Игорь Маркович Росоховатский

Законы лидерства

Глава 1

Кожура банана

Что-то мешало думать. Мысли не выстраивались в цепочку, а шли вразброд, толкая и сбивая одна другую, я начинал думать об одном, а перескакивал на иное, и от этой мысленной путаницы начинали мелькать чёрные точки в глазах; я мобилизовал волю, пытался выстроить логическую цепочку, но это никак не удавалось. Постепенно мною овладевало тупое отчаяние, на лбу выступила испарина, в виске застучал молоточек.

Я встал, резко отодвинув стул, сделал несколько взмахов руками, приседания. И вдруг замер, прислушиваясь. Понял, почему не мог работать: меня отвлекали звуки, доносившиеся из-за неплотно прикрытой двери в тамбур. Они были очень слабые, почти сливались с равномерным гулом и свистом компрессоров, поэтому плохо различались, воспринимаясь как часть общего шума. Но сейчас, когда я перестал работать и прислушался, они проступили в шуме, как проявленные отпечатки. Это были шаги – то медленные, шаркающие, то убыстряющиеся. Вот что-то звякнуло, заскрежетало, словно включили транспортёр, подающий животным пищу… И снова – шарканье…

Так ходил дядя Вася – пожалуй, никто в институте, кроме отдела кадров да ещё, может быть, директора, не помнил его отчества, – уборщик. Но сегодня дядя Вася находится в отгуле за сверхурочные…

Опять звякнуло, как будто открывали двери клетки. Может быть, он пришёл «беседовать» с подопытными животными? Такое тоже случалось, правда, чрезвычайно редко. Животных он любил искренне, хоть они, естественно, не давали ему взаймы «рубчиков», как некоторые малодушные научные сотрудники…

Я несколько раз громко окликнул его. Никто не ответил, но шаги и звяканье затихли.

Пройдя небольшой тамбур, я открыл дверь в первое отделение вивария. Шум мог доноситься только отсюда. Дяди Васи не было. Из большой клетки на меня глянули настороженные глаза. Затем длинные волосатые руки, похожие на человеческие, схватились за решётку и сотрясли её. Раздалось:

– У-ух, а-ух!

– Всё в порядке, Том, старина, – сказал я как можно спокойнее. – Ты не узнал меня?

В глазах большого пепельно-бурого самца шимпанзе медленно погасли злобные искры. Всё ещё угрожающе ворча и оглядываясь, он с достоинством удалился к самкам, забившимся в угол.

Том явно был «не в настроении», как говорила Таня. Что разозлило его?

Я бросил взгляд на часы. До её прихода оставалось минут сорок. Придёт – пусть сама и разбирается. А то с мальчиками в кино бегает, а ты тут дежурь за неё. Обрадовалась, что нашёлся такой вот старый, тридцатилетний дурень…

Поскользнувшись, я едва не упал. Пришлось схватиться за прутья решётки. И в тот же миг из другой клетки донеслись новые звуки, мало похожие на те, что издают обезьяны. Мне показалось, будто кто-то смеётся.

Там находился молодой подопытный самец шимпанзе – носитель полигена Л. Препарат должен был стимулировать целый комплекс физиологических и психических качеств, в том числе стремление к лидерству.

Я наклонился и поднял с пола раздавленную кожуру банана. Старый Том не был чистюлей и швырял кожуру куда попало. Иногда съедал банан вместе с кожурой.

На всякий случай я проверил другие клетки и убедился, что, кроме обезьян, в отделении вивария никого нет. Выходит, шаги и свист транспортёра мне почудились.

Я вернулся в манипуляционную к своим бумагам. Скорей бы возвращалась Таня. И зачем я только согласился подежурить вместо неё?

Не устоял. Да и где тут устоять записному холостяку?

«Идите, Танюша, в кино, мне как раз нужно отчёт подготовить. В манипуляционной даже лучше, никто мешать не будет».

Она мило наклонила головку: «Какой вы добрый, Пётр Петрович», – и исчезла. А её слова остались – вместе со слабым ароматом духов… Остались и сомнения в разумности моего поступка…

Я придвинул бумаги и заставил себя заняться ими. Придумал хитрость: чтобы работа пошла, начал с самого лёгкого – подсчитывал по формуле содержание азота в кислоте. Затем перешёл к более сложным вычислениям. И дело уже сдвинулось с мёртвой точки, но внезапно со стороны вивария донёсся протяжный вой. Он поднялся до высокой ноты и оборвался… Затем раздался с новой силой.

