Гитлеровцы вошли в Штеповку — узел дорог, и остановились, пережидая дожди, подтягивая технику, подвозя горючее. Сейчас бы, в непогоду, внезапно обрушиться на противника, но слишком неравными были силы. Особенно в танках. У немцев их в райцентре не менее пятидесяти, а в танковой бригаде, приданной Белову, всего лишь шестнадцать. И все-таки обстановка подсказывала — нанести удар надо. Фашисты не ждут нападения. К тому же неподалеку сосредоточилась 1-я гвардейская мотострелковая дивизия полковника А. И. Лизюкова, только что скрытно для противника прибывшая на этот участок фронта. Она теперь нависала над Штеповкой. Вот бы обрушиться на гитлеровцев с двух направлений!
Генерал-майор Белов поехал к Лизюкову. Мотострелки, разумеется, имели свою задачу, к тому же входили в состав другой армии. И все же два талантливых военачальника поняли друг друга, не упустили открывшейся возможности. Удар состоялся. Был он хорошо продуман, хорошо подготовлен. Генерал-лейтенант П. Бодин так писал тогда об этом в "Красной звезде":
"Форсировав реку, бойцы с боем вошли в Штеповку. Впереди шли танки. Они прорвали оборону на юго-западной окраине и устремились к центру. Действовавшая в конном строю с юга и юго-востока часть майора Высоцкого стремительно ворвалась в населенный пункт и стала истреблять фашистов. К этому времени, проломив левый фланг немецкой обороны, в Штеповку вступили и части Лизюкова.
Началось побоище. Зажатые в тиски, немцы попытались было оказать отпор, отстреливаясь с чердаков и из окон домов. Но вскоре они побросали оружие и стали разбегаться. Тысячи фашистов были зарублены конниками. В тот день шел дождь, образовалась густая грязь. Машины забуксовали. Не помогали ни шинели, ни одеяла, которые бросали под колеса немецкие солдаты. На дорогах, выходящих из Штеповки в тыл, образовались непроходимые пробки. Русская осень оказалась на руку Красной Армии, а не немецким оккупантам. Весь автопарк 25-й моторизованной дивизии был захвачен нашими частями, 8000 немецких солдат и офицеров нашли могилу в Штеповке. Враг оставил здесь 20 подбитых танков, много оружия и боеприпасов.
Бои продолжались 5 дней. Наши войска заняли больше 20 сел, в том числе и районный центр Аполлоновку. Помимо живой силы, фашисты потеряли в этих боях до тысячи машин, 150 орудий, 5 минометных батарей, десятки пулеметов, 500 мин, в панике было оставлено казначейство 119-го немецкого моторизованного полка со всей его казной".
К словам Бодина остается еще добавить, что генерал-полковник Гудериан был очень встревожен нашим контрударом под Штеповкой. Чтобы спасти положение, ему пришлось направить туда часть своих сил, уже изготовившихся для наступления в сторону Москвы, в том числе подразделение 9-й танковой дивизии.
Когда об успехе Белова и Лизюкова стало известно в Москве, Иосиф Виссарионович радовался, как ребенок. Чрезмерно радовался. Вероятно, это была своеобразная разрядка, вызванная неожиданной незапланированной победой. Накопившаяся в нем напряженность на этот раз излилась не вспышкой ярости, а, наоборот, радостью, может быть, несколько истерической, но не расслабляющей, а укрепляющей. Иосиф Виссарионович узрел в событиях под Штеповкой показательный симптом. Наши командиры, дескать, проявляют разумную инициативу, используют выгодную обстановку, не боясь ответственности за принятые решения. Это надо приветствовать и поощрять. К тому же победа над сильным противником достигнута умело, малой кровью. И действительно, в этот раз наступавшие понесли значительно меньше потерь, чем оборонявшаяся сторона.
В общем, удача по тем временам была существенная, заметная. К Белову были посланы корреспонденты разных газет, несколько его фотографий успели появиться в печати. Пресса тогда прославила бы его. Но достижения под Штеповкой не получили широкой известности. Слишком короткий срок был отпущен для радости. Началась операция «Тайфун», немцы двинулись на Москву, и все другие события разом померкли, отступили на задний план.
Одно дополнение. По-своему прав, очень прав был Буденный, не хотевший отпускать с Юго-Западного направления спасательную "пожарную команду" кавкорпус Белова, отпустивший его лишь под большим нажимом сверху. Где тонко, там и рвется: ушел на север 2-й кавалерийский корпус, сыграл свою роль, а на юге отсутствие оного, отсутствие надежного подвижного резерва привело к событиям весьма неблагоприятным.
