Кристалл, подсвеченный лучом, казался светящимся пузырем, плывущим по черной, глубокой воде. Не было ни стола, ни бархата, ни эбонитовой подставки — только шар, в котором клубился свет. Свет кружился водоворотом — как вода, нет, как туман, как туманные мысли во сне. Но вот мысли стали проясняться, и так ясно, как никогда в жизни, она увидела лицо Анны Бол, глядевшей на нее из кристалла. Лицо мелькнуло и пропало, но она его видела, никто и никогда не убедит ее, что его не было. Она впилась ногтями в ладонь другой руки.

Миранда тяжело вздохнула и откинулась на спинку кресла. Луч и светящийся кристалл находились между ней и Томазиной. Откинувшись, она оказалась в темноте. Из темноты донесся ее голос, низкий и глубокий:

— Анна, где ты?

Ему ответил другой голос, далекий и высокий:

— Не здесь…

Опять заговорил низкий голос:

— Где ты?

— Далеко…

— Где?

— Не хочу… чтобы… она… знала. Скажите ей — счастлива — не надо цепляться за прошлое… Разорванные связи нельзя восстановить… Это конец…

Послышался тяжелый вздох, Миранда пошевелилась, поднесла руку к голове, горестно застонала и села.

— Что здесь было? — спросила она своим обычным голосом. — Вы что-нибудь видели? Я нет. Я была в трансе — или нет? Я так ужасно себя чувствую. Августус, бога ради, включи свет, от этого луча можно ослепнуть!

Когда включили свет, стало видно, что Миранда бледна; лицо в обрамлении рыжих волос и фиолетового ворота платья казалось даже зеленоватым. Но комната выглядела вполне обычно. Чашки и блюда, торопливо перенесенные на боковой столик, придавали ей утешительно домашний вид. Кристалл на эбонитовой подставке был просто стеклянным шаром. Черная бархатная скатерть была местами потерта, и края ее были сильно обтрепанными.

Миранда, поморгав часто, сказала:

— Ничего не помню. Что тут было?

Элейн дрожала от возбуждения.

— Вы впали в транс!

Миранда нервно взъерошила свою рыжую гриву.

— Но я собиралась смотреть в кристалл…

— О нет! Вы просто откинулись назад, и мы сразу поняли, что вы в трансе! А потом вы заговорили.

— Что же я говорила?

— Вы сказали: «Анна, где ты?» — Томазина с трудом удерживала злобу. — Почему вы так сказали?

— Понятия не имею. Я еще что-нибудь говорила?

Августус засмеялся тонким голоском:

— О да, моя дорогая, говорили! Сначала вы сказали: «Анна, где ты?»

— А потом, изменив голос: «Не здесь».

— А потом…

Перебивая друг друга, они пересказывали, что она говорила, захлебываясь, путаясь в словах, поправляя друг друга. Только Томазина не принимала в этом участия. Поглядывая на Миранду, она предпочитала помалкивать.

— «Анна, где ты?»… Какой-то бред, — сказала Миранда. — Кто-нибудь понял, о ком речь?

Мисс Гвинет нахмурилась:

— Анной звали мисс Бол, верно?

Мисс Элейн фыркнула:

— Понятия не имею. Она была такой злючкой, что ее никто не звал по имени. И почти тут и не жила, сбежала.

— Но вам пришло послание именно от нее? — недоумевала Гвинет. — Она-то тут при чем?

Августус схватил пяльцы и сделал еще один маленький стежок.

— Вы правы, дорогая. Меня интригует неуместность этого послания. Зачем возникать из пустоты и делать совершенно банальные замечания?

— Но это же послание, — возразила мисс Элейн.

— О, это именно послание, — сказала мисс Гвинет.

Они поочередно повторили:

— «Я не хочу, чтобы она знала».

— «Разорванные связи нельзя восстановить».

И потом хором:

— Но что это значит? Кому предназначено это послание?

Августус сделал еще один стежок и насмешливо поглядел на них:

— Увы, этого мы сказать не можем.

Миранда закрыла глаза.

— Я могу только сказать, что мне оно не дало ничего, кроме головной боли. Но так часто бывает: послание не ко мне, я только медиум. — Она величественно воздела руки над головой. — Ну, вот и все. А теперь я хочу еще чаю.

