И, именно это я, теперь должен был первым делом сделать.

   Нужно было пробраться, теперь в носовой технический трюмный отсек нашей Арабеллы. Мне нужен был акваланг. Или на худой конец, ласты и маска. Там у Дэниела еще в запасе лежали несколько баллонов со сжатой кислородно-гелиевой смесью. Которую мы закачали про запас еще перед последним погружением. И лежали не используемые гидрокостюмы. Нужно было только туда незамеченным по палубе Арабеллы пробраться. И тогда часть уже дела будет сделана. Но, было уже светло. И, возможно мне не удастся днем до самой темноты все это сделать. Причем не заметно для тех, кто был на той гангстерской яхте. Нельзя было выдать себя ничем. Иначе конец и мне и моей красавице любимой Джейн.

  - "Где же ты моя красавица Джейн?" - думал постоянно я о любимой. И эта мысль не выходила у меня из головы. Мысль о ее беременности и ребенке - "Милая моя, потерпи немного. Я приду за тобой. Только потерпи! - Я переживал за нее. За мою крошку Джейн.

   Надо было спешить, пока не случилось, чего-либо непоправимого. Но, наверху был уже день. Было часов двенадцать на уцелевших часах нашей главной каюты. Надо было ждать темноты и темного вечера. Когда часть тех там на той, черной парусной быстроходной посудине расслабиться. И возможно, уснет у себя внутри в каютах той гангстерской яхты. Останется вахта на ночь. И вот, тогда, можно будет незамеченным пробраться на нее. И спасти свою Джейн попутно заминировать вражескую яхту. И подорвать ее при побеге. На все нужно будет достаточно времени. И при темноте нужно будет до взрыва, как можно дальше оторваться от противника уходя в океан.

   В принципе я все продумал и подготовил. Нужно было дождаться только первой темноты. И я все думал о моей Джейн. Я сидел в ее каюте на ее в углу стоящей постели, где мы первый раз занимались любовью. И потом, еще много раз. И смотрел на разбитый о пол ее кассетный магнитофон. Я держал в руках разбитый Джейн магнитофон, и ее черное брошенное на постель грабителями то вечернее платье. Под моими ногами валялись потоптанные кованными подошвами армейских ботинок ее роковые кассеты и побитая со столика возле кровати посуда. Тоже, самое, было и в каюте Дэниела и в моей каюте, равно как и тех, которые были, просто пустыми. Даже, там все перевернули эти гады, выломав дверки из красного дерева встроенных шкафов и перевернув даже постели. Только вот в каюте Дэни, где я лежал без сознания под его постелью, меня уберег видно сам Господь Бог. Или моя Джейн. В ее каюте постель стояла на своем месте. И, вот это платье лежало на ней, как и моей Джейн, черные на высоком каблуке шпильке на полу красивые туфли.

   Я прижал платье к голой своей груди. И прислонил к лицу, вдыхая, казалось ее Джейн моей запах. Запах женского ее моей любовницы красивого девичьего загорелого до черноты гибкого тела.

  - "Ты так его и не одела для меня в очередной раз" - думал, сидя и глядя на него я - "Так и не одела".

   И она его так и не оденет больше уже никогда.

   ***

   За бортом нашей пленной яхты бурлил и бился о борта волнами океан.

   Похоже, назревал шторм. Как и шторм внутри меня.

   Погода медленно, но верно, портилась, и мне это было, теперь на руку.

   Я с трудом дождался этого вечера, изнывая от волнения и боли. Боли в моем сердце. И ожидания, снова увидеть мою красавицу Джейн. Увидеть ее в руках тех палачей. Ублюдков с той черной яхты.

   Я не мог сейчас ей ничем помочь. Но, она была жива. И я в это верил и знал. Она была жива. И это главное.

   Я с нетерпением ждал этого вечера. Вечера в тоскливом и убитом состоянии. Весь на нервах и в бешенном диком возбуждении. Злоба к этим подонкам бушевала внутри меня и рвалась на волю.

   Я помню, бил кулаком об стену борта в каюте Джейн. И ругал себя. И все вокруг. За то, что не смог защитить ее. За то, ранение на ноге, которое уже почти зажило. За то, что был без сознания тогда, когда я ей был нужен.

