Зенон Косидовский

БИБЛЕЙСКИЕ СКАЗАНИЯ

ВСТУПЛЕНИЕ

Мои книги обычно относят к категории научно-популярной литературы. Не преуменьшая значения этого полезного жанра, я должен признать, что мои честолюбивые устремления идут дальше. Быть может, я и заблуждаюсь, но считаю себя писателем, который избрал материалом для своего творчества эпопею завоеваний современной науки. Меня привлекают научные открытия, но в еще большей степени — ученый как человек, его усилия, его тяжелый труд и драматические перипетии на пути к истине, его успехи, достигаемые часто ценой здоровья и даже жизни.

На мой взгляд, нет ничего более захватывающего, чем жизнеописания длинной вереницы исследователей, гениальных и благородных энтузиастов, бескорыстных искателей истины, жаждущих знаний, которые наперекор всему ниспровергали предрассудок за предрассудком и проливали все больше света в наши непросвещенные умы. Среди ужасов, на которые не скупилась и не скупится для нас история, по существу, только они являются оправданием нашего земного существования. Их жертвы и триумфы — это, пожалуй, самая заманчивая из литературных тем. Перефразируя Стендаля, можно было бы сказать, что человечество без знаний уподобилось бы кораблю без балласта, брошенному на произвол слепой стихии.

Если я писал о судьбах древних культур, то делал это именно потому, что искал жизнеутверждающее начало истории, ту путеводную нить человеческого прогресса, которая пробивается через бурные периоды войн, мрака и жестокости. Я искал человека, который, невзирая на путы первобытных инстинктов и предрассудков, упорно шел вперед, к светлым горизонтам будущего. Проследить его мучительный путь через эпохи и столетия — вот задача, которую я ставил в моих книгах. Мне кажется, что нет более увлекательной эпопеи, чем движение рода человеческого от пещерного быта до открытия атома и завоевания космоса.

В этом движении человечества немаловажное место занимает Ветхий завет. Тысячами нитей пронизывает он культуру многих народов, под его влиянием формировались представления поколений, язык и обычаи. И однако, как мало мы знакомы с его содержанием! Старшее поколение помнит лишь отдельные, избранные места из Библии, а новое поколение, воспитанное б материалистическом духе, ничего о ней не знает. Переводы Библии, даже современные, архаичностью своего языка отталкивают рядового читателя, а людей неверующих к тому же отпугивает давным-давно установившееся мнение, будто это «священная» книга, полная религиозных мифов и ритуальных предписаний. Между тем современная наука доказала, что Библия — это своеобразный документ светского характера, содержащий немало ценных исторических сведений.

Начало систематических исследований в этой области — мы не касаемся отдельных более ранних попыток — относится к середине XIX века. Однако какие огромные революционные перемены в наших взглядах на Библию произошли за этот относительно короткий период! Вплоть до середины минувшего века в качестве священной, «богодухновенной» книги она пользовалась своеобразным иммунитетом от посягательств науки, иммунитетом, закрепленным строгими правилами церковных учреждений. Попытки критически взглянуть на библейский текст, под лингвистическим или историческим углом зрения, долгое время считались святотатством и покушением на религиозные верования. Глубоко укоренилось убеждение, будто Моисей, Иисус Навин, Давид, Соломон и пророки действительно написали соответствующие части Библии, что Яхве провозгласил десять заповедей на горе Синай, что Илья Пророк вознесся на небо в пылающей колеснице, а Даниил вышел невредимым из львиного рва. Когда библейский текст слишком очевидно расходился с тем, что отвечает понятию святости, комментаторы выискивали в нем аллегорический смысл мистического характера. Так, например, Песнь песней — любовная лирика, дышащая восточной чувственностью, — превратилась в их толковании в религиозную поэму, где под символом возлюбленного скрывался Яхве (а в христианскую эру — Иисус Христос).

