Королевский краб

Королевский краб

Знакомство

Впервые мы увидели Анну на борту «Никитина». Она стояла у третьего трюма неподвижно, словно высеченная из голубого мрамора — на ней был небесного цвета японский спортивный костюм, — и только ее правая рука металась снизу вверх. Немного позже я понял, что она щелкала тыквенные семечки с удивительным проворством, как это умеют делать наши кубанские казачки. Около нее но бокам стояли близнецы Таня и Галя, удивительно похожие и малорослые. Они на голову были ниже Анны.

Матросы нашего «Дербента» уже перекинули на краболов тонкие лини. За ними, как змеи, потянулись толстые канаты. Их закрепили на барабаны лебедок и стали потихоньку натягивать, «Дербент» с черепашьей скоростью боком приближался к громадному борту «Никитина». Между судами прыгали на легких волнах акулообразные кранцы — туго накачанные резиновые мешки.

— Сейчас состыкуемся, — сказал конопатый Генка и тяжело вздохнул. Наше путешествие с берегов Кубани к берегам Камчатки подходило к концу. Долгим оно было — две недели поездом до Екатериновки, потом неделя морем на уютном «Дербенте». А здесь, на краболове, мы будем работать… «Куда нас занесло?» — подумал я, оглядывая все вокруг. Слева был небольшой остров Птичий, прямо — совсем близкая Камчатка. Низкий берег был черным, потому что на нем уже растаял снег, а белые сопки постепенно розовели, оповещая о скором восходе солнца.

Около меня продолжал тяжело вздыхать Генка, а Кости не было. Скоро он появился, оживленный и довольный. В руках у него был бинокль, который он выпросил у кого-то из матросов «Дербента». Костя приставил бинокль к глазам и восхищенно зацокал языком. Я вначале подумал, что он любуется сопками Камчатки, но он неотрывно смотрел на Анну и на ее верных адъютантов Таню и Галю. До них было метров сто пятьдесят. Восьмикратные линзы сократили это расстояние до минимума.

— Вот это женщина, — сказал Костя и протянул бинокль мне: — Посмотри, только не обалдей!

Но я в буквальном смысле обалдел. В своей жизни я не видел женщины красивее. Но более всего поражали ее карие глаза, предельно ясные и чуть задумчивые, и густые каштановые волосы.

— Давай бинокль сюда, пусть Генка посмотрит!

— Подожди, — отмахнулся я. Необычное спокойствие вливалось в меня, когда я глядел на Анну. Юные близнецы были ничто по сравнению с нею, чахлые травинки рядом с розой.

Между тем палуба краболова стала наполняться людьми. Выбежала стайка девушек в белых тюрбанах на голове. Глядя на нас, они заговорили. Согнувшись, быстро прошел по палубе длинный тощий старик с запавшими черными глазами. За ним из непонятных глубин «Никитина» вышел толстый мордатый парень с заспанными глазами. Он их протер своими кулачищами, потом подпрыгнул, наверное, метра на полтора вверх и радостно заорал:

— Новую толпу привезли! Эй вы, на «Дербенте», здоровеньки булы!

А мы на «Дербенте» хмуро молчали. Нас было около сотни сезонников с разных концов страны.

Потом этот развеселый парень, как-то приплясывая, пританцовывая, подкатил к Анне и заговорил с нею. Она отвечала ему кратко, я не мог слышать, что именно, но по ее лицу понял — холодно и даже резко. «Так ему и надо», — со злорадством подумал я и нехотя оторвал бинокль от глаз, передал его Генке. Между бортами краболова и нашего пассажира оставалось метров двадцать. Еще немного, и сожмутся многотерпеливые кранцы, заскрипят и застонут, словно жалуясь на свою трудную судьбу.

— Ну как, Генчик? — спросил Костя.

Генка неопределенно махнул левой рукой, но продолжал внимательно рассматривать Анну и через минуту пробормотал:

— А ежели разобраться, все они одним миром мазаны…

Далее он сказал грубое слово, Костя разозлился и силой вырвал у него бинокль.

— Дурак, не меряй всех на один аршин. Ежели тебя твоя Нинка предала и ты завихрился сюда, где раки зимуют, это не значит, что и все такие!

