Правило буравчика

«Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха…

Папы этого ответ помещаю в книжке…»

Как все люди со светлыми волосами, к тому же отягощенный нарушенной пигментацией кожи, я легко обгораю на солнце. Есть такое – чего уж отрицать. Когда я был маленький, то однажды обгорел под живительными лучами Солнца. Обгорел, да и всё тут. Ан нет. Чуткая мать наша была активной поборницей гомеопатии, самолечения и военно-полевой хирургии. Находясь в стадии повышенной заботы, она решила врачевать сию травму. К методам пластической хирургии обращаться не стала, за что нельзя не поблагодарить Бога, а прибегла к менее радикальным методам, ограничившись народными средствами. Щедро намазала мне болевшую кожу головы сметаной, приговаривая:

– Ну, когда ты уже сдохнешь? Сплошные расходы от тебя. У других дети как дети, а ты расстройство для родителей.

– Я же не специально, - попытался оправдаться я. – Пока огород пропалывал…

– Это Бог тебя наказал, за то, что родителей не слушаешься и носишься сломя голову. Шляпу надо носить, а то ходишь как Аноха!

– Ничего я не ношусь. И где мне шляпу взять?

– Вот когда ты с поломанной ногой дома лежал, то никогда не обгорал, - сделала мать неожиданный вывод. – Зато у меня тогда душа не болела, и я знала, где ты находишься. А шляпу можно было и самому сделать, если бы ты не был урод безрукий, как батя твой. Взял бы и из газеты сложил себе кепку. Мы в детстве так всегда делали.

– А газету где я возьму?

– Ты что пререкаешься опять?

Я замолчал потрясенный глубиной обобщения и молчал во время всей процедуры. А то мало ли, вдруг решит ногу мне сломать, чтобы не носился. Если ей нравилось, что сын год пролежал в гипсе, а потом долго ходил с костылями, то от нее всего можно было ожидать. Да, надо заметить, боль сия лечебная процедура слегка уменьшает.

Вот только посреди ночи я проснулся от того, что мою голову облизывали наши кошки. Хорошо хоть, что войдя в раж грызть меня не стали. Но сметану слизали начисто, вызвав поутру немалое удивление матери, которая никак не могла поверить, что такое большое количество молочной продукции могло бесследно впитаться под кожу.

– Вить, а Вить, ты ночью не вставал? – даже спросила она у папаши, подозревая в случившемся его бездонную утробу.

– Какого лешего я вставать буду? – недовольно пробурчал папа, по еврейской привычке ответив вопросом на вопрос. – Мне что делать больше нечего?

– А куда сметана пропала с Влада?

– А я откуда знаю? Может, испарилась? Ночью то жарко было, вот сметана и испарилась, - выдал неожиданное физическое толкование феномена папаша, гулко шлепая босыми ногами к холодильнику.

– Прямо таки вся и испарилась? – не поверила мать.

– А что тут такого? Поверхностное натяжение воды и правило буравчика вспомни, - продолжал по привычке витийствовать он, – Между прочим, медицине подобные случаи давно известны. Какая же ты у меня темная. Только и способна. Что глупые вопросы задавать. Если бы не я, так и сидела бы в своей деревне.

– Я бы и сама человеком стала, - начала заводиться мать. – А вот ты бы без меня спился уже или фанфароном стал.

– Стала ты человеком, - скептически пробурчал Витя, смешивая извлеченную из холодильника сметану с молоком. – Это я тебя бухгалтером сделал, а то так бы мотала провода на своей фабрике.

На шум спора вышел из своей комнаты мой заспанный младший брат Пашка и, проходя мимо стола поинтересовался:

– Пап, а в чем напряжение измеряется в сети?

Он накануне, как обычно, сидел, спрятавшись под столом, и подслушивал разговор матери с ее закадычной подругой Зиночкой. Среди живо обсуждаемых тем фигурировала и зловещая тема смерти деревенских электриков. Пашка ни Уренгоя в этом разговоре не понял, но теперь с опаской посматривал на розетки. Он вообще был великим путаником. Например, подберезовики называл подбородовиками, а рынду гондой.

– Напряжение? В сети? – переспросил отец, укладывая ломоть сала на кусок хлеба и щедро поливая бутерброд горчицей, сметаной и хреном.