Когда хозяйка сообщает, что у нее болит голова, далее обременять ее своим присутствием просто неприлично. Мисс Элейн и мисс Гвинет распрощались. Им достались вялые объятия, а Томазине на этот раз пожали руку без всякого воодушевления.

По пути к своим апартаментам Элейн ядовито заметила, что надеялась, что у Августуса хватит ума уйти вместе с ними, а не рассиживаться у Миранды со своим вышиванием, с которым он никак не может расстаться. Сестры заспорили, хотела ли Миранда, чтобы он оставался, и правда ли, что он каждый вечер сидит у нее до полуночи. Только юность и неискушенность их спутницы удержала сестер от уточнения «если не дольше».

Глава 29

Томазина вошла в свою комнату и стала раздеваться. Расстегнув жакет, она сунула руку в карман, спеша достать платок. Ей не давали покоя сандвичи: все, что из них вывалилось и вытекло могло, насквозь пропитать подкладку. Рука нырнула в карман и вынырнула, перепачканная какой-то вязкой дрянью. Сандвичи были, а платка не было. Она выбросила их в окно и сердито вытерла руки полотенцем.

И тут же вспомнила, что пользовалась платком еще до того, как спрятала это проклятые сандвичи: капля этого мерзкого зеленого чая упала на платье, как раз там, где расходятся полы жакета. Судя по сильному запаху, наверняка могло остаться пятно, в чае было много заварки, потому она срочно стала его оттирать. А потом — что она сделала с платком потом? На платье карманов нет, наверное, она положила его на колени и забыла, а потом они встали и ушли. Она быстро застегнула жакет и сбежала вниз.

В гостиной сестер не было. Она может сбегать к Миранде, взять платок и вернуться, ничего не объясняя. Элейн и Гвинет — душечки, но они так любят болтать, рассказывать же им, каким образом сандвичи оказались не на тарелке, а в кармане, очень не хотелось. Она тихонько притворила дверь и выскользнула в темноту.

Глаза скоро привыкли к мраку, и она стала различать дорогу. У Миранды горел свет. Шторы были прикрыты неплотно, между ними светилась широкая полоса. Она подошла к двери и увидела, что та приоткрыта. Это Элейн, вечно она забывает как следует закрывать дверь, Гвинет всегда делает ей замечания.

При обычных обстоятельствах Томазина никогда бы не вошла без стука, но они только что ушли, Миранда дома, и дверь открыта. Она вошла в маленький холл и уже собралась крикнуть, что пришла за платком, как дверь гостиной приоткрылась. Кто-то ее слегка толкнул и остановился, как бывает, когда человек оборачивается, чтобы что-то сказать.

Это был Августус Ремингтон, он обернулся и сказал:

— Ты отлично с этим справилась, Миранда. Все сделала как надо.

Будь у Томазины побольше опыта в подслушивании, она бы поступила благоразумнее — дождалась бы, что скажет Миранда. Но она уже ничего не слышала. Кровь застучала в висках, она выскочила из дома и побежала, помчалась изо всех сил… Инстинкт самосохранения подсказал ей бежать по траве. Если кто-то выйдет за дверь и прислушается, то ничего не услышит.

Когда она вернулась, гостиная по-прежнему пустовала. Ее не было всего несколько минут, и этого никто не заметил. Она вошла к себе, заперлась и села на кровать. Сомнений не было никаких: вся сцена с кристаллом была розыгрышем. Миранда хорошо сыграла свою роль, и Ремингтон ее похвалил. Они действовали заодно, и Миранда «все сделала как надо». Ничего другого это означать не могло.

Но она же точно видела лицо Анны в кристалле!

Яркий светящийся шар — его используют для гипноза. Она смотрела на светящееся вращающееся пятно света и была как во сне. На самом деле ничего не вращалось. Ей так казалось, потому что она спала.

И в полудреме увидела лицо своей приятельницы.

Увидела потому, что кто-то этого хотел. Кто-то постарался ее загипнотизировать и заставил увидеть в шаре лицо Анны. В ней заполыхала злость. Ей внушили, чтобы она видела лицо Анны, а потом еще услышала те слова: «Анна, где ты? Далеко. Я не хочу, чтобы она знала. Не надо цепляться за прошлое. Разорванные связи не восстановить. Это конец». Короткие предложения отчетливо стояли в памяти, как зловещее предостережение.