— Им нельзя верить, — убежденно сказал Генка и даже заскрипел зубами от нахлынувшей злости.

— В дых получишь, если скажешь о ней еще раз дурное! Понятно?

— Ребята, не ссорьтесь, — сказал я. — Вон матросы уже штормтрап налаживают. Пошли в каюту за вещами.

— Иди, Сергеич, с Генкой, — сказал Костя. — Управитесь без меня, а я ею буду любоваться.

Уходя в каюту, я ему сказал:

— Так ты и свою Людку забудешь. Смотри!

— Людка, Сергеич, особь статья. Она моя любимая жена, мать моих детей. Не бойсь!

Мы с Геннадием спустились в каюту, забрали вещи. Вкусно пахнущий абалаковский рюкзак с двумя окороками, с луком и чесноком взял, как всегда, Генка — любил он еду, берег ее. Сказал, принюхиваясь своим длинным конопатым носом:

— Ну, сколько будем беречь? Сегодня надо попробовать. Глаголь, Сергеич.

— Попробуем, — сказал я, понимая нетерпение Генки. Он уже больше месяца мается, только нюхая окорока, которые они самолично приготовили по дедовским рецептам, готовясь к поездке на Дальний Восток — Только надо, чтобы мы попали в одну каюту и работали вместе. Как договорились с самого начала.

На палубе «Дербента» я увидел большую клетку. Около нее гомонили женщины, толкались, рвались в клетку. Я глянул вверх и все понял. Железную клетку с палубы краболова перенесли краном для тех, кто боялся переходить с борта на борт по штормтрапу. Штормтрап — узенькая веревочная лестница — уже был перекинут с одного судна на другое. Под ним плескалась на ветру страховочная сетка с первым уловом — Костей. Как он, ловкий и сильный, свалился туда со штормтрапа, мне было совершенно непонятно. Поспешил, наверное, увидеть вблизи густоволосую красавицу — вот и результат. Матросы солоно шутили, смеялись и медленно подтягивали страховочную сеть к борту «Никитина». Я подумал, что не хотел бы быть на месте Костя, глянул на клетку, которая уже медленно плыла по воздуху на палубу краболова. В ней визжали наиболее пугливые девчата. Но крановщик, как видно, был опытный. Я глянул на будку крана. В ней сидел за рычагами тот самый мордатый парень, называвший нас «толпой». За сигнальщика у него была жена старшины Карповича, которую за неимоверную толщину прозвали Полторы Бочки. У краболовов так заведено — редкий человек остается без прозвища. На это я узнал позже.

А солнце уже встало, поднялось, от горизонта на целую ладонь и щедро осветило белесо-ночную Камчатку, угрюмое Охотское море и этот островок Птичий, который был похож на гриб.

— Майна, майна помалу, — звонко командовала жена Карповича на краболове.

По штормтрапу перебирались на «Никитин» самые храбрые из нас. Среди них я увидел Генку с огромным рюкзаком на спине. Двухпудовый рюкзак сместился влево, кренил тщедушного парня — вот-вот потянет его вниз! Но нет, Генка справился — у него самолюбия больше, чем у нас с Костей. Тут я вспомнил, как он рассказывал о том, что еще в школе однажды дрался по очереди с троими. Каждый из троих был вдвое сильнее Генки, но Генка все перетерпел и ушел с пустыря непобежденным, яростно сверкая подбитыми глазами, сплевывая кровь…

Когда мы перебрались с «Дербента» на палубу краболова, перед нами выступил тот самый тощий старик со впалыми глазами, который рысью рано утром пробегал мимо Анны и близнят.

— Товарищи! — заговорил он густым басом. — Экипаж «Никитина» приветствует вас с благополучным прибытием на путину. Мы находимся в устье реки Хайрюзовки: здесь наш квадрат, здесь мы будем ловить крабов до самого августа, а потом пойдем к острову Шикотан на сайру. Не волнуйтесь, коллектив у нас хороший, дружный. А теперь идите за этой девушкой, — старик показал на Таню, — в отдел кадров. Там предъявите свои направления, документы. Вас расселят по каютам, и отдыхайте до завтра… Завтра по скиперу вас вызовут к мастерам и определят вам места работы. Ясно?