   Я ей был нужен тогда, когда она хотела бросить все и уплыть с тех проклятых островов. Даже ругал покойного Дэниела, за то, его упорство и упрямство, приведшее его же к гибели. И ругал, не переставая себя, за то, что поплыл за этими чертовыми красными ящиками, не послушав в очередной раз мою любимую Джейн. Мы потеряли теперь все. И красные бортовые Боинга ящики. И Дэниела. И, теперь моя Джейн в плену у этих морских гангстеров. И это была, тоже моя вина. Именно моя вина. За то, что не слушал мою красавицу Джейн. За то, что потакал Дэниелу. И отчасти, виновен был, теперь в его смерти. И вот, теперь этот плен Арабеллы и Джейн.

   Я разбил в кровь кулак, ударив о переборку борта Арабеллы. Но, исправить, теперь все было не возможно. Только спасти мою Джейн. И уничтожить тех, кто на нас напал. Это все, что теперь я смог бы сделать в теперь наступившей беспросветной океанской темноте ветреного вечера. Вечера заглушаемого шумом волн и дикими порывами попутного предштормового ветра.

   Погода портилась быстро и быстро стемнело. И уже практически ничего не было видно в самом океане через открытый бортовой иллюминатор каюты моей красавицы Джейн, снова зайдя в нее. И, посмотрев через него наружу. Мне обрызгало лицо брызгами соленой забортной в ощутимой уже бортовой качке водой. Мне пришлось, вот так до самой темноты просидеть в горьком одиночестве и нервах, ожидая этой навалившейся на самые бушующие океанские волны черной беспросветной пеленой темноты. Даже, черные облака затянули луну и сами яркие звезды на небе. Ветер бил о мачту Арабеллы. И болтал ее спущенные до самой палубы паруса. Которые дергали бес конца по сторонам нейлоновые металлизированные на стальных креплениях канаты. И те слышно было, как натягивались и ослаблялись под порывами болтающихся новеньких парусиновых намокших под моросящим дождем парусов нашей плененной захваченной круизной яхты.

   Черный аист тащил нашу яхту в полосу надвигающегося шторма. И Арабелла болталась на буксировочном длинном тросу и волнах как скорлупка, рыская, произвольно без управления рулями, из стороны в сторону. И, по-видимому, влияла на сам ход по волнам черной большой впереди ее идущей яхты. Та, постоянно маневрировала и выравнивала свои рули, стараясь удерживать ровный по уже бушующим предштормовым волнам ход.

   Надо было действовать.

   Надо было успеть до начала самого шторма. Успеть, все сделать. И найти мою Джейн. Это надо было сделать, именно до начала шторма. Потом, ничего не выйдет. Ни с взрывчаткой, ни с ее освобождением.

   И я соскочил с ее постели. И выскочил в узкий коридор между каютами. И уже бегом подлетел к лестнице, ведущей из трюма на палубу Арабеллы.

   Шторм как по волшебному мановению затягивался. Было 23:00 на корабельных часах Арабеллы. И было достаточно темно. Это было видно в закрытый оконный иллюминатор каюты моей Джейн. И выходящей на палубу верхней надстройки. Все было готово. И надо было действовать. Надо было все сделать до наступающего шторма.

   И я, поднявшись вверх по трюмной лестнице, открыл палубные из трюмного коридора и кают двери. Осторожно и тихо, я высунулся из них и, пригибаясь осторожно, прошел, почти на корточках к правому борту прикрываемый белым упавшим практически на палубу яхты с мачты главным ее, болтающимся на ветру спущенным треугольным парусом.

   Я осторожно, чуть ли не ползком, раздетый. В одних своих плавках. И на ощупь, голый и прикрытый темнотой и чернотой своей загоревшей на тропическом солнце кожей, беспрепятственно проскочил под упавшим парусом. И, пролез незаметно, мимо малых скрученных наскоро Джейн лебедок. И держась за леера бортового ограждения до носа Арабеллы.

   Меня никто не заметил. И ни странно нисколько. Я был в таком виде в полной темноте наступающей ночи полностью незаметен.

   Я посмотрел на нос нашей яхты. И увидел свисающие до самой воды под волнорез яхты кливера. До самой воды уже достаточно мокрые и тяжелые. Они тянули нос Арабеллы вниз. И она клевала сильно носом в набегающую волну, так, что вода перекатывалась через нос. И растекалась по красному лакированному дереву ее палубы. До самой середины.