В начале октября 1-я танковая группа немцев, сломив сопротивление наших войск в районе Днепропетровска, устремилась на юг вдоль левого берега Днепра, отрезая наши 18-ю и 9-ю армии, оборонявшие мелитопольское направление. Беда нам грозила большая. Уж кто-кто, а мой давний знакомый, создатель 18-й армии Андрей Кириллович Смирнов понимал суть начатой немцами операции. Весь левый фланг советского фронта оголился бы, окружи фашисты две армии. А спасать положение некому, ни у главнокомандующего Юго-Западным направлением, ни у командующего Южным фронтом не имелось в запасе никаких сил. Единственное, на что способно было высокое руководство, это отдать приказ: командарму 18 развернуть на линии Пологи, Орехов, на рубеже реки Конки, фронтом на север, не менее двух дивизий.
Удержать намеченный рубеж — значит вывести из-под удара, спасти основные силы 18-й и 9-й армий. Это было главным в тот момент. Андрей Кириллович создал группу из 99-й и 130-й стрелковых, дивизий и 4-й противотанковой бригады. Немногочисленны были они после отходов и потерь, и лишь, может быть, то, что сам Смирнов возглавил группу, в какой-то мере цементировало, укрепляло ее.
Я не знаю, и никто не узнает, случайно ли все получилось, или Смирнов осознанно пошел на риск ради спасения войск… А было так. Немецкая разведка установила нашу группировку на реке Конке (по старым картам река Конская), выявив и то, что здесь находится сам командарм 18 с генералами и офицерами своего штаба. Значит, здесь и главные силы армии, главный узел сопротивления. Фашисты, приостановив движение на юг, сосредоточили в районе Токмак, Поповка, Куйбышево части тринадцати дивизий (тринадцати!), наступавших с запада, с севера и даже с востока. Более ста тысяч солдат и офицеров против восьми-девяти тысяч наших бойцов. В заблуждение ввел фашистов бывший поручик царской армии — советский генерал Смирнов. Попались враги на военную хитрость. И день, и другой, и третий стояла группа Смирнова на пути вражеских войск. Приковала к себе немецкие силы, превосходившие раз в пятнадцать. А было там наших — по убывающей — семь тысяч, пять тысяч, потом пятьсот человек, потом пятьдесят… Остались в основном штабники, от майоров до генералов. И не по присказке, а воистину держались они до последнего человека. До последнего патрона. До последнего живого генерала. Совершили подвиг, на мой взгляд, не уступающий подвигу защитников Брестской крепости. Но ведь все подвиги не возвеличишь, не воспоешь. И осталось то событие среди многих других — неизвестным.
Результат таков. Задержавшись для ликвидации нашей группы войск на реке Конке, приняв ее за главные силы 18-й армии, немцы потеряли по меньшей мере четверо суток. За это время вся 9-я армия и значительная часть 18-й армии успели уйти на восток, не попали в запланированный противником котел. Но те, кто спас их, погибли. В том числе и генерал-лейтенант Андрей Кириллович Смирнов. Принял смерть в бою, как подобает российскому офицеру.
Немцы по достоинству оценили полководческое умение и личное мужество Андрея Кирилловича. Похоронили его с воинскими почестями. На могиле воздвигли большой крест. Не могу утверждать абсолютно, но надпись была примерно такая: "Русскому генералу: лишь сильнейшие смогли победить его!"
О судьбе Смирнова я докладывал Сталину дважды. В сорок первом — о его героической гибели. И еще в конце 1943 года, когда те места, где он был захоронен, освободили наши войска. Был такой, никому теперь не известный, генерал Н. П. Анисимов, начальник тыла 4-го Украинского фронта, порядочный человек, знавший Смирнова. Он оказался первым нашим военачальником, увидевшим при наступлении крест с надписью на могиле Андрея Кирилловича. И понял: непорядок с нежелательными последствиями. Велел крест снять и поставить доску с надписью: "8 октября 1941 г. генерал-лейтенант Смирнов Андрей Кириллович, командарм 18, погиб смертью храбрых". Я же при случае сказал Иосифу Виссарионовичу, что обнаружено захоронение генерала Смирнова, упомянув об этой доске. О кресте с немецкой надписью, думаю, он так и не узнал, слава Богу! Прах Смирнова был перенесен впоследствии с воинскими почестями в село Поповку, и оное было названо его именем. А я так думаю: останься на месте "пожарная команда" Белова, все было бы иначе, как бывало до этого несколько раз.