– Я бы предпочел сначала закончить.

Она вздохнула.

– Не знаю, зачем ты взвалил на себя столько хлопот. Можно ведь было все заказать или нанять для готовки специального человека.

В его движениях произошел еле заметный сбой, нож на долю секунды завис над доской, но он не ответил.

– Он любит готовить, – сказал мой отец. Не столько с упреком в сторону Грейс, сколько с любовью к своему зятю. – Оставьте его.

Грейс, дернув головой, отвернулась. Это странное, резкое движение было отчего-то очень знакомым.

– Мне лишь показалось, что это ужасно хлопотно.

В конце концов мы перебрались в гостиную, где лежали подарки. Мы открывали их по очереди, по одному, максимально растягивая это занятие. Я гадал, как сложится наше следующее Рождество. Будет ли в нашем доме ребенок, который нетерпеливо сорвет бумагу с подарков? Выпадет ли нам шанс спрятать ночью игрушки под елкой? Коул изо всех сил пытался имитировать оживление, но мне было видно, что его гнетут те же мысли. Я видел, как гасла его улыбка, когда он думал, что никто не глядит. Понимали папа и Грейс, что творится у него в голове, или нет, я не знал, но они, похоже, улавливали, что что-то не так. У всеобщего настроения был неоспоримо скорбный оттенок.

Нам предстояло пробыть в Мюнхене до Нового года, и Коул, по-видимому, не хотел, чтобы мы заскучали. Его подарки состояли, в основном, из билетов: мы получили поездку на целый день в Зальцбург, ски-пассы на Альпшпитце и Цугшпитце и билеты на концерт классической музыки. Все это, вероятно, обошлось ему в неприлично крупную сумму, но я, узнав, что нам не придется всю неделю сидеть в четырех стенах и молчать, испытал облегчение.

Мать Коула, открывая свои подарки, вежливо улыбалась, однако я уловил, что она осталась разочарована. Вещи, которые выбрал для нее Коул, были изысканными и дорогими, и я предположил, что они оказались не совсем в ее вкусе. Моему отцу она привезла конфеты и кожаные перчатки, очень похожие на те, в которых она появилась. Еще от нее была большая коробка, адресованная нам двоим – мне и Коулу.

– Надеюсь, вам понравится, – абсолютно искренне сказала она. Судя по блеску надежды в ее глазах, она потратила немало времени, продумывая подарок. Я вручил его Коулу, чтобы он открыл его сам.

Коул никогда не спешил сорвать упаковку, и сегодняшний раз исключением не был. Он развязал ленточку и отложил ее в сторону. Аккуратно отлепил клейкую ленту и развернул бумагу как надо, не разрывая. Потом поднял крышку.

И застыл, уставившись вниз. На кратчайшую из секунд он забыл удерживать свою маску на месте, и я увидел, какое чувство его охватило – величайшая грусть.

– Что это? – спросил я.

Коул моргнул, и момент открытости завершился. Он улыбнулся матери, хотя выражение его лица осталось, как всегда, нечитаемым.

– Очень мило, – произнес он. – Спасибо.

Надежда в ее глазах превратилась в разочарование.

– Тебе не понравилось?

– Глупости, мама. Конечно, понравилось. – Он отложил коробку и начал вставать. – Мне надо посмотреть, как там обед…

Что бы ни лежало в коробке, оно расстроило Коула до такой степени, что он сочинил отговорку, чтобы сбежать. Я успел поймать его за руку, и он снова сел, однако смотреть на меня или на мать отказался. Грейс закусила губу и опустила взгляд на колени. Папа приподнял в мою сторону бровь, немо задавая очевидный вопрос. И тогда я, отпустив Коула, придвинул коробку к себе, чтобы посмотреть, что внутри.

Там было множество детских вещей – одеяльца, плюшевый пес, несколько ползунков и пара ботиночек. Все нейтральных, не привязанных к полу тонов и, без сомнения, высшего качества. Я удивленно взглянул на нее.

– Как вы узнали?

– Ваш отец мне сказал.

Я повернулся к отцу. Он пожал плечами.

– Я не знал, что это секрет.

Нет, это был не секрет. Но точно больная тема для Коула. Намерения Грейс были благими, однако она неосознанно ударила его в самое уязвимое место. Я снова потянулся к его руке, но он отстранился.

