— Больше я не могу…

— Можешь, — спокойно сказал Мишка.

И я смог, и все началось сначала: поворот, еще поворот, снова поворот. Река была гладкая, как каток. Потом мы выдохлись совсем, и нас несло по течению. До города оставалось километров двадцать.

Вдруг сзади затарахтел мотор.

— Толя, — сказал я очень громко, а Мишка меня не услышал.

Лодка шла по течению. Васька не шевелился и даже не стонал. Мы боялись к нему притрагиваться. Сзади показалась моторка.

Я вскочил — это была какая-то долбушка с подвесным мотором. Она поравнялась с нами.

— Дядя, — сказал Мишка парню в красной майке, сидящему за рулем.

Он нас потащил на буксире. Тарахтел мотор, парень еще и греб веслом, а мы сидели и смотрели в воду.

Город выплыл навстречу сотнями огней, телевизионной антенной с бусами красных огоньков, башенкой яхт-клуба.

Парень остановил какую-то «Победу», и Ваську увезли. Я не помню, как зашел домой, свалился в постель, и мне казалось, что я гребу, гребу, гребу огромными стопудовыми веслами.

Разбудил меня Толя:

— Ты и так уже проспал больше суток.

Я вскочил.

— Что с Васькой?

— Доктор сказал, как в кино: «Мы ничего бы не смогли сделать, если бы его привезли на час позже». Вчера ему сделали операцию, и самое страшное позади. Эх вы, пилигримы…

— Где же вы были? — спросил я.

Толя слабо улыбнулся:

— Вас догоняли. Мотор-то я так и не починил. Мы пришли в город часа через два после вас.

Он почему-то смутился и осторожно пожал мои забинтованные руки:

— Ты обязательно к нам заходи. На охоту пойдем. И Мишка пойдет, и Колька…

— И Вася, — сказал я.

— И Вася…

Матрос еще посидел немного, и мы пошли в больницу.

Мама расщедрилась и дала целых два рубля на апельсины.

СНОВА СИДИМ НА БРЕВНАХ

Наступило 31 августа. Завтра в школу.

На наших бревнах сидело человек пятнадцать. Собрались все, кто разъезжался на лето. Они перебивали друг друга, рассказывая о своих приключениях. Эдин купался в Азовском море во время семибалльного шторма. Другой убил из рогатки двенадцатиногого спрута, какого и в музее не найдешь. Третий совершил восхождение на Эльбрус. А Митька Костин помог пограничникам задержать иностранного агента с фотоаппаратом. А нам и похвастаться было нечем. Разве что лодку построили, а кому это, кроме нас, интересно. Эх, и неудачники же мы! Даже поход провалился.

На велосипеде прикатил Чомбе:

— А я двор очистил, и все об этом знают!

— Мы тебя с нашего двора выпишем, — возмутился Колька.

Вдруг на балкон выскочили братья башибузуки и как шарахнут вдвоем из отцовой двустволки. Мы так и посыпались с бревен. Витька закрыл кобеля своим телом.

Один Колька не испугался.

— Салютуют!

На балкон вышел Кардинал Ришелье.

Мишка так обрадовался, что ни с того ни с сего закричал:

— Ура! Физкультурный привет!

Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что в 20.00 собрались все мальчишки и девчонки нашего и 76-го дома, и от зеленого забора даже щепок не осталось. Мы их спрятали в Витькином сарае — все равно он не запирается. Управдом здорово сначала переживал:

— Какой забор поломали…

Но потом здраво рассудил:

— А может, оно и к лучшему. Спишем за ненадобностью.

Утром 1 сентября мы двинулись в школу целой толпой.

— Давай я твой портфель понесу, — сказал мне Васька и заулыбался, словно ему подарили ножик с тремя лезвиями и вилкой.

— А я твой!

Тут из подъезда выскочил Витька-дошкольник и закричал:

— А у меня кобель пропал!

Колька важно надулся:

— Ищи его сам. Нам некогда.