Черный Саша

Сонеты

Из Флоренции

Вид из окна

Снегири

В Пассаже

На Невском ночью

В старинном городе, чужом и странно близком

Успокоение мечтой пленило ум.

Не думая о временном и низком,

По узким улицам плетешься наобум...

В картинных галереях - в вялом теле

Проснулись все мелодии чудес,

И у Мадонн чужого Боттичелли,

Не веря, служишь столько тихих месс...

Перед Давидом Микеланджело так жутко

Следить, забыв века в тревожной вере

За выраженьем сильного лица!

О, как привыкнуть вновь к туманным суткам,

К растлениям, самоубийствам и холере,

К болотному терпенью без конца?..

1910

Захватанные копотью и пылью,

Туманами, парами и дождем,

Громады стен с утра влекут к бессилью,

Твердя глазам: мы ничего не ждем...

Упитанные голуби в карнизах,

Забыв полет, в помете грузно спят.

В холодных стеклах, матовых и сизых,

Чужие тени холодно сквозят.

Колонны труб я скат слинявшей крыши,

Мостки для трубочиста, флюгера

И провода в мохнато-пыльной нише.

Проходят дни, утра и вечера.

Там где-то небо спит, аршином выше,

А вниз сползает серый люк двора,

1910

Па синем фоне зимнего стекла

В пустой гостиной тоненькая шведка

Склонилась над работой у стола,

Как тихая, наказанная детка.

Суровый холст от алых снегирей

И палевых снопов - так странно мягко-нежен,

Морозный ветер дует из дверей,

Простор за стеклами однообразно-снежен,

Зловеще-холодно растет седая мгла.

Немые сосны даль околдовали.

О снегири, где милая весна?..

Из длинных пальцев падает игла,

Глаза за скалы робко убежали.

Кружатся хлопья. Ветер. Тишина.

Портрет Бетховена в аляповатой рамке,

Кастрюли, скрипки, книги и нуга.

Довольные обтянутые самки

Рассматривают бусы, жемчуга.

Торчат усы и чванно пляшут шпоры.

Острятся бороды бездельников-дельцов.

Сереет негр с улыбкою обжоры,

И нагло ржет компания писцов.

Сквозь стекла, сверху, тусклый и безличный,

Один из дней рассеивает свет.

Толчется люд бесцветный и приличный.

Здесь человечество от глаз и до штиблет

Как никогда - жестоко гармонично

И говорит мечте цинично: нет!

Темно под арками Казанского собора.

Привычной грязью скрыты небеса.

На тротуаре в вялой вспышке спора

Хрипят ночных красавиц голоса.

Спят магазины, стены и ворота.

Чума любви в накрашенных бровях

Напомнила прохожему кого-то,

Давно истлевшего в покинутых краях...

Недолгий торг окончен торопливо

Вон на извозчике любовная чета:

Он жадно курит, а она гнусит.

Проплыл городовой, зевающий тоскливо,

Проплыл фонарь пустынного моста,

И дева пьяная вдогонку им свистит.