она меня, когда мы вошли в контору.

— Из Ленинграда.

— В командировку или на работу к нам?

— В командировку. Хочу написать книжку о детстве товарища Кирова. Надо вот людей найти, которые его знали.

Женщина всплеснула руками.

— В этом деле я вам очень могу помочь! Через улицу живет один гражданин, по фамилии Самарцев, по имени-отчеству Александр Матвеевич. Они с Сергей Мироновичем росли вместе, — так этот человек вам много чего рассказать может.

Я обрадовалась.

— Как бы мне к нему поскорей попасть? Я бы хоть сейчас пошла.

В эту минуту в контору вошел мой ямщик.

— Тимофей Палыч, — сказала женщина, — не отведешь ли свою пассажирку на улицу Свободы к Самарцеву? Я бы и сама свела, да нынче я дежурная.

— А по-старому это какая улица будет? Полстоваловская, что ли? спросил ямщик.

— Ну да, Полстоваловская, а теперь улица Свободы.

— Что ж, отвести можно. Здесь рукой подать.

Через полчаса ямщик повел меня на Полстоваловскую. Падал густой снег. Узенькие мостки вдоль домов были бугристые и скользкие. Снегу намело чуть не до окон.

— Ишь, какая распута началась. Хорошо, во-время приехали, а то застряли бы в дороге.

Мы прошли две маленькие улочки, очень похожие одна на другую, и свернули влево.

— Ну, вот и добрались, — сказал старик, остановившись возле старого деревянного дома. — Давай, пассажирка, стучать. Пускай хозяева гостей принимают.

Дверь нам открыла маленькая седая старушка с вязаньем в руках.

— Самарцевы еще не спят? — спросил старик.

— Да, кажись, уж легли…

Ямщик мой шагнул вперед.

— Как это легли? Разбудить надо. Она, небось, из Ленинграда приехала!

В дальней комнате кто-то закашлял, и хриплый мужской голос спросил:

— Кто там?

— А вы разве не спите, Александр Матвеевич? — сказала старушка. — К вам тут из Ленинграда пришли, то есть приехали.

В комнате еще раз кашлянули. Потом заскрипел отодвинутый стул, и в кухню, щурясь на свет, вошел высокий седой человек в белой косоворотке и в черных валенках.

— Прошу вас в комнату, — сказал он. — Чем могу быть вам полезен?

Я объяснила, зачем приехала.

— Ну что ж, расскажу всё, что знаю. Мы с Сережей вместе росли. Я его в детстве Серьгой звал. Настоящая фамилия его Костриков. На этой самой улице мы с ним жили, через один дом отсюда… Только вот говорить-то я, к сожалению, не мастер… Ну, да уж как умею!..

Много чего рассказал мне в этот вечер Александр Матвеевич Самарцев.

Поздно ушла я от него. Нигде уж огни не горели. Весь Уржум спал тем глубоким сном, каким спят глухие деревни зимней ночью. И так же, как в деревне, где-то во дворах лаяли собаки.

А утром я пошла смотреть маленький домик рядом с Самарцевским — ночью его не разглядеть было.

Домик старый, бревенчатый, потемневший от времени, глубоко осевший в землю. Тусклые стекла подвальных окошек еле поблескивают над землей.

Походила я по улицам, зашла в школу, где раньше было Уржумское городское училище, а вечером повел меня Александр Матвеевич к людям, которые хорошо знали Сергея Мироновича Кирова, когда он был еще Сережей Костриковым. Одни из них знали его ребенком, другие с ним в школе учились, третьи встречали его уже юношей. Рассказы этих людей очень помогли мне в работе над книжкой.