Вот уже очищают от копоти свечек иконы,
И душа и уста — и молитвы творят, и стихи.
Но с красным крестом всё идут, и идут,
и идут эшелоны,
А вроде по сводкам — потери не так велики.
Уже зацветают повсюду сады.
И землю прогрело, и воду во рвах.
И скоро награда за ратны труды —
Подушка из свежей травы в головах.
Уже не маячат над городом аэростаты.
Замолкли сирены, готовясь победу трубить.
Но ротные всё-таки выйти успеют в комбаты,
Которого всё еще запросто могут убить.
Вот уже зазвучали трофейные аккордеоны,
Вот и клятвы слышны — жить в согласье,
любви, без долгов…
А всё же на Запад идут, и идут, и идут эшелоны,
А нам показалось — почти не осталось врагов.
1978–1979
БЕЛЫЙ ВАЛЬС
Если петь без души — вытекает из уст белый звук,
Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят—
белый стих,
Если все цвета радуги снова сложить —
будет свет, белый свет, Если все в мире вальсы сольются в один —
будет вальс, белый вальс.
Какой был бал — накал движенья, звука, нервов!
Сердца стучали на три счёта вместо двух.
К тому же дамы приглашали кавалеров
На белый вальс традиционный — и захватывало дух.
Ты сам — хотя танцуешь с горем пополам —
Давно решился пригласить её одну,
Но вечно надо отлучаться по делам:
Спешить на помощь, собираться на войну.
И вот, всё ближе, всё реальней становясь,
Она, к которой подойти намеревался,
Идёт сама, чтоб пригласить тебя на вальс, —
И кровь в виски твои стучится в ритме вальса.
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала —
Металась, ломалась, дрожала она
В зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести её по лезвию ножа.
Не стой же ты — руки сложа —
Сам не свой, и ничей.
Был белый вальс — конец сомнений маловеров
И завершенье юных снов, забав, утех.
Сегодня дамы приглашали кавалеров
Не потому, не потому, что мало храбрости у тех.
Возведены на время бала в званье дам,
И кружит головы нам вальс, как в старину.
Партнёрам скоро отлучаться по делам:
Спешить на помощь, собираться на войну.
Белее снега белый вальс, — кружись, кружись,
Чтоб снегопад подольше не прервался!
Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь,
И ты был бел — бледнее стен, белее вальса.
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала —
Металась, ломалась, дрожала она
В зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести её по лезвию ножа.
Не стой же ты — руки сложа —
Сам не свой, и ничей.
Где б ни был бал — в Лицее, в Доме офицеров,
В дворцовой зале, в школе — как тебе везло! —
В России дамы приглашали кавалеров
Во все века на белый вальс — и было всё белым-бело.
Потупя взоры, не смотря по сторонам,
Через отчаянье, молчанье, тишину,
Спешили женщины прийти на помощь к нам —
Их бальный зал — величиной во всю страну.
Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез, —
Припомни бал, как был ты бел, — и улыбнёшься.
Век будут ждать тебя — не моря и с небес,
И пригласят на белый вальс, когда вернёшься.
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала —
Металась, ломалась, дрожала она
В зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести её по лезвию ножа.
Не стой же ты — руки сложа —
Сам не свой, и ничей.
Ах! Откуда у меня грубые замашки…
Ах! Откуда у меня грубые замашки?
Походи с мое, поди, даже не пешком.
Меня мама родила в сахарной рубашке,
Подпоясала меня красным кушаком.
Дак откуда у меня хмурое надбровье?
От каких таких причин белые вихры?
Мне папаша подарил бычее здоровье
И в головушку вложил не хухры-мухры.
Начинал мытьё моё с Сандуновских бань я —
Вместе с потом выгонял злое недобро.
Годен в смысле чистоты и образовапья,
Тут и голос должен быть — чисто серебро.
Пел бы ясно я тогда про луга и дали,
Пел бы про красивое, приятное для всех.
Все б со мной здоровкались, все бы мне прощали…
Но не дал Бог голоса — нету, как на грех!
Но запеть-то хочется — лишь бы не мешали —
Хоть бы раз про главное, хоть бы раз — и то!
И кричал со всхрипом я, люди — не дышали,
И никто не морщился, право же, никто.
Дак зачем же вы тогда: всё — «враньё» да «хаянье»?
Я всегда имел в виду мужиков — не дам.
Вы же слушали меня, затаив дыханье,
И теперь ханыжите, — только я не дам.
Был раб божий, нёс свой крест. Были у раба вши.
Отрубили голову — испугались вшей.
Да, поплакав, — разошлись, солоно хлебавши,
И детишек не забыв вытолкать взашей,
Я спокоен — Он всё мне поведал…
Я спокоен — Он всё мне поведал.
Не таясь, поделюсь, расскажу —
Всех, кто гнал меня, бил или предал,
Покарает Тот, кому служу.
Не знаю как — ножом ли под ребро,
Или сгорит их дом и всё добро,
Или сместят, сомнут, лишат свободы,
Когда — опять не знаю, — через годы
Или теперь, а может быть, — уже.
Судьбу не обойти на вираже.
И на кривой на вашей не объехать,
Напропалую тоже не протечь.
А я? Я — что! Спокоен я — по мне хоть
Побей вас камни, град или картечь.
Меня опять ударило в озноб…
Меня опять ударило в озноб.
Грохочет сердце, словно в бочке камень.
Во мне живёт мохнатый злобный жлоб
С мозолистыми цепкими руками.
Когда, мою заметив маету,
Друзья бормочут: — Снова загуляет… —
Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!
Он кислород вместо меня хватает.
Он не двойник и не второе «Я», —
Все объясненья выглядят дурацки, —
Он плоть и кровь — дурная кровь моя.
Такое не приснится и Стругацким.
Он ждёт, когда закончу свой виток,
Моей рукою выведет он строчку,
И стану я расчётлив и жесток
И всех продам — гуртом и в одиночку.
Я оправданья вовсе не ищу, —
Пусть жизнь уходит, ускользает, тает.
Но я себе мгновенья не прощу,
Когда меня он вдруг одолевает.
И я собрал ещё остаток сил.
Теперь его не вывезет кривая.
Я в глотку, в вены яд себе вгоняю.
Пусть жрёт, пусть сдохнет — я перехитрил.
ЛЕКЦИЯ О МЕЖДУНАРОДНОМ ПОЛОЖЕНИИ
Я вам, ребята, на мозги не капаю,