Мое стремление узнать, как можно больше обо всем, что меня окружало, привело к тому, что я говорила, читала и писала на кауране, так же хорошо, как и на шем. Мой учитель говорил, что я становлюсь настоящей южанкой. Даже мое произношение, по его мнению, было исполнено презрения к тангарам. Было непонятно доволен он этим или огорчен. Я не спорила с ним, мне казалось несправедливым, что природа, провидение или судьба, так жестоко обошлась с югом Окатора.

Судя по книгам и старым картам, до Судного дня, южный континент был райским местом. С умеренным климатом, ласковыми морями и бесконечными пляжами. Сейчас остался только песок.

Южане больше чем их соседи преуспели в различных областях знаний и далеко опередили их. В документах упоминались многочисленные заводы, научные центры и экспериментальные лаборатории. Большинство из них, конечно, принадлежало военным. Но, несмотря на это, до катастрофы южане жили гораздо комфортнее, чем их противники, используя богатые природные ресурсы.

Может именно этим объяснялось их пренебрежительное отношение к знаниям сейчас? Ведь цена прогресса оказалась для них непомерно высокой.

После первой бомбардировки юг Окатора превратился в пылающий ад. Убивало не только оружие противников, но и свое собственное. Странно, что здесь вообще выжили! И тем более невероятно, что потом кто-то захотел вернуться в эту пустыню, из более благополучных северных широт.

Я нашла дневниковые записи одного из тех, кто первым пришел на этот берег, покинув относительно безопасный Рейвен. Его звали Кардок. Сухим и бесстрастным языком он описывал первые годы, которые провели тут несколько мужчин. Голод, отсутствие питьевой воды, нападения животных и загадочных тасогов, пожары, землетрясения, пыльные бури и непрекращающиеся неделями ливневые дожди – все это воспринималось автором, как само собой разумеющееся, вроде восхода и захода солнца. Только тогда, когда он писал о размолвках между своими товарищами, чувствовался легкий намек на сожаление. Жаль только, что автор этого дневника был убит во время одной из таких стычек. Запись об этом была сделана в конце замусоленной тетрадки. Пляшущие, неровные буквы резко отличались от четкого почерка Кардока. Ниже была приписка, о том, что теперь, все кто пришел в Тулут подчиняются эр-реху Савару. Записи на этом обрывались, так как эр-рех считал подобное занятие лишней тратой времени. Я подозревала, что писал это предок Альдо. Небрежный почерк Савара был наследственно корявым, и у него наблюдалось стойкое отвращение к чтению и письму.

Судя по более поздним записям ни один эр-рех никогда не оставлял вызов без ответа, не боясь навязать свою волю. Малейшее неуважение к его Светлейшей персоне влекло за собой быстрое и жестокое наказание. Самое удивительное, что всем это нравилось! Все они, чувствовали себя уверенней, полагаясь на вожака. Это очень напоминало волчью стаю, тем более, что дословно эр-рех – тот, кто впереди.

Вероятно, тогда и появилось знаменитый девиз саваров: «Иметь и удержать». А Савар из имени собственного превратилось в нарицательное, объединяя всех, кто жил на юге Окатора. О, я нашла множество симпатичных выражений, которые определяли их мировоззрение.

Что савар хочет, то савар и берет.

Савары не оставляют за собой ничего ценного.

Савары не бояться.

У савара нет никаких обязанностей, кроме собственных желаний.

Умереть всем, умереть весело.

Были и другие такие же милые высказывания, типа: «хорошо спрятаться можно только в могиле», «мертвые не врут» и «только бесполезные вещи безопасны».

Чтобы управлять людьми, жившими по подобному кодексу, нужно было иметь железную волю и твердую руку. А, судя, по отрывочным сведениям, которые я нашла, у каждого следующего эр-реха рука была все более и более тяжелой.

Описания этих милых привычек занимали львиную долю всех документов, которые я систематизировала. Теперь я хорошо понимала свою прабабку, она поступила очень мудро, инсценировав самоубийство и скрывшись.

