Гуляй-нога

Детство у нас с младшим братом Пашкой было суровое. Воспитывая нас, родители жестко били всем, что под руку попадется. Мать, например, любила шнуром от кипятильника пороть. Однажды я ее чем-то сильно прогневал. Гналась за мной через весь дом, догнала на крыльце, свалила на бетон, не спеша обулась в кирзовые сапоги и примерно с полчаса с наслаждением топтала меня ногами, норовя попасть по нижним рёбрам.

А вот еще эпизод. Папенька наш в те годы был весьма хозяйственным и тянул домой что ни попадя. Пока жили в деревне Пеклихлебы, где он работал помощником агронома, то он не только забил весь балкон стекловатой и оранжевым легкокрошащимся утеплителем, но и наворовал из колхозной столовой столько черного перца, что мы потом еще долгие годы перец ели. Когда отца назначили директором свежесозданного совхоза и мы переехали в деревню Горасимовка, то эта хозяйственность перебралась вместе с ним.

Шли годы, быстро лысеющий папенька по-прежнему тянул все, что плохо лежало. Временами даже умудрялся утянуть то, что лежало хорошо. Однажды он вернулся откуда-то.

– Что вы забились как сурки? Почему батьку не встречаете? – поприветствовал он нас с Пашкой, входя в дом. – Я всегда отцу стремился помочь, а вам, дармоеды, лишь бы спрятаться да книжки читать.

– Валь, я там мясо привез. Ты разбери его.

– Влад, шуруй к «летучке» Лобановой и принеси мясо, - продолжал раздавать указания pater familias[1].

– А где оно там лежит?

– В кузове, в мешке. Даже такой неуч как ты не перепутает. На крыльце его положи, мать разберет.

Я, покорный воле отца, пошел через дорогу. Открыл дверь в КУНГ и нашел лежащий на полу дерюжный мешок. Забросил мешок на плечо и принес домой. Поставил, как было приказано, на крыльцо. Там у нас такая невысокая лавка с отделениями, в которых хранилась старая обувь, натащенная папашей, стояла. На эту лавку и поставил. Мать вышла на крыльцо и стала изучать содержимое мешка, а я пошел разжигать костер, чтобы поставить варить харч нашим свиньям.

– Вить, мешок тяжелый! – внезапно завизжала она.

– И что? – лениво поинтересовался жующий за столом в прихожей муж.

– Как что? Целая голова свиная! И окорок!

– Не ори ты, дура. Услышат же!

– Вить, из-за твоей лени Влад надорвался!

– Да что ты голосишь? Ничего он не надорвался.

– Влад, иди сюда, - позвала меня мать.

– Зачем? – подозревая подвох, поинтересовался я.

– Иди сюда немедленно, урод!

– Да не пойду я!

– Вить, ну ты и хамоидол ленивый! Ребенка искалечил!

– Да заткнись ты уже! Влад, немедленно подойди! – заорал отец.

– Зачем? – я все меньше и меньше хотел подходить к истеричной мамаше и выскочившему на крыльцо отцу. Он вообще не любил, когда его во время сна или еды тревожили…

– Он еще спрашивает! – мать внезапно швырнула в меня чугунок, в который собиралась укладывать мясо. – Еще пререкается, скотина! Хватит грубиянить!

Бросок был для меня полной неожиданностью, и я не сумел на него среагировать. Чугунок как пушечное ядро врезался мне в правую ногу, ослепительной вспышкой боли сбив меня на землю.

– Хватай его, пока лежит! – теряя сознание от боли, услышал я.

Пришел в себя от бодрящих ударов.

– Я тебя научу, как родителей уважать! – приговаривала мать, хлеща меня кожаным

отцовским ремнем. – На всю жизнь запомнишь, как тяжелые мешки носить!

– Дай ему Валь, как следует! - отец стоял неподалеку с тарелкой жареной картошки в руке,

которую он жадно пожирал. – Совсем от рук отбился, падла!

Я попытался вскочить и убежать, но упал от боли в колене.

– Что скачешь как козел? – поинтересовалась мать, прерывая избиение.

– Нога!

– Что нога?

– Нога поломана!

– Валь, ты ребенка покалечила! – проявил заботу папаша. – Ты сущая Горгона!