– Да, в лектросети.

– В герцах, конечно, - напрягши морщины на лбу, выдал папаша.

– В герцах? – недоуменно переспросил я, включаясь в разговор и радуясь подвернувшейся возможности перевести разговор с исчезнувшей сметаны и того, «как папа сделал маму человеком» на нейтральную тему.

– Конечно в герцах, - уверенно ответствовал папаша, который помимо двух высших образований был обогащен еще и опытом работы электриком в совхозе. Хоть и на полставки, но все же. – Слушай отца, дундук! Правило буравчика вспомни и не будешь больше таких дурацких вопросов задавать! Я вот в детстве слушал отца и стал человеком, а вы, бестолочи, так и останетесь мелкими надоедалами. Все в маму пошли!

– Вот ты только так можешь! – набросилась на него мать. – Понадаешь детям гаюшек каких-нибудь ржавых из ведра, и потом они матку родную не слушают!

Мать постоянно ревновала к тому, что мы проводим время в мастерской и гараже отца, норовя прихватить оттуда что-нибудь полезное.

– Зато станут людьми, если будут батьку слушаться, - самодовольно заявил он, всовывая в рот бутерброд и по-акульи отхватывая сразу половину. – А ты их разве можешь жизни научить?

– Как он может человеком стать, если шапку не носит? – патетически указала рукой на меня мать. – Еще и на Пашку плохо влияет.

– А у меня есть шапка? – огрызнулся я, присаживаясь к столу в надежде, что что-нибудь из съестного, оставшегося после завтрака отца, перепадет и мне. – Надоели вы уже этой шапкой!

– То, что у тебя шапки нет - это еще не повод ее не носить, - веско изрекла мать. – Витя скажи ему!

– Не пререкайся с матерью, - не менее веско проронил отец, дожевавший бутерброд и подкрепил свой завет увесистым подзатыльником. – Запомни, Маугли, шапку носить нужно. Ты же не в джунглях. Родителей надо уважать, даже таких как мама твоя.

– И ты тоже не пререкайся, Винт Раздолбайло, а то строптивый стал, - следующий подзатыльник достался молчащему Пашке. – Что ты нахохлился как инфузория? И нечего отцу в рот смотреть – это неприлично. Сделай лучше доброе дело.

– Какое? – настороженно поинтересовался Пашка, жалобно блеснув очками со скрепленной синей изолентой дужкой.

– Возьми пакет с сигаретами и просуши на солнце. Только следи, чтобы дождя не было!

Отец тогда «Астру» смолил с усердием, достойным лучшего применения. Это когда свои сигареты курил. А если «стрелял» у окружающих, то курил любые, не обращая принципиального внимания на марку и производителя. Хотя, признаться, в то время в деревнях особого выбора табачного ассортимента не было.

Проглотив еще один неприлично толстый бутерброд, безудержный дымосос тяжеловесно встал из-за стола и выдал Пашке пакет с купленными по дешевке сигаретами.

– Только смотри дождь не проморгай, – напутствовал его папаша. – Следи по барометру за грядущими изменениями погоды.

– Смородина перед дождем начинает сильно пахнуть, - опять вставила «свои пять копеек» мать.

– И фиалки цветки закрывают, - поделился с братом знаниями я.

– Только попробуй в палисадник полезть, урод косолапый! – отреагировала на это мать. – Ноги повырываю!

– Да не полезу я никуда. Я за сигаретами следить буду! - Пашка, несказанно гордый важным поручением, отправился во двор, где разложил пачки на сиденье мотоблока и стал сушить.

Весь день вокруг этих пачек крутился с важным видом, как швейцар в гостинице для иностранцев. Даже обедать не пошел.

– Три белых коня, три белых коня: горчица, сметана и хрен… - немелодично напевая к вечеру вернулся домой отец.

– СтаршОй, Пашка где? – просунул он лысую голову в Пашкину комнату, где я паял очередной блок питания.

– Сигареты сушит.

– Молодец! Зови его, - усаживаясь за стол в прихожей, велел отец. – Пущай волокет сигареты.

Я вышел на крыльцо и прокричал:

– Паш, батя пришел. Неси сигареты.