Октябрь сегодня бешеный. Осень какая-то ненормальная во всех смыслах этого слова.

Утром эта мадам поливает меня лучами солнца, а когда иду домой, то под таким ливнем ни мыться, ни стирать дома не нужно.

Бытовуха носит мое обручальное кольцо. Несомненно, счастлива, что я узаконил наши отношения. Хотя я-то знаю, эта сволочь встречается даже с тобой. Только ты или они боятся признать это. Плюетесь сейчас в меня, да? Зря, очень зря, ведь я прав. Она стоит у тебя за спиной и гладит твои волосы.

После двадцати пяти особенно начинает жрать мозги. Но никуда не денешься.

— Жизнь такая, — говорит мать.

Вообще, я не люблю осень. Каждый раз, идя на работу, сталкиваюсь с холодами, противным солнцем и голубым небом. Нет, солнце я люблю. Просто оно в сочетании с летним безоблачным небом выглядит так погано и лживо. Вот что-что, а фальшь я не переношу.

Еще попадаются турники, лесенки, качели. Сюда я часто убегал в детстве, когда мои скандалили.

В голове звучат голоса ругающихся родителей. Уже больше десяти лет прошло, а все помнишь, как каждый год в октябре их как будто разжигало устроить истерику с подачей на развод.

Люди так живут не только в октябре, но и в марте, даже в июне или январе. Устраивают скандалы, подают на разводы, ненавидят друг друга и существуют вместе по какой-то непонятной причине.

— Жизнь такая.

Вот светлеть начинает позже, до часов семи в каждом, считай, окошке горит свет. Кто-то в школу, кому-то на работу. У каждого этого оранжевого свечения с ситцевыми занавесками есть своя история. Но заглядывать в окно — неприлично.

Личная жизнь.

На остановке много народу толпится. Все грустные, недовольные, в глазах — боль. Завидят на повороте автобус и давай толкаться. Если «повезет» — сядешь с широкой женщиной, от которой несет чем-то отвратительным. Тут в нос ударят сигареты, а от мужика, что держится за поручень, нависнув над тобой, вообще понесет водкой.

Никаких сладких духов, нежности карамели, легкости шоколада.

Только сигареты, пот, спирт, дешевый одеколон и парфюм барышень, которые с утра вылили на себя чан с мерзостью за триста рублей.

Так пахнет разочарование и повседневность.

Смотришь по сторонам, видишь людей, выискиваешь кого-то особенного.

Стоит у окна. В сером пальто, в штанах в тон, только ботинки бирюзовые. Но не портят картину. Нос большой, крючковатый, глаза светлые, ресницы такие, что любая девчонка позавидует. Волосы немного слипшиеся, тонкие, русые, прикрывают уши. Стрижка из Советского Союза.

Так набрасываешь его необычную личность к себе в блокнот.

— Чо? Как? А я ничо, гы, еду, — начинает говорить он гоповатым голосом, делая неправильные ударения в словах.

Так книжка с хорошей обложкой возвращена на полку, а рисунок перечеркнут.

Скорее бы домой, смыть под горячей струей бесполезную влюбленность.

Хорошо, что с людьми сейчас пересекаюсь мало. Сижу дома, с работы турнули.

— Иллюстрации у Вас однотипные, нет смысла держать.

А людям нравилось.

Теперь свободный художник. Рисуй в переходе!

Тучи сгущаются, темнеет уже в пять. Небо становится серовато-синим. Солнце уходит за высокие, однотипные дома, прячась от не менее не оригинальных нас.

Внутри что-то ударяется пару раз, озвучивается и затихает. Так внутри меня умирают последние чувства и надежды на светлое будущее.

Бытовуха уже спит со мной, так что нет никакого желания искать себе применение в жизни.

Помню, в учебнике «Окружающий мир» за третий класс читал рассказ о том, что все мы хотим стать великими, но это мало у кого получится, ибо по большей части люди эгоистичны и самолюбивы.

Сейчас меня, лежащим на боку, смотрящим через треснутые очки в темную стену, трудно представить великим художником.

Рисовальщик если.

Нашел недавно чек с Почты России о переводе тысячи на чей-то счет. Долго думал, но так и не вспомнил имя этого человека.

Начало потрясывать, даже потекли слезы, ибо осознал, что такого важного события в своей жизни не помню.

— Ты просто заработался, — говорит в трубке мать. А я проверяю свои последние отправления, вижу каких-то Вадимов, Сергеев, Ален и Михаилов, которым я то что-то отправляю по двести грамм, то перевожу деньги.

Листаю телефон, вижу фотографии порога, дороги, салона автобуса.

Грешу, что камера сама включилась.

Дальше фотография спящего меня, хотя живу один.

Судороги сводят ноги, падаю на пол и заливаюсь слезами. Так страшно узнавать день за днем, что ты не помнишь то, что с тобой было.

Решаюсь разбавить одиночество, знакомлюсь в сети с девушками. Пора выбрасывать дурь из головы, находить себе женщину и строить семью.

Так хочется тишину, покой, сына или дочь, чтобы фотографии спящего меня имели какое-то обоснование.

Жить в квартире на первом этаже, чтобы каждый мог заглянуть и понять, что у нас желтый свет, вместо занавесок — жалюзи, и все не как у людей, в хорошем смысле этого слова.

Девушки меняются со скоростью одна в сутки. Несомненно, кто-то просит рисовать обнаженку, кто-то строит из себя недотрогу, но в итоге все оказываются в моей постели.

Это происходит быстро, нацелено на «не облажаться». Вбиваешь брюнетку, блондинку, шатенку, снова блондинку в матрас кровати, а разницы и искры не чувствуешь.