Она умирала; я это понял. Хватаясь за лекарства, я сделал ей назначенный укол. Стараясь не показывать паники и суеты, тихонько говорил с ней. Маша была рядом.

– Она умирает, – вдруг тихо сказала, или спросила она.

Сашка доделывал уроки в другой комнате, а Ольга подглядывала на нас из-за двери, боясь войти. Мотьке становилось всё хуже. Я это видел и, не зная, что ещё можно предпринять, схватился за следующую ампулу, другого лекарства, не дожидаясь установленного времени. Она уже хрипела. Я сделал новый укол. Мотенька на мгновенье очнувшись, повернула ослабшую голову в мою сторону. Посмотрела мне в глаза, словно говоря, что уже не надо… Простилась, и умерла.

Вся семья была дома. Я с Машей смотрели на Мотю в каком-то отчаянном отрицании произошедшего. Я ещё продолжал гладить её, пытаясь случайно почувствовать дыхание или движение сердца. Ольга тихо заплакала под дверью. Саша пока ничего не знал. Наша Мотя, ещё вчера утром гулявшая со мной, теперь лежала на кровати бездыханно.

– Она, что умерла? – всхлипывая слезами, спросила Ольга.

– Её больше нет, – ответил я, признавая произошедшее.

– Как!? Что с ней? – захлёбывающимся голосом продолжала спрашивать жена. Она всегда переспрашивает, будто это как-то может повлиять на окончательный ответ.

– Умерла Мотя, – подтвердила ей дочка неровным голосом.

Боль и слёзы душили. Ком в горле не давал возможности больше говорить. Я жестом оправил Машу за чистой простынёй. Взяв ножницы, стал аккуратно срезать с Матильды больничные повязки, пластыри. Вынул катетер. Использованные шприцы, пустые ампулы, всё собрал в пакет. Остановив жену с Мотей, я сам рассказал сыну о случившемся. Когда он успокоился, предложил ему проститься с Матильдой. Говорить никто не мог. Молча смотрели и, подходя в последний раз, бережно гладили нашу Мотю.

Свернув простынь вчетверо, я аккуратно переложил Мотю на середину. Бережно сложив её лапки, расправил ушки и в последний раз погладив, завернул. Перевязал в нескольких местах широкой белой тесьмой, вынес на балкон.

– Завтра поеду на дачу.

– Я позвоню, кому-нибудь из друзей…

– Не надо. Я сам отвезу её. Она ведь так любила кататься сидя в сумке. Я поеду на автобусе.

Печальная и безмолвная получилась поездка. Мы, с женой и Мотей ехали в автобусе, совершенно опустошённые. Отрешённые взгляды, отсутствие мыслей, боль в груди. Ещё из автобуса я позвонил сторожу, чтобы расчистил снег у калитки; «Наверняка, сосед напротив приезжая на дачу всю зиму расчищал свои ворота, заваливая снегом чужие». Так уж устроен человек, что если ему нужно очистить вход к себе, то можно завалить чужой. Я не ошибся. Подходя к участку, увидел копающегося человечка. Хорошо, что застал его, и попросил ещё об одной услуге. Участок тоже был по колено в снегу и кажется, у меня нет сил, чтобы самому вырыть могилку.

– Подойди через полчаса ещё покопать нужно будет. И лопату с собой захвати, обычную. Мне до сарая не добраться.

«Отменная зима выдалась, – снежная. И ведь, как будто не собирается таять. А до снегопадов были морозы сильные. Топор в бытовке. Заиндевелая земля под сугробами наверняка сохранила свою твёрдость. Наверно рубить придётся. Я ведь сам хотел выкопать могилку своей Мотьке, но какая-то подавленность не отпускает. Странно, ведь я знал, что это когда-ни будь произойдёт, но не так скоро, не по такой причине. Даже, грешным делом, присматривал на участке уголок… А вот случилось это, приехали сюда, и место для Матильды стало очевидным, но совсем другое».

– Выкопай яму, вот здесь, – указал я точное место гастрабайтеру, подручному сторожа, – размером с этот коврик.

– Тут куст.

– Вырубай его на … Вот топор.

– Глубоко копать?

– Метра хватит.

Опустошение сменилось ненавистью к медикам – ветеринарам. «Ладно, я ни черта в этом не понимаю. Но ведь они не могли совсем не знать, что происходит!? Я, что – первый с подобным случаем? Операция, получается, вообще была не нужна? А кровь, капельницы… Результат из лаборатории так и не пришёл ещё. Только сегодня днём обещали. Какого чёрта это всё?! Что происходит?! Это что – психологическая подготовка к неизбежному, или обычное вытряхивание всего, что он имеет? Мне не жаль денег… Чёрт с ними, хоть деньги и не малые..! Мне жаль другого…»

– Цветы сажать будете? – улыбался землекоп.

– Естественно, – буркнул я. – «Вот идиот»!

Гастрабайтер ушёл. Ольга сидела в обнимку с Мотькиной подушкой.

– Положи ей.

Я молча уложил подушку на дно могилы. Открыл сумку и перенёс в могилу Мотю. Ошейник, поводок, игрушку… Укрыл, поверх савана плёнкой и стал медленно засыпать землёй.

Пустая, лёгкая сумка.

«Походили мы с тобой в Собес… Водки бы выпить… Нет, не могу, – и так тошно. Но может легче станет, ведь не за рулём. Но почему мне должно быть легче? Да, и Мотя не любила, если кто-то выпивал. Нет, всё равно не полезет».

Обратно ехали также молча.

Вернулись домой. «Кажется, я давно не ел. Всё только кофе».

Вечером, открыв холодильник, я вывалил на себя большой пакет с лекарствами на несколько тысяч рублей. Купленные вчера вечером, кому и зачем? «Сраные медики! Ведь знали, что мы не вернёмся… Куда теперь этот мешок»? Горло перехватило злобой. «Надо в аптеку, – купить себе капель в глаза; а то объяснять всем почему у меня глаза красные нет никаких сил. Ссылаться на конъюнктивит, или что надуло… А глаза щиплет…»

Как резко вдруг всё закончилось…

Ноябрь 2016 г.