— Тебе нужно смотреть, куда идёшь.

Я узнаю этот голос. Моё тело напрягается.

— Мама? — шепчу я в ступоре, когда она поднимается.

Её волосы изменились, стали немного длиннее. Я вижу пару морщин в уголках глаз. Вероятно, ей пришлось завязать с ботоксом, когда я перестала выдавать деньги.

— Новембер, — произносит он и слегка кивает, но больше ничего не говорит.

Она одета в повседневную для неё одежду: чёрные широкие брюки, блузка лавандового цвета, которая, насколько я знаю, из настоящего шёлка, и блестящие туфли на высоких каблуках. Каблуки выглядят так, словно их можно использовать в качестве оружия. Ещё я знала, что у этих туфель красная подошва.

Один из бывших ухажёров купил их ей до того, как жена узнала, что у него любовница. Жена сказала, что если он продолжит изменять ей, то она отведёт его на кастрацию. Это последний подарок, который он дал моей матери, и единственное, что она сохранила. Все украшения и дорогие сумки ушли в ломбард. Она не держала ничего, кроме одежды, если, конечно, на ней не было бирки. В противном случае она либо получала деньги обратно, либо меняла вещь в магазине на что-то более подходящее.

— Мам, что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, начиная сходить с ума.

Я не хочу, чтобы папа видел её, или, ещё хуже, бабушка. Я оглядываюсь, но, к счастью для меня, на улице никого нет.

— Что ж, и я рада тебя видеть, — фыркает она.

А по её тону не скажешь.

— Прости, я просто удивлена. Я звонила тебе, но ты, видимо, не думала мне перезванивать.

— Ты бросила меня ради отца. Он ничего не хотел иметь с тобой общего, но ты всё-таки ушла от меня к нему.

Замечательно! И что мне с этим делать? Мой папа не оставлял меня. Моя мать держала меня вдалеке от него, но сейчас я не хочу начинать спорить с ней, стоя в центре на площади. Слухи в этом городе разлетаются быстро, а я не хочу, чтобы моя семья знала о её присутствии.

— Мам, пожалуйста. Я тебя не бросала. Ты знаешь, что произошло. Я больше не могла оставаться в Нью-Йорке.

Я смотрю, как она закатывает глаза, полностью игнорируя мои слова.

— Подобное случаются в этом городе каждый день. Не драматизируй.

О, Господи! Мне хочется кричать. Я знаю, что много плохого происходит в городе. Я прожила там всю свою жизнь. Я смотрела новости, читала газеты. Но это не случилось с кем-то другим, это случилось со мной, с её дочерью.

— Мам, меня могли убить. Изнасиловать. Ты слышала, что сказала полиция. И поверь мне, я знаю, что плохое случается, но я больше не чувствовала себя там в безопасности, — я делаю вдох. — Ты не ответила на мой вопрос. Зачем ты здесь? Всё в порядке?

Она качает головой и поджимает губы, прежде чем ответить:

— Всё в порядке. Мне просто нужно было увидеть юриста по делам, которые тебя не касаются.

Мне, конечно же, интересно узнать о её встрече с юристом, но я не собираюсь спрашивать об этом. Я просто хочу, чтобы она ушла, и её никто не увидел.

Я делаю глубокий вдох, надеясь получить огромное «нет» на свой следующий вопрос.

— Ты надолго в городе?

Она оглядывается и морщится в отвращении.

— Нет, это однодневная поездка. Мой самолет через пару часов.

Спасибо, Господи, хотя бы за это.

— Хорошо, — всё, что я могу ответить. Мне не грустно, что она улетит.

— Похоже, ты отлично тут справляешься и ладишь с местными, — говорит она, глядя на меня.

Слово «местные» в её устах прозвучало так, словно они не люди, а секретная раса инопланетян, которые пытаются захватить мир. Она делает шаг назад, прижимая сумку ближе к своему телу, будто бы я собираюсь вырвать её и убежать. Сейчас засмеюсь. Я осматриваю свою одежду и понимаю, что да — я отлично вписываюсь сюда. На мне пара темных джинсов, черная рубашка и розовая жилетка. Мой образ сегодня дополнила пара простых чёрных ботинок. Я выгляжу хорошо. Конечно же, не стиль западного Нью-Йорка, но для Теннесси очень даже ничего.

— Спасибо, — я улыбаюсь.