А вот подробностей строительства Суфраэля и крепости Тулут в глубине пустыни, того, как год за годом выжженная земля становилась пригодной для жизни, было очень мало.

Савары жили так, как если бы привели в свой дом свирепое животное и притворились, что это комнатная собачка. Постоянно пребывая в состоянии опасности, никогда ни в чем не уверенные, они умудрялись радоваться жизни!

И я выяснила, почему ламар не тронул меня. Этот монстр был выведен искусственно, его предполагалось использовать как биологическое оружие. Ламары должны были нести смерть всем, кроме своих хозяев – северян. Лаборатория была разрушена, звери разбежались. Но до сих пор могли отличить своего от чужого, а это значит, что во мне действительно течет кровь Инкубу Тангара – чистокровного северянина.

Все это было интересно и захватывающе, но вечерами, оставаясь одна, я думала совсем не об истории саваров. Альдо по-прежнему не появлялся в нашей общей комнате, а когда мы случайно сталкивались, он преувеличенно вежливо уступал мне дорогу, обзывал «баллер», каждый раз отпуская язвительные замечания по поводу моей учености. Если бы он был один, я бы заговорила, но за Альдо всегда тянулся хвост из таких же, как и он надутых индюков. И я, смущаясь, не могла произнести ни слова.

Он был похож на яркий огонь в комнате, где царил ледяной холод. Этот огонь привлекал меня, хотя разум кричал об опасности. Если бы я могла поговорить об этом! Но Нури, была холодна как рыба. Кроме нее я ни с кем так и не сблизилась и вместо того, чтобы проводить вечера в компании девушек, сидела на террасе и слушала смех остальных. Я пробовала задерживаться в библиотеке, находя себе все новые и новые занятия, но Бель-шум очень быстро меня раскусил и выгонял, как только звали на ужин.

Вот и сейчас я сидела на ступеньках и слушала, как поет Астра. У нее был очень красивый голос. Я с удовольствием ее слушала, радуясь, что, наконец, понимаю каждое слово.

Горечь любви довелось мне испить до дна,

Сердце в крови. Глубока моя рана, но не видна,

Ночи без сна, муки любви.

О горе мне… Сердце молю, не плачь.

Бремя любви…

В моей жизни осталась лишь боль одна…

Хотя слова песни были печальны, мелодия была живой. Я вспомнила, что уже слышала ее, когда не могла уснуть в первые дни своего пребывания в Суфраэле.

И я ничего не могла поделать с тем, что мне не хватало Альдо. Мне всегда казалось, что когда тебе кто-то нравиться, то ты как-бы слепнешь, и это уже случалось со мной. Дважды. Я была настолько очарована, что многого не замечала. С Альдо все было по-другому, его недостатки просто резали глаза. Но именно они меня и привлекали. Может я извращенка? Я ненавидела себя за то, что рядом с ним я чувствовала себя как пустыня после дождя. Я ненавидела его, за то, что у него такая фигура, необыкновенные глаза и чертовы длинные ресницы!

Я уговаривала себя, что в этом нет ничего особенного, нельзя не увлечься таким мужчиной, как Савар, если только ты не слепая и глухая. Это было невыносимо! Я представляю, как смеялся бы Альдо, если бы узнал, что я чувствую. Вот если бы на моем месте была красивая длинногая блондинка, как Света, или жгучая брюнетка с томными глазами, как Нури. Ну и ладно! Раз он не считает меня привлекательной, и я для него только приз, успешно возвращенная собственность, то у меня и так достаточно причин для печали.

Когда последние аккорды песни прозвучали, я поняла, что не одна. Сердце бешено заколотилось, я ждала, чтобы Альдо первым начал разговор.

- Ноэль, почему здесь темно?

Меньше всего я ожидала увидеть Кару.

- Люблю сидеть в темноте, - я очень надеялась, что разочарование в моем голосе было не слишком заметно.

- И ты не проводишь вечера с девушками, - мягко сказала она, усаживаясь рядом. – Может тебя что-то мучает?

Она что – издевается? Я сосчитала про себя до десяти и ответила.