Фрозен Ника

СТРОИТЕЛЬНАЯ ЖЕРТВА

Стройка не заладилась с самого начала, но то, что произошло теперь, ни в какие ворота не лезло.

Серега нервно сплюнул и потер лоб грязной рукой.

— Этого еще не хватало!

Он оглядел остатки стены, вздохнул, и уныло побрел в теплушку, где ждали его злые, уставшие от неприятностей работяги.

— Видали?

Парни загудели:

— Валить надо отсюда к чертовой матери!

— Видали, делать-то что?

— Е**ть на х*й такой объект!

Каждый стремился переорать соседа, Серега почувствовал, как на него накатывает раздражение вкупе с головной болью.

Налив крепкого горького чая, высыпав туда четыре ложки сахара, он уселся на перевернутый ящик в самом дальнем углу теплушки и уставился в пол.

Три месяца назад его бригада подрядилась восстанавливать старую церковь, разрушенную в 1917 году ярыми большевиками, а ныне вновь переданную в ведомство патриархата. Получив такое предложение, Серега обрадовался — шутка ли, денег попы предложили много даже по столичным меркам, а уж в их захолустье-то это вообще, почитай, неслыханное богатство.

Его, правда, слегка удивило то, что за строителями церковники отправились в такую глушь.

— Неужто поближе желающих не нашлось? Или в Москве бригады перевелись? — спросил он у мужика, приехавшего к ним в Вичугу заключать договор.

Тот забегал глазками и промямлил:

— Ну видите ли, церковь все же, а у нас либо пьяницы на стройки подряжаются, либо гости из ближнего зарубежья. Пьяницы нам не нужны, а гостей из зарубежья нанимать не хотим — как-то нехорошо, православная церковь, а возводить нехристи будут. Есть, конечно, и нормальные бригады, но у них запросы такие, что никаких средств не хватит…

Поняв, что сболтнул лишнего, мужик захлопнул рот и замялся, втайне надеясь, что ушлый прораб не ухватится за его оговорку и не поднимет цену.

Серега хмыкнул — понятное дело, московским платить больше придется, а попики сэкономить желают, вот и подались в такую даль.

Обсудив с мужиками сроки строительства и деньги, он подписал договор подряда, и уже через две недели бригада, простившись с семьями, отбыла в столицу.

Объект оказался на окраине города, от жилых домов его отделял пустырь; с прежних времен сохранился только мрачный, растрескавшийся фундамент да кургузый обломок стены, сиротливо торчащий на фоне неба.

— Ну что, ребятушки, вздрогнули! — скомандовал Серега, и строительство началось.

И тут же посыпалось.

Сначала двое из его ребят чуть не погибли, когда разбирали древний фундамент — бадейка с обломками перевернулась буквально в трех сантиметрах от них, отделались синяками да царапинами; после никак не могли заложить новый фундамент — не схватывается раствор, хоть ты тресни; потом стали возводить стены, и даже достроили до середины, так один из каменщиков сорвался и сломал себе ногу. Дружная доселе бригада постоянно ссорилась, несколько раз вспыхивали драки, время строительства грозило растянуться на неопределенный срок.

И не успел Серега порадоваться тому, что стены наконец-то возвели, как вот тебе! Рухнули стены, в один миг рухнули, как будто подорвал их кто, хорошо, хоть парней не задело.

Бухтя и досадуя на неудачи, строители укладывались на спать. Серега тоже прилег, но ему не спалось — он злился на себя и думал, думал о том, что же теперь делать и как оправдать бригаду перед заказчиками. Не виноваты его парни, не первый год работают, не одну стену на своем веку возвели, делали все как нужно, по правилам.

— Чертовщина какая-то, — пробурчал Серега себе под нос.

Покрутившись еще с полчаса и поняв, что уснуть ему не удастся, он выбрался из-под одеяла и вышел на улицу.

Развалины церкви темнели в свете одинокого фонаря, казалось, что это какой-то зверь, затаившийся перед прыжком.

— Не спится? — голос раздался откуда-то слева, на плечо легла тяжелая рука. Серега вздрогнул и тут же расслабился — это оказался всего лишь Кузьмич, старый каменщик из его бригады.

