ГОРЬКИЙ Алексей Максимович (псевдоним; настоящая фамилия Пешков) (1868–1936) — русский советский писатель, символ социалистического реализма. Смерть Горького уже несколько десятилетий является предметом споров и домыслов. Начало этому было положено вскоре после кончины писателя, когда лечивших его врачей Д.Д.Плетнева, Л.Г.Левина, И.Н.Казакова обвинили в том, что они отравили флагмана пролетарской литературы шоколадными конфетами с ядовитой начинкой. «Я признаю себя виновным в том, — показал на процессе Левин, — что я употреблял лечение, противоположное характеру болезни…. Я причинил преждевременную смерть Максиму Горькому и Куйбышеву». Нечто подобное говорили и другие врачи, которым инкриминировалось не только убийство писателя… Впрочем, все по порядку.
В конце мая 1936 г. Горький серьезно заболел. Случилось это так. 27 числа он вернулся из Тессели в Москву и на другой день отправился к себе на дачу в Горки. По дороге машина заехала на Новодевичье кладбище — Горький хотел навестить могилу своего сына Максима. День был холодный, ветреный. А вечером, как вспоминает медсестра О.Д.Черткова, Горькому стало не по себе. Поднялась температура, появились слабость, недомогание…
Болезнь развивалась стремительно. Очевидцы отмечают, что уже 8 июня Горький находился на пороге смерти.
Е.П.Пешкова:
«Состояние Алексея Максимовича настолько ухудшилось, что врачи предупредили нас, что близкий конец его неизбежен и дальнейшее их вмешательство бесполезно. Предложили нам войти для последнего прощания…
Алексей Максимович сидит в кресле, глаза его закрыты, голова поникла, руки беспомощно лежат на коленях.
Дыхание прерывистое, пульс неровный. Лицо, уши и пальцы рук посинели. Через некоторое время началась икота, беспокойные движения руками, которыми он точно отодвигал что-то, снимал что-то с лица.
Один за другим тихонько вышли из спальни врачи.
Около Алексея Максимовича остались только близкие: я, Надежда Алексеевна,[22] Мария Игнатьевна Будберг (секретарь Алексея Максимовича в Сорренто),[23] Липа (О.Д.Черткова — медсестра и друг семьи), П.П.Крючков — его секретарь, И.Н.Ракицкий — художник, ряд лет живший в семье Алексея Максимовича…
После продолжительной паузы Алексей Максимович открыл глаза.
Выражение их было отсутствующим и далеким. Точно просыпаясь, он медленно обвел всех нас взглядом, подолгу останавливаясь на каждом из нас, и с трудом, глухо, раздельно, каким-то странно-чужим голосом произнес: — Я был так далеко, откуда так трудно возвращаться…»
Рассказ, записанный со слов М.И.Будберг, за исключением нескольких моментов, подтверждает сказанное выше:
«8 июня доктора объявили, что ничего сделать больше не могут. Горький умирает… В комнате собрались близкие… Горького посадили в кресло. Он обнял Марию Игнатьевну и сказал: «Я всю жизнь думал, как бы мне изукрасить этот момент. Удалось ли мне это?» — «Удалось», — ответила Мария Игнатьевна. — «Ну и хорошо!» Он трудно дышал, редко говорил, но глаза оставались ясные. Обвел всех присутствующих и сказал: «Как хорошо, что только близкие (нет чужих)». Посмотрел в окно — день был серенький — и сказал Марии Игнатьевне: «А как-то скучно». Опять молчание. К.П.[Пешкова] спросила: «Алексей, скажи, чего ты хочешь?» Молчание. Она повторила вопрос. После паузы Горький сказал: «Я уже далеко от вас и мне трудно возвращаться». Руки и уши его почернели. Умирал. И, умирая, слабо двигал рукой, как прощаются при расставании».
И тут вдруг произошло чудо, о котором пишут все очевидцы. Позвонили и сказали, что навестить Горького едут Сталин, Молотов и Ворошилов. И Горький ожил! Совсем как в средневековых легендах, когда прикосновение или взгляд исцеляли недужных. Правда, здесь «чуду» способствовала лошадиная доза камфоры, вспрыснутая Горькому для поддержки сил и достойной встречи с вождем. И писатель ободрился настолько, что заговорил с прибывшим руководителем СССР о женщинах-писательницах, о французской литературе.