Она громко вздыхает и осматривается. Очевидно, она получила не тот ответ, который ожидала.

— Мне пора, — говорит она, и по моему лицу текут слезы.

Глупо, понимаю, но ведь она у меня единственная мать, и меня бесит то, что мы с ней не можем ладить. Всю свою жизнь я хотела, чтобы она заботилась обо мне. Но каждый раз, когда она доказывала, что этого не будет, мне будто всаживали нож в самое сердце.

— Конечно. Хорошего полёта, — бормочу я, осознавая, что я больше не ребёнок.

Мне не нужно объяснять людям, почему моя мама не рядом, как это происходит у других детей. Факт того, что у меня есть семья и друзья, которым я не безразлична, придаёт мне сил. С этой мыслью я обхожу её, иду по тротуару и набираю Ашера.

— Привет, малышка. Я сейчас немного занят. Давай я тебе перезвоню?

— Не надо. Эм… э-э-э... это не так уж важно. Я просто хотела сказать, что люблю тебя.

— Ты в порядке? Звучишь немного расстроенно.

— Я в порядке, правда. Просто чудесно, — честно отвечаю ему.

Я познала счастье благодаря ему, его семье и моей.

Он затихает и глубоко вдыхает.

— Детка, я тоже тебя люблю, — его голос хриплый.

— Хорошо, — шепчу я, закрывая глаза.

— Хорошо, — он шепчет в ответ.

На секунду он замолкает, а затем произносит:

— Увидимся дома.

— Конечно, — шепчу в ответ.

— Позже, — он усмехается, и я смеюсь вместе с ним.

— Да, позже, — я вешаю трубку, чтобы не выглядеть ещё большей дурой.

Я смотрю в зеркало заднего вида и замечаю улыбку на своём лице. Я поеду домой. Домой. К моим Ашеру и Бисту. Я завожу машину и трогаюсь.

— Нет, — отвечаю хриплым голос Ашеру, который лежит позади меня.

Наступила суббота, и последний час Ашер пытается поднять меня. Я готова придушить его.

— Детка, — смеётся он, зарываясь лицом в мою шею.

— Ашер, я в последний раз тебе говорю, если ты не оставишь меня в покое, то я тебя убью.

— Это неприлично, — он усмехается.

— Мне плевать. Проваливай. Ради Бога, у тебя три брата и куча друзей. Ты не можешь надоедать кому-нибудь из них?

— Я не собираюсь никого из них приглашать принять душ со мной.

— О, Господи! — кричу я. — Вали отсюда! Я сплю, — я кладу подушку себе на голову, стараясь не слышать его голоса.

— А по-моему, ты уже проснулась, — слышу приглушённый ответ, и не могу, конечно, сказать наверняка, но по его тону понятно, что он улыбается.

— Допрыгался, — я переворачиваюсь и залезаю на него.

Его лицо загорается, и он начинает смеяться. Я улыбаюсь в ответ, хватаю подушку и поднимаю над его большим и глупым лицом. Его руки мгновенно опускаются на мои бока, и начинается щекотка. Когда мне наконец-то удалось заставить Ашера сжалиться, мы оба задыхаемся.

— А теперь, ты пойдёшь со мной в душ? — спрашивает он, а глаза его искрятся.

— Ты безжалостный, знаешь об этом?

— Мне нравится принимать душ вместе с тобой, — он пожимает плечами.

Я качаю головой и смеюсь.

— Нет. Тебе нравится трахаться в душе.

Он резко становится серьёзным, а я замираю.

— Нет! — его голос такой низкий. — Мне нравится заботиться о тебе. Я могу трахать тебя в любое время. Но не всегда могу позаботиться.

Я расслабляюсь и сглатываю комок, вставший в горле, а затем прижимаюсь своими губами к его.

— Пойдём, примем душ, — шепчу я напротив его.

Он несет меня в ванную и там проявляет свою заботу. Затем я отвечаю ему тем же. Это прекрасно.

Стоя около кухонной стойки, я наблюдаю за тем, как ест Бист, пока сама допиваю кофе. Ашер выходит из-за угла, одетый в мешковатые джинсы, низко сидящие на бёдрах, без носков и с футболкой в руке. Во рту пересыхает. Я сжимаю руку в кулак, чтобы не накинуться на него и не погладить кубики его пресса. Он качает головой, и я понимаю, что он обо всём догадался. Это нечестно. Ни один человек не может иметь столько власти над другим.