— Уснешь тут, — буркнул Серега, недовольный тем, что Кузьмич нарушил его размышления, — эта, не побоюсь сказать, чертова церковь из меня все соки выпила.

Кузьмич заскрипел, словно старая дверь — засмеялся:

— Это ты правильно говоришь, про соки-то. Знаешь, как в старину церкви или какие другие важные здания возводились?

Отчего-то Сереге стало жутко. Ночь, синий свет фонаря и бородатый, древний Кузьмич, кажущийся то ли гоблином, то ли каким-то джинном.

Он разозлился сам на себя — нашел кого бояться.

— Как?

— А вот так, как ты, а коли не шло строительство, так на крови — жертву строительную надобно сюда.

— Ты чего городишь-то? — зашикал Серега, — какую еще жертву?

— Строительную, — терпеливо, как неразумному, повторил Кузьмич, — ты вот послушай меня да подумай как следует. Храм как в семнадцатом году снесли, так ничего и не построили на этом месте. А почему? А я вот поискал недавно, порыл, в интернете, в библиотеке местной — многое тут строили. И музей хотели сделать, и стадион поставить, когда Москва разрослась — школу хотели строить, только не выходило ничего. То денег не дадут, то материал гнилой закупят, то еще что. Плюнули градовладельцы, отдали обратно попам — стройте, мол, свою церковь, только и тут не выходит.

— Выйдет, куда оно денется, — процедил Серега сквозь зубы.

— А ты не перебивай, дальше слушай. Я на днях, вечерком, на соседнем объекте побывал, с тамошним бригадиром разговаривал — они тоже сюда подряжались, только ни с чем уехали, даже развалины расчистить за месяц не смогли: то света нет, то техника не работает, то вся бригада в дрова напилась, даром что никто в рот никогда не брал, то бадья парнишке на голову упала, умер парнишка. Разорвал тот прораб контракт, неустойку выплатил да отправился восвояси.

— И что ты предлагаешь?

— В старину жертвы строительные клали, в стену или в фундамент живьем вмуровывали. Коли дом строили аль сарай — так животное, а коли церковь или еще что значительное-так человека.

Серега поперхнулся.

— Ты что, из ума совсем выжил?

— Я, Сереженька, как раз в своем уме, не нами заложено, не нам и судить. Жертва тут нужно. Или платить нам неустойку и убираться подобру-поздорову, только вот денег-то у нас на неустойку нет. А дома семьи. Надо из своих выбрать или же выйти на перекресток и первого прохожего… Мы — люди приезжие, нездешние, трудовые да непьющие, к тому же — русские все. Если все сделать тихо, на нас никто и не помыслит. Думай, я все сказал.

С этими словами Кузьмич пошаркал обратно в теплушку, а Серега еще долго курил, глядя на развалины.

Три дня ушло у них на разбор завалов, и все это время Серега думал. Правду говорил Кузьмич — денег нет, но из своих кого живьем в бетон закатать он решиться не мог: с юности они все дружили, как потом жене его в глаза смотреть?

Оставался третий вариант.

На четвертый день Серега, удостоверившись, что все легли, потихоньку выбрался на улицу и побрел через пустырь по направлению к жилым домам.

— Только бы старик или бомж какой, — молился он про себя, — только бы старик…

Встал на перекрестке, прикурил.

И тут же увидел, что ему навстречу движется молодая женщина, на руках у нее был ребенок лет двух.

— Ну-ну, тише, сейчас уже придем домой, — говорила она ребенку, — тише, Ванечка, тише.

Серегу прошиб холодный пот.

«Нет, только не это», — пронеслось у него в голове, и тут же, следом, другая мысль, холодная, — «но у нас ведь тоже дети, и нам надо их кормить».

Женщина поравнялась с ним, опасливо стрельнула глазами — что делает тут этот рослый мужик?

И тут же ощутила нож у горла.

— Не дергайся!

От испуга женщина не смогла вымолвить не слова, лишь пискнула, когда он засовывал ей и ребенку в рот кляп и скручивал веревкой руки; она покорно побрела, подталкиваемая Серегой, в сторону стройки, мальчишку он подхватил подмышку и нес, словно кутенка, не обращая внимания на его похныкивания.