Когда в Германии пришел к власти Гитлер, Матей Матов решил, что не все потеряно. Он провел несколько бессонных ночей, сочинил длинное письмо фирме, изложил всю историю переписки: такого-то числа он писал то-то, такого-то числа получил такой-то ответ, и так до настоящего дня. Он снова напоминает о себе сейчас, в момент, когда Германия пошла по правильному пути к своему спасению. Он верит, что теперь экономические отношения между обеими дружественными странами вступят в новую фазу. И пусть эта сделка положит начало тому широкому товарообмену, который должен установиться между ними. У него уже есть солидные поручители, уверовавшие в ветряные мельницы и готовые вложить в это дело все свое состояние. Письмо заканчивалось славословиями по адресу Гитлера и его партии.
Он отправил письмо и стал ждать. Прошло более месяца, но ответа не было. И эти такие же дураки, как те, думал Матей Матов, и за что только их так хвалят. В самом деле, чего можно требовать от какого-то маляра? Он с насмешкой повторял имя фюрера, словно именно Гитлер лично должен был передать ему ветряную мельницу.
Матей избегал встреч с женой. Ее непрестанные издевки злили его. Как-то вечером он сидел за столом и с самым серьезным видом сочинял очередное послание. Но не успел он отослать его, как получил ответ на первое письмо. Дрожащими руками он взял его у почтальона. Медленно, спокойно, чтобы не выглядеть смешным перед женой, распечатал его. Стал читать, и кровь вдруг бросилась в лицо.
Фирма соглашалась снизить стоимость мельницы еще на десять процентов, одобряла предложенных им поручителей и обещала прислать своего представителя для монтажа мельницы.
Он перечитывал письмо еще и еще раз, всматривался в него, отыскивал в словаре незнакомые слова и, наконец, выписав под немецким текстом перевод, долгое время сидел над ним, совершенно ошеломленный.
Затем, придя в веселое расположение духа, отправился к жене и сообщил ей приятную новость. Она посмотрела на него сонными глазами, зевнула и пренебрежительно пробормотала:
— Если уж тебе приспичило за ветром в поле погоняться, в добрый путь! А я из Софии ни на шаг.
Она трепетала при мысли, что он увезет их в село, если исполнится его план постройки мельницы. Даже глазом не моргнет, она это хорошо знала и потому прибавила еще более решительно:
— У меня нет ни малейшего желания кормить вшей у твоих родственников.
К великому ее удивлению, он не рассердился. Он был в благодушнейшем настроении, просто счастлив. Размахивая письмом, он уверял, что может уже проститься с бедностью. Размечтавшись, он впал в разнеженное состояние и начал развивать всевозможные планы постройки нового дома в Софин, рисовать картины будущей благополучной жизни, которая наступит, как только мельница начнет давать доход, а время это уже не за горами.
Готовая поддаться обману, она слушала его с легкой улыбкой, и на детски простодушном лице ее можно было прочесть желание хоть на миг поверить ему. Она удивлялась его безграничной энергии, его воле. Если бы только эта воля была направлена на что-нибудь путное, полезное… Перед ее глазами, словно на экране, прошли все прошлые неудачи, так и не отрезвившие его, борьба, которую он вел со всеми, и, глядя на сухую, жалкую его фигуру гидальго, она невольно рассмеялась и, раскрасневшись, стала хихикать в кулак, теперь уже беззлобно, умиленная его нечеловеческим упорством… Смеясь, она указывала на него пальцем, а он, приняв это за выражение благосклонности, еще шире, до самых ушей, расплылся в улыбке. Потом вскочил и ушел к себе в комнату писать ответ.
Уже первые лучи солнца осветили стены противоположного дома, а Матей Матов все еще сидел и сочинял. Он не сомневался, писал он, что положительный ответ явился следствием происшедших в Германии счастливых политических перемен, которые радуют весь мир и особенно Болгарию, где Гитлер стал кумиром интеллигенции… Ведь благодаря германской династии и мы теперь стали культурной нацией… Только от Германии мы можем ждать настоящей помощи… Так писал Матей Матов, забыв об обидах, нанесенных ему бурбоном, о штабной касте, которая встала ему поперек пути…
Эти воспоминания успокоили его. Они следовали одно за другим, по очереди, не переплетаясь с другими, неприятными мыслями, может быть, потому, что были самыми свежими. Он уже не ругался, не спорил про себя, а лишь плыл по течению мыслей.