– Все нормально, – сказал он скорее мне, нежели ей. – Хватит вести себя так, будто я могу расклеиться из-за любой ерунды. Я не настолько хрупкий, как тебе кажется.

Он не мог заставить себя наброситься на свою мать и потому сорвался на мне. Я смолчал, потому что любые дополнительные слова только сделали бы ситуацию хуже. Он встал и ушел на кухню, оставив нас сидеть в неловком молчании. Мне по-прежнему не нравилась Грейс, но я чувствовал себя обязанным попробовать объяснить, что происходит.

– Извините, – сказал я ей. – Дело в том…

– Не беспокойтесь. – Она начала собирать свои подарки и складывать их в одну коробку. Это занятие дало ей повод не смотреть мне в глаза. – Ничего страшного, правда. Все равно я купила это на скорую руку в аэропорту. Пустяки.

Я снова посмотрел на подарок. Я не был экспертом в детских вещах, однако повидал немало аэропортов и знал, что ничего подобного там не встречалось. Я снова поднял взгляд на нее, но она по-прежнему усиленно старалась не столкнуться глазами ни со мной, ни с отцом. Прижав горстку своих подарков к груди, она понесла их по коридору к себе.

– Мда, – пробормотал мой отец. – Неловко вышло.

– Да неужели. – Я не мог отделаться от ощущения, что во всем виноват мой отец. Это он настоял на том, чтобы ее пригласили. Это он раскрыл наши планы. – Зачем ты ей рассказал?

Он остался невосприимчив к моему гневу.

– Мне показалось, так надо. Стоило, видимо, предупредить ее, какая это щекотливая тема…

– Щекотливая тема? – Мой голос становился все громче, но я был не в состоянии сдерживаться. – Так, значит, тебе это видится? Ты полагаешь, он ведет себя неразумно?

– Джон. – Тон папы был ровным. Он посмотрел мне в глаза. – Неужели ссора со мной сделает ситуацию лучше?

Я устало вздохнул.

– Нет. – Хотя его правота привела меня в еще большее раздражение.

– Вот и мне так не кажется. – Он кивнул на дверь в кухню. – Думаю, ты ему нужен.

– Знаю. – Но я был пока не готов. Спрятав лицо в ладонях, я сосчитал до десяти. Потом вспомнил, что сказал Коул. Я не настолько хрупкий, как тебе кажется. Нет, он не был хрупким, но надежда, за которую он цеплялся, в настоящий момент была такой эфемерной, и я знал, как отчаянно он нуждается в ней. Сколько бы он ни притворялся, что способен с чем угодно справиться в одиночку, я знал, что в конце концов он обратится ко мне. Когда бы оно ни случилось, я должен был быть готов.

Я сделал глубокий вдох, встал и пошел в сторону кухни.

– Джон? – на полпути окликнул меня мой отец.

– Да?

– Спасибо тебе за часы.

Я споткнулся. И рассмеялся прежде, чем потрудился задуматься, почему это было смешно.

– Счастливого Рождества, пап.

***

К тому времени, как я добрался до кухни, Коул уже взял эмоции под контроль. Он притворился, будто ничего не случилось, и я ему подыграл. Обычно мы достаточно весело проводили время, когда он готовил. В теории я помогал ему, но на самом деле скорее мешал, что, впрочем, его забавляло. Мое присутствие, пока я путался у него под ногами, словно напоминало ему, что он теперь не один. Давало какое-то подтверждение, что в нем нуждаются, что его ценят.

– Зачем нужен весь этот хлеб? – спросил я, когда он начал нарезать на кубики огромный батон. Еще я заметил, что он поглядывает в кулинарную книгу, что за ним наблюдалось нечасто. Большую часть рецептов он, похоже, хранил в голове.

– Для хлебного пудинга.

– Зачем ты решил его сделать?

– Почему бы и нет?

– Ты ведь его даже не любишь.

– С чего ты решил?

Я еле удержался от смеха.

– О, давай-ка посмотрим. Может, после того раза в Новом Орлеане? Я предложил его заказать, а ты сказал – я цитирую, – «Солнце, я тебя умоляю! Кому вообще может прийти в голову вместо десерта давиться куском промокшего хлеба? Даже вообразить себе страшно».

Не впечатлившись пародией, он закатил глаза.