— О деле поговорим, когда вы поправитесь, — перебил его Сталин.
— Ведь столько работы… — продолжал Горький.
— Вот видите, — Сталин укоризненно покачал головой, — работы много, а вы вздумали болеть, поправляйтесь скорее! — И после паузы спросил: — А, может быть, в доме найдется вино? Мы бы выпили за ваше здоровье по стаканчику…
Вино, разумеется, нашлось.
Горький только пригубил его. То ли визит Сталина вдохнул в него силы, то ли у организма были исчерпаны еще не все ресурсы, но писатель прожил после этого еще 10 дней.
В рассказе о смерти Горького очевидцы также сходятся в главных деталях. П.П.Крючков говорит, что Горький врачам не верил. Знал, что умирает. После 8-го сказал про врачей: «Однако они меня обманули». Был уверен с первого дня, что у него не грипп (как ему говорили), а воспаление легких. «Врачи ошибаются. Я по мокроте вижу, что воспаление легких. Надо в этом деле самому разобраться. После 8-го изо дня в день менялась картина. Периоды улучшения сменялись новыми и новыми припадками. Жил только кислородом (150 подушек кислорода). О смерти говорил Тимоше: «Умирать надо весной, когда все зелено и весело». Говорил Липе: «Надо сделать так, чтобы умирать весело». Верил только Сперанскому.[24] Когда количество врачей увеличилось, говорил: «Должно быть, дело плохо — врачей прибыло…» 10-го приезжал ночью Сталин и др. (Во второй раз! — А.Л.) Их не пустили. Оставили записку. Смысл ее таков: «Приезжали проведать, но ваши «эскулапы» не пустили»… Сталин и K° приезжали еще 12-го. Алексей Максимович опять говорил, как здоровый, о положении французских крестьян.
Все время был в своей спальне. Сидел на кровати, а не лежал. Иногда его приподнимали. Однажды он сказал: «Точно вознесение!» (когда его приподняли за руки).
Впрыскивания были болезненны, но он не жаловался. Только в один из последних дней сказал чуть слышно: «Отпустите меня» (умереть). И второй раз — когда уже не мог говорить — показывал рукой на потолок и двери, как бы желая вырваться из комнаты.
Рассказ П.П.Крючкова дополняет О.Д.Черткова:
«Однажды ночью он проснулся и говорит: «А знаешь, я сейчас спорил с Господом Богом. Ух, как спорил. Хочешь расскажу?» А мне неловко было его расспрашивать…
16-го [июня] П.П.Крючков, присутствовавший при вскрытии, тоже говорил, что «состояние легких оказалось ужасное. Оба легких почти целиком «закостенели», равно как и бронхи. Чем жил, как дышал — непонятно. Доктора даже обрадовались, что состояние легких оказалось в таком плохом состоянии. С них снималась ответственность».
Нет, ответственность с них никто не снял. Позднее их все же обвинили — сначала в некомпетентности, а потом в прямом злоумышлении.
В принципе, большинство свидетельств говорит все-таки о том, что Горький умер от воспаления легких. Но нельзя отбрасывать и факты, говорящие в пользу версии об отравлении. Для объективности приведем их тоже.
1. В доме умирающего писателя зачем-то сшивался глава ГПУ. О.Д.Черткова, например, говорит, что когда Сталин посетил Горького, то в столовой увидел Г.Г.Ягоду. «А этот зачем здесь болтается? — якобы спросил Сталин. — Чтобы его здесь не было…» Может быть, Сталин боялся, что Ягода, слишком ревносто выполняя указание об отравлении, даст повод для нежелательных слухов.
2. Несмотря на плохие легкие, Горький был физически очень вынослив. В.Ф.Ходасевич, одно время близко знавший Горького, и отмечавший, что «была связь между его последней болезнью и туберкулезным процессом, который у него обнаружился в молодости», далее писал: «Но этот процесс был залечен лет сорок тому назад, и если напоминал о себе кашлем, бронхитами и плевритами, то все же не в такой степени, как об этом постоянно писали и как думала публика. В общем он был бодр, крепок — недаром и прожил до шестидесяти восьми лет». А П.П.Крючков свидетельствует, что у Горького было прекрасное сердце, которое на протяжении минуты выдерживало скачки от 60 до 160 ударов.