Вот он везет мельницу в село. Телеги, запряженные каждая тремя парами волов, едва ползут по крутой дороге, — по той самой дороге, где он проходил столько раз. На душе у него тепло от сознания, что он снова возвращается сюда после стольких неудач и долгой борьбы.
Всю жизнь он работал на чужих, на правителей и интриганов, и только сейчас почувствовал себя самостоятельным, обеспеченным…
Телеги скрипели, усталые волы останавливались и снова трогались, понукаемые возчиками. Был жаркий осенний день — деревья пожелтели, но трава на лугах была еще зеленой.
Матей Матов шел за телегами, с виду спокойный, сдерживая нетерпение, как военачальник, который выиграл сражение и сейчас наслаждается плодами победы. Время от времени он поджидал немца, Карла Гейнца, который, перекинув через плечо куртку, шагал сзади, недовольный тем, что "герр Матоф" заставляет его идти пешком, вместо того чтобы подвезти на машине. Матей Матов попытался его умилостливить, уверяя, что ни один шофер не рискнул ехать в эти дикие места. Немец молчал, пыхтел и молчал, но наконец вторая сигарета, предложенная Матеем Матовым, подкупила его. Он снисходительно улыбнулся и заявил, что все зависит от мотора и что немецкие моторы могут работать при наклоне до девяноста градусов. Разговор на техническую тему пришелся ему по душе, и он подробно рассказал, сколько тонн весит мельница, как просты ее механизмы, каков принцип работы. Он оживился еще больше, поняв, что Матей Матов изучил механизмы мельницы до мельчайших подробностей и что они могут беседовать друг с другом как специалисты.
Матей Матов устроил механика в доме сестры. На следующий день началась работа. Демагогия, обещания уже не годились, — на разговоры и уговоры требовалось время, а надо было торопиться: механик спешил, да к тому же ему нужно было выплачивать подъемные и суточные. Матей Матов слетал в город и получил кредит в банке; в холодный пот бросало его всякий раз, как приходилось платить рабочим, возчикам, платить за известь, за гвозди, за четыре мельничных жернова, которые уже стояли у стены.
— Болтай поменьше, — урезонивал Матей Матов, стараясь побольше выжать из каждого. — Это, сударь, дело общественное, вся околия будет им пользоваться. Вот как.
Фундамент, стены он хотел сделать как можно прочнее, из камня и цемента. Две комнаты и коридор с одной стороны — для жилья, две комнаты с другой — под контору и склад. Такой он представлял себе мельницу, словно действительно лелеял тайную мысль привезти сюда жену. При объяснении с ней он сказал смущенно:
— Да пойми, голова садовая, ведь придется же нам приезжать сюда хоть на лето. Где же мы будем жить?
Немец стал монтировать стальную конструкцию. Высоко в небо поднялись перекрещенные стальные балки, а на них громоздилось огромное колесо с лопастями.
Мельница была готова, оставалось пустить ее в ход.
Механик испытал ее при сильном ветре — лопасти завертелись, и колесо пришло в движение. Стальное чудовище заработало; среди треска и шума из желоба потекла белая мука. Матей Матов ликовал: он победил.
Что же заставило тогда, при освящении, так вызывающе смеяться его жену? Вероятно, ветер был слишком слаб, или же механик-самоучка не мог справиться со своими обязанностями. Потом приехал Карл Гейнц, и дело пошло на лад. Этот Карл Гейнц, между прочим, интересовался не только мельницей, но и всем вокруг, особенно границей. Матей Матов заметил, что он вычерчивает подробную карту линии границы, и подумал: зачем ему она? Должно быть, это какой-нибудь маньяк-географ, подобных чудаков он встречал и раньше.