Нам, людям эпохи великих открытий в естествознании, трудно понять, что еще так недавно Библия считалась единственным авторитетом в вопросах науки о вселенной. Очаровательные в своей наивности библейские сказания об Адаме, Еве и рае большинство людей воспринимало буквально как окончательную истину о происхождении жизни на земле. Когда Дарвин в 1859 году в книге «О происхождении видов» обнародовал свою теорию эволюции, она вызвала бурю протестов не только среди поклонников Библии, но и в некоторых научных кругах.

Во второй половине прошлого века благодаря ряду выдающихся научных открытий стремительно расширялся горизонт человеческих знаний, и, естественно, должно было измениться и отношение к Библии. Ее проблемами наконец заинтересовались настоящие ученые. Постепенно стала развиваться библеистика, первые истоки которой относятся еще к XVII веку. Образовалась новая отрасль науки, со своими, с каждым днем углубляющимися исследовательскими методами. Этим переменам благоприятствовала прежде всего общая атмосфера в Европе, постепенно выходившей из своей культурной изоляции. Путешественники и исследователи малоизученных материков пробудили у европейцев живой интерес к великим культурам Ближнего и Дальнего Востока. Тогда-то люди поняли, что Библия больше не может претендовать на звание единственной священной книги. Ведь у индийских браминов есть Ригведа, у последователей нового индуизма — Махабхарата и Рамаяна, у буддистов Индии, Японии, Китая и Монголии — книги Махаяна, у парсов — последних поклонников зороастризма — Зендавеста, у мусульман — Коран. И список этот отнюдь не исчерпан, так как сюда надо было бы добавить еще священные книги китайского конфуцианства, даосизма и японского синтоизма. Как ни различны между собой все эти священные книги, но каждая, по мнению ее последователей, содержит единственную, возвещенную свыше истину. Библия занимает в их ряду свое место, причем отнюдь не самое первое, поскольку даже по количеству последователей она уступает многим из них.

Лишившись ореола исключительности, Библия перестала быть необычайным и неповторимым явлением и оказалась одним из многих выражений человеческой тоски по истине. Как и в других подобных книгах, в Библии отразились социально-психологические процессы, которые свойственны народам всех континентов, безотносительно к расе, языку и культуре. Ученые, занимающиеся исследованием библейского текста, разработали новую область науки, именуемую библейской критикой, которая делится на низшую и высшую. Низшая критика занимается установлением подлинного текста Библии путем обнаружения ошибок переписчиков и комментаторов. Нас скорее интересует высшая критика, так как благодаря ее сенсационным открытиям мы узнали, что действительно представляет собой Ветхий завет. Одними из первых в этой области научного исследования были Ренан и Вельгаузен. Безупречная логика их лингвистических методов, доведенная до виртуозной тонкости, в конце концов преодолела сопротивление догматиков, и даже католическая церковь вынуждена была с этим считаться.

Какими же методами пользуется высшая критика в своей исследовательской работе? Вопрос этот довольно сложный и для неспециалистов, быть может, слишком скучный. Попытаемся свести нашу проблему к нескольким основным элементам и с этой целью приведем довольно упрощенное сравнение, обладающее, однако, достоинством наглядности. Представим себе полониста, изучающего литературное произведение, являющее собой монтаж из сочинений Рея (1505–1569 годы), Пассека (1636–1751 годы), Нарушевича (1733–1796 годы), Немцевича (1757–1841 годы) и Лелевеля (1786–1861 годы). Поскольку польский язык с ходом времени развивался и претерпевал значительные изменения, а у каждого из упомянутых здесь авторов к тому же был свой собственный стиль, знаток польской литературы, столкнувшись с таким неоднородным произведением, с легкостью обнаружит в разных кусках текста различия в синтаксисе, словаре и фразеологии. Проведя тщательный анализ текста, он быстро обнаружит мистификацию. Мало того, он установит авторов отдельных составных частей, а если это ему почему-либо не удастся, то по характерным признакам языка сможет определить время написания данного текста. В конце концов он докажет, что это произведение является мозаикой, составленной из отрывков различного происхождения, и потому не может принадлежать перу одного автора.