— Всё это звенья одной цепи, — сказал Петровский. — Решили наступать на рабочих депутатов — для них все средства хороши.

«Прежде всего надо известить Есенина», — подумал корректор.

Есенин, вовлечённый в жизнь огромного рабочего коллектива, был, как никогда, спокоен. По утрам бежал на фабрику, после службы спешил к суриковцам; там за обсуждением рукописей задерживался допоздна. И ему казалось, что он уже отошёл от разрушающих раздумий о себе самом, о назначении человека, живущего на грешной земле, об образе Христа с капельками крови на висках под терновым венцом...

Как и обещал Николай Иванович Сытин, через несколько месяцев Есенина перевели в корректорское отделение. В просторном помещении за столами сидели мужчины и женщины, вычитывали тексты набранных, но ещё не свёрстанных будущих книг. Было тихо и даже немного таинственно. Лишь шелестели длинные листы гранок. Есенина встретили молча и сдержанно, с любопытством и удивлением: ждали деревенского паренька, который, по словам Коростелева, тянулся к знаниям — таких немало было в ту пору, — а предстал перед ними уже сложившийся, самостоятельный молодой человек в новой коричневой паре, в накрахмаленной белой рубашке с зелёным галстуком.

Заместитель заведующего отделением Коростелев объявил:

— Господа, представляю вам нашего нового сотрудника Сергея Александровича Есенина.

Тот едва заметно и учтиво поклонился; Коростелев тронул его за локоть, провёл между столов к одной из женщин.

   — Это Мария Михайловна, вы ей будете помогать...

Есенин кивнул.

   — Завтра вы, Мария Михайловна, переходите в третью комнату, она пустая. А пока введите господина Есенина в круг его обязанностей. — Коростелев отошёл к своему столу, стоявшему в конце зала у дальнего окна.

   — Садитесь, Сергей Александрович, — сказала Мария Михайловна.

Есенин стоял, несмело оглядываясь, он искал Воскресенского. Взгляд его натолкнулся на девушку, которую он встретил однажды у входа в типографию, когда памятным утром поджидал Владимира Евгеньевича, Анну Изряднову; это она, смеясь, спросила тогда про наволочку с книгами и, убегая, крикнула задорно: «До свидания, село рязанское!»

Вот и свиделись. Он уважительно кивнул ей, она улыбнулась в ответ.

   — Вы уже нашли здесь знакомых, господин Есенин? — негромко спросила Мария Михайловна, заметив этот молчаливый обмен улыбками.

   — Да, немногих... Так в чём же будут состоять мои обязанности?

   — Это несложно. Вы станете внятно и неторопливо читать подлинник, не пропуская ни единого знака препинания, ни слова, ни буквы. А я буду сверять с корректурой.

   — А что мы будем читать?

   — Завтра скажут. По-моему, один из томов Генрика Сенкевича...

В это время в помещение вошёл Воскресенский со стопкой свежих гранок, положил их на стол Коростелева и сразу же очутился подле Есенина.

   — Вот вы и здесь. Весьма приятно видеть вас. — Он обнял Есенина за плечи, по-братски, чуточку сдавил. — Господа! — Владимир Евгеньевич оглядел присутствующих. — Сергей Александрович не только работник корректорской, он ещё и талантливый русский поэт!

От неожиданности Есенин покраснел, как-то неловко и стыдливо вобрал голову в плечи, словно его уличили в чём-то недозволенном. На него глядели — кто с недоумением, кто насмешливо-скептически, кто заинтересованно.

   — А что он напечатал, наш уважаемый поэт? — спросил Коростелев.

Воскресенский ответил за Есенина:

   — Пока что ни одной строчки. Но им написано много и, главное, хорошо. Я читал и слушал. Можете мне поверить.

   — Теперь пускай нам почитает, — не то попросил, не то потребовал кто-то из заднего ряда. — Вникнем, оценим!..

Воскресенский легонько подтолкнул Есенина вперёд.

   — Не стесняйтесь, тут все свои. И рано или поздно, а читать вам всё равно придётся...

Есенин прошёл к стене и повернулся лицом к слушающим. Волнение улеглось. Он поглядел в широкие окна. Над городом в синем небе ветер вёл призрачные корабли под белыми облачными парусами.

После первого стихотворения люди притихли, перестали шелестеть бумагами. Затем, по мере того как он читал, стали аплодировать, чем дальше, тем громче: забыли, что стихи звучат в служебном помещении, в рабочее время.

Проходя мимо, услышав необычное оживление и шум, в корректорскую заглянул Сытин. Вначале он не понял, что тут творится. Лица даже у самых сдержанных корректоров были возбуждены, глаза сияли.

   — Что такое, милостивые государи? — не скрывая удивления, спросил Сытин. — Кого чествуете, позвольте узнать?

Коростелев, кашлянув в ладонь, как бы извиняясь, ответил за всех:

   — Слушаем нового поэта, Иван Дмитриевич. Вы уж не обессудьте, экспромтом получилось...

Сытин жестом прервал его и спросил Есенина:

   — Как живётся у нас, молодой человек? Есенин, если не ошибаюсь...

   — Благодарю вас. Привыкаю.

Сытин сел на поданный ему стул.

   — Продолжайте...

Многие подумали, что Есенин смутится, оробеет при виде хозяина и скорее всего откажется продолжать чтение. Но он находился в таком состоянии душевного взлёта и восторга, что появись тут сам Иисус Христос, то и тогда не заробел бы и с той же увлечённостью продолжал бы.

задушевно выговаривал он, сопровождая певучие слова движением рук, плавным и выразительным, словно дирижировал невидимым оркестром. Дочитав стихотворение, он скромно поклонился и только тут неожиданно застеснялся. Ему хлопали. Сытин, подойдя, сказал поощрительно:

   — Отдохнул я малость... Спасибо... — и покинул корректорскую.

Первый день службы прошёл как-то неосознанно для Есенина. О конце работы он догадался по тому, что сотрудники начали собираться домой.

Анна Изряднова всё ещё копалась в бумагах, что-то раскладывала по порядку, запирала ящики стола, что-то прятала в сумочку. Есенин смотрел на её склонённую голову, с прямым пробором в коротко остриженных волосах, на гибкие пальцы, перебирающие листки, на девичьи плечи, обтянутые белой кофточкой, и его как будто кто-то подтолкнул к ней.

   — Извините, вы идёте домой?

   — Да. — Её лицо похорошело от улыбки.

   — Позвольте проводить вас? Я один, некуда себя девать... — У него вышло это так просительно, а выражение лица было такое сиротски неприкаянное, что она не сдержала насмешливой, правда необидной, шутки:

   — Один? Бедненький, всеми забытый, заброшенный... Ладно, проводите уж.

Теперь они были рядом. Есенину казалось, что он давно знает девушку, долго не видел её, скучал и вот наконец встретил. На душе было легко и спокойно.