Любовь КОВАЛЕНКО

ДИКИЙ МАЛЬЧИК

Педро Фернандес узнавал эти места, хотя прошло больше десяти лет, как он был здесь. Те же безлюдные саванны и непроходимые гилеи — тропические леса. Мало что изменилось и в лесу, разве лианы сильнее переплелись и еще выше сделались макаранги. Казалось, они своими пышными кронами подпирают сухое африканское небо.

Фернандес медленно ехал в своем стареньком "Виллисе", зорко вглядываясь в таинственную чащу леса.

Он совсем не волновался. В это дело Фернандес вложил немного долларов: выгорит — хорошо, нет — ну и дьявол с ним. Интересно, что сказал бы мсье Воляр, этот старый осел, если бы был жив?

Вспомнил свою первую встречу с ним. Это было, кажется, в 1947 году. Фернандес тогда как раз прогорел в Штатах — слишком вольно обошелся с деньгами одной спортивной "звезды". "Звезда" разгневалась и выгнала своего импресарио. Правда, немного поздно, потому что денежки были уже в карманах Фернандеса. Побродив некоторое время без дела, он согласился поехать сюда представителем американской фирмы.

Теперь эту фирму, как и много других фирм западноевропейских стран, черномазые, тю-тю, вышвырнули прочь. Сами принялись хозяйничать. Посмотрим, что из этого выйдет!

Однажды Фернандес и янки на "джипе" выехали на охоту в саванну. Осматривая в бинокль местность, они заметили стадо, мирно пасшихся, стройных газелей. Среди стада какой-то мальчик. Пастух? Но это дикие животные, никто не может их пасти. Заинтересованные охотники подъехали ближе. Почуяв опасность, газели бросились наутек. Вместе с ними и мальчик, нисколько не отставая от своих быстроногих товарок.

"Джип" — в погоню. Водитель выжимал из машины все возможное, но мальчик мчался как вихрь.

— Вот бы его на олимпийские игры! Спорим, что у него не было бы соперников! — восторженно крикнул кто-то из янки.

Педро Фернандес и сам об этом подумал. Кто-кто, а он хорошо знал, что такое спорт, потому что много лет терся возле него. И знал, на чем можно нагреть руки. Этот малыш, бесспорно, был бы драгоценной черной жемчужиной в легкой атлетике. Любой ценой — догнать!

И его гоняли, пока мальчишка не упал, загнанный почти до смерти. Газели тоже остановились, тревожно смотрели в сторону людей, словно ждали малого.

Преследователи выскочили из машины, склонились над мальчиком. Он тяжело дышал, в глазах испуг. Силился подняться, но не мог. На вид ему лет семь-восемь. На нем не было никакой одежды, ноги — длинные, крепкие, с хорошо развитыми мышцами. А подошвы твердые, будто копытца.

Необычную добычу увезли в госпиталь. Там мальчика, который отдохнул и теперь бешено сопротивлялся, принял врач мсье Воляр. Он страшно возмутился, узнав, как гоняли по саванне несчастного ребенка.

— А что ему, черномазому, сделается! Он живучее кошки! — смеялись янки.

Разгневанный Воляр приказал им немедленно покинуть госпиталь.

Фернандес пришел на второй день, и вскоре стал здесь своим человеком, якобы заботясь о здоровье парня. Врач смягчился и с доверием относился к посетителю.

Как-то Фернандес спросил:

— Скажите, док, долго ли нужно лечить парня, чтобы он стал нормальным человеком?

Врач, мсье Воляр, высокий, худющий, с желтым от лихорадки лицом и с черными, как угольки, глазами под широкими седыми бровями, по привычке нервно бегал по кабинету. Остановился перед окном, некоторое время смотрел на раскаленный солнцем двор госпиталя. Потом круто повернулся к Фернандесу и отрицательно покачал головой:

— Нет, мсье Фернандес, из этого бедного мальчика никогда не получится человека.

Фернандес подозрительно глянул на него: возможно, Воляр сам имеет какие-то планы на этого парня? Э, нет, не таков Педро Фернандес, чтобы выпустить лакомый кусочек из своих рук!

— Почему? Пройдет некоторое время, малыш научится говорить.