В следующую минуту я проскочил через тамбур и вихрем ворвался в виварий. В большой клетке катался по полу тёмный косматый клубок, в котором с трудом можно было узнать Тома. Его пасть была открыта, из неё хлестала пена. Том раздирал на себе кожу, выдирал клочьями шерсть.

«Взбесился? – мелькнула мысль. – А самки?»

Я помчался к телефону.

Через несколько минут прибыли ветврач и санитары. Но Тому врач уже помочь не мог. Шимп лежал тёмным, окровавленным, неподвижным кулём на полу. Кровь продолжала вытекать из страшных ран, которые он себе нанёс.

У меня дрожали пальцы, ключ не попадал в замок.

Врач взял его у меня и сам открыл клетку.

– Острое отравление, – диагностировал он.

Он наклонился, причём один ус опустился ниже другого, и поднял длинный тонкий прут. На его конец был насажен огрызок банана. Другой конец прута находился за решёткой клетки, около него валялась кожура. Если бы я знал тогда, судьба скольких людей будет от неё зависеть.

– Кто это кормил животное таким способом, ведь есть транспортёр? – Он пристально смотрел на меня.

Я отрицательно покачал головой и пожал плечами. Он осторожно снял с прута огрызок банана, рассмотрел его, зачем-то понюхал.

Я готов был поклясться, что, когда заходил сюда раньше, прута в клетке не было.

– Посмотрите, пожалуйста, Пётр Петрович.

На банане виден был желобок явно искусственного происхождения, а в нём – несколько капель сизой жидкости. Врач ещё раз понюхал банан и брезгливо поморщился.

– Хлорофос, – сказал он.

Дверь вивария открылась, пропустив нескольких людей. Первым к врачу, слегка переваливаясь, подошёл заместитель директора института Евгений Степанович. Его полное розовощёкое лицо выглядело встревоженным. За Евгением Степановичем следовал заведующий виварием, высокий прихрамывающий старик с густой гривой волос, и научный сотрудник из отдела ферментов.

Меня оттёрли и на некоторое время оставили в покое. Я достал платок и вытер вспотевший лоб. Вспоминались странные шаги, свист и дребезжание… Выходит, не почудилось. Но ведь в виварии никого не было. И кому понадобилось отравлять Тома? Чертовщина какая-то…

Больше всего я боялся, чтобы в эти минуты не появилась Таня и не попала под град вопросов. О своём двусмысленном положении я как-то не думал, пока Евгений Степанович не обратился ко мне:

– Почему оказались здесь вы, Пётр Петрович? Где дежурная лаборантка?

– У неё кто-то заболел, – забормотал я.

– А кто должен был дежурить? – спросил Евгений Степанович и, услышав ответ, многозначительно улыбнулся уголками губ. Он умел, ничего не говоря, улыбаться так, что собеседнику хотелось провалиться сквозь землю.

– Как только она появится, попросите её ко мне, – сказал он и пошёл к выходу.

Санитары убрали труп Тома из клетки, врач остался осматривать обезьян. Я подошёл к клетке Опала. Мой подопытный шимп в отличие от остальных обитателей вивария почти не проявлял признаков беспокойства. Он лакомился яблоком из своих запасов. Опал представлял для меня постоянный источник огорчений. После введения полигена Л его реакции почему-то не усилились, как я предполагал, а затормозились, умственная деятельность ослабла. Тупость этого существа стала беспредельной. А ведь я выбирал его, ещё детёныша, для опытов – по объективным показателям анатомического строения, физиологии: правильная форма черепа, широкая грудная клетка, крепкая мускулатура… И полиген сработал – об этом свидетельствовали показания энцефалографа, анализы крови, лимфы, секреторных жидкостей, появление на шее более тёмной шерсти – так называемого «кружевного воротничка». Некоторый всплеск умственной деятельности наблюдался у него только в первый год после введения полигена. Затем наступил кризис, произошёл пока необъяснимый парадокс – энцефалограф по-прежнему показывал активизацию работы мозга, а я наблюдал притупление умственной деятельности, замедленность реакций. На уроках «языка жестов» Опал почти не отвечал на вопросы, самые несложные задания выполнял хуже контрольных обезьян, которым не вводили полиген Л. Я даже сомневался, можно ли его теперь переводить к самкам вместо Тома. Сможет ли он выполнять функции лидера – вожака и защитника – даже в небольшой группе самок? Однако выбора у меня не было… К тому же необходимо завершить опыты и проверить, как проявит себя полиген Л во втором поколении шимпанзе. Оставалась слабая надежда. Но понадобится время, годы… А моя диссертация?.. Оставалось только горько улыбнуться своим мыслям…