– Покажи ногу! – потребовала мать, приседая на корточки. – Это из-за твоей все лени, Витя! Если бы ты не был ленивым как мерин и сам принес мешок, то этого бы не произошло!

– Чугунок ты бросила!

– Я переживала, что он надорвался, когда волок такой тяжеленный мешок, - легко нашла оправдание своему поступку мать. – Это ты во всем виноват! Чурбан бесчувственный! Правильно мать твоя говорила: «Витина лень родилась раньше Вити».

– Маму не трожь! Лучше посмотри, что там с ребенком. Свиньям уже давно варить пора, а он валяется.

Осмотр выявил опухоль колена и скопление красно-желтой жидкости.

– Вить, у него нога опухла. И как мешок какой-то с жидкостью под коленом болтается.

– Ничего страшного. Походит с костылями, - отреагировал отец. – Ему не привыкать.

– Какими костылями? Ты же их продал, дебил лысый! – вновь начала истерить мать. – И за что мне такое наказание! Господи!!!

– Да ладно, чего ты ноешь? Возьму у деда, у Чумазова. У него как раз где-то один костыль валяется. Владу на одну ногу и одного костыля хватит.

– Витя, какой же ты бесчувственный!

– Можно подумать, ты чувственная! Да что с тобой разговаривать! Тьфу на тебя, - папаша вернулся в дом и продолжил прерванный ужин.

– Мясо не забудь разобрать, а то пропадет, - донеслось из дома через открытую дверь.

– Да, точно, надо же мясо разобрать, - мать встала с корточек и направилась к крыльцу. – Влад, ты полежи пока. Нога от земли охладится и пройдет. А костер Пашка сегодня потопит.

– Павел, твой брат получил травму. Иди и подбрасывай дрова в костер, а как сварится, позовешь батю снять, – прокричала она с веранды.

– Валь, я устал. Сами снимете с Пашкой вдвоем, - нервно отреагировал отец. – И хватит так орать. Вся деревня будет знать, что придурок ногу сломал.

– Вить, ты думаешь там перелом?

– Да мелочи там. Какой перелом? От чугунка что ли? Ушиб коленки, да и все дела. Завтра все пройдет, вот увидишь.

Нога не прошла. На завтра колено распухло еще сильнее и не давало мне встать на ноги. За неделю опухоль более-менее спала и я начал понемногу ковылять по дому и двору, выполняя возложенные на меня обязанности. Видя, что само собой ничего не проходит любящий папенька через месяц отвез меня в районную больницу.

– Скажешь, что ударился коленом об кресло, - наставлял меня он по пути в райцентр. – А то мать из-за тебя, дурака, могут в тюрьму посадить.

Врач принял нас по рекомендации матери. Она лично знала всех врачей в районной больнице и многих даже в областной. Он диагностировал пробитую коленную чашечку и выписал направления в областную больницу на откачивание жидкости. В областной больнице именитый хирург, с которым мать имела шапочное знакомство через бабок-знахарок, диагностировал у меня некую «болезнь Осгуд-Шляттера[2]» и, откачав жидкость из, так называемой, «гигромы» пообещал:

– До свадьбы заживет!

Хирург оказался обманщиком. Нога не только не зажила до свадьбы, но и напоминает о себе болью и сейчас. Отец же еще где-то пару лет после этого случая, глядя как я хромаю, ласково называл меня «Гуляй-нога».

« Еще одним прекрасным примером работы авторского желания является рассказ «Гуляй-нога». Коротенькая автобиографическая история из непростого детства автора вряд ли оставит кого-либо равнодушным. Нелепая по своей сути сцена, результатом которой становится перелом ноги, оставляет свой след не только в истории действующего героя, но и самого автора.

Но не примером тяжелого детства интересен рассказ, как раз таки рассказов о «трудном детстве» было написано предостаточно. Примечательным является то, как автор обращается с выбранной темой, а обращается он с ней довольно таки странно.

Первая трудность поджидает нас, когда мы пытаемся уловить интонацию, с которой

подается текст. Одобрение, осуждение, веселый тон, которым мы рассказываем

байки – путаница начинается с первых строк. Так, описывая ежедневные побои,