— К сожалению, мальчик никогда не научится говорить, — печально ответил врач. — Подобного ребенка мне уже приходилось встречать. Некоторое время назад в нашем госпитале умер юноша двадцати одного года. Его привезли сюда, как и этого мальчика, совсем диким. Он злобно скалил на нас зубы, кусался, ходил и бегал только на четырех конечностях, ел только сырое мясо, и лакал воду из мисочки языком. Ночью тоскливо выл на луну. Говорили, будто он жил с детства в волчьей стае, перенял все их привычки. Это было очень похоже на правду.

И что вы думаете, мсье Фернандес? Пятнадцать лет он прожил у нас. Мы делали все, что можно, чтобы вернуть его, хотя бы немного, к человеческому состоянию. Но за эти годы парень не приблизился ни на шаг к человеку, не научился произносить ни одного слова, не смеялся, не плакал. Единственное, чего мы добились, это то, что он уже не бросался на людей. Нет, дорогой мсье Фернандес, человека может воспитать только человек.

Воляр снова остановился перед окном.

Фернандес был разочарован. Выходит, его мечтам не суждено сбыться, и он совершенно напрасно теряет время, ходя сюда?

— Интересно, что у животных такого не бывает. — Воляр живо обернулся к гостю, жестикулируя длинными руками. — Детеныш животного в какой угодно среде остается верен своему виду. Бросьте крохотного котенка среди щенков. Он никогда не примет привычки собаки, а останется кошкой. И увидев впервые в жизни мышь, погонится за ней. И будет охотиться так умело, будто его этому учили. И мяукать не разучится, и вообще — не потеряет ни одной своей кошачьей черты. Разве что будет дружить с собаками. Или возьмите, скажем, детеныша выдры, вырастите его так, чтобы он не видел ни озера, ни реки. А потом пустите уже взрослую выдру в воду. И она сразу поплывет, и поймает рыбу так же, как это делали все ее предки.

Наши дети наследуют только инстинкты — есть, пить, спать и еще некоторые другие. А все остальное, что делает человека человеком: ум, речь, абстрактное мышление, высокие чувства, знания, опыт — все это воспитывается только в среде людей. Это не передается по наследству.

И этот мальчик, который каким-то образом оказался в стаде газелей и вырос, по моему мнению, там, ибо ест только траву, листья и еще охотно пьет молоко из бутылочки с соской, тоже не будет человеком. Слишком поздно. Чтобы ребенок сформировался в человека, очень важно, чтобы свои первые годы жизни он был с людьми. Так что Маугли — это просто красивая сказка, а пресловутый Тарзан — и вовсе чепуха.

И мальчик не проживет долго. Он испуган, легкие надорвал, убегая от охотников, очень скучает в неволе…

Фернандес сразу же плюнул на это дело и даже успел о нем забыть, когда как-то вечером случайно встретил Воляра. Тот еще больше пожелтел, похудел, хотя казалось бы, и так был — одни кости. Врач обрадовался Фернандесу:

— Добрый вечер, мсье Фернандес! Почему не бываете у нас? Пойдем, выпьем по чашечке кофе.

Пришлось согласиться, и позже Фернандес не пожалел об этом потерянном временем.

За кофе обсудили разные новости, потом Воляр сказал:

— Помните, мсье Фернандес, того бедного дикого мальчика-газель? Ведь он умер недавно… Вместе с ним умерла и тайна его происхождения. А представляете себе, как было бы интересно послушать его рассказ о жизни в стаде газелей? Но для этого он должен был разговаривать, мыслить…

Воляр вскочил и забегал по комнате, поглядывая на Фернандеса так, словно колебался, можно ли доверить ему какую-то тайну. Снова сел напротив, глотнул кофе.

Фернандес нюхом почуял что-то интересное и важное, насторожил уши, любезно выражая полное внимание.

— Знаете, мсье Фернандес, мысль о том, чтобы человеческий ребенок получал в наследство от родителей не только инстинкты, но и язык и некоторые полученные ими знания, запала мне давно, еще тогда, когда я впервые увидел мальчика из волчьей стаи. Конечно, не ради того, чтобы не было диких детей, — такие случаи встречаются чрезвычайно редко.