В совместную картину к нам зовут.
Чтоб граждане его не узнавали,
Он к нам решил приехать в одеяле —
Мол, всё равно на клочья разорвут.
Вы посудите сами:
На проводах в ЮСА
Все хиппи с волосами
Побрили волоса.
С него сорвали свитер,
Отгрызли вмиг часы
И растащили плиты
Со взлётной полосы.
И вот в Москве нисходит он по трапу,
Даёт доллар носильщику на лапу
И прикрывает личность на ходу.
Вдруг кто-то — шасть на «газике» к агенту!
И — киноленту, вместо документу,
Что, мол, свои, мол, «хау-ду-ю-ду».
Огромная колонна
Стоит сама в себе —
Встречает чемпиона
По стендовой стрельбе.
Попал во всё, что было,
Он выстрелом с руки.
Бабьё с ума сходило
И даже мужики.
Довольный, что его не узнавали,
Он одеяло снял в «Национале»,
Но, несмотря на личность и акцент,
Его там обозвали оборванцем,
Который притворился иностранцем
И заявлял, что, дескать, он — агент.
Швейцар его — за ворот.
Решил открыться он:
— 07-я!
— Вам межгород?
Так надо взять талон!
Во рту скопилась пена
И горькая слюна,
Он в позе супермена
Уселся у окна.
Но тут киношестёрки прибежали,
И недоразумение замяли,
И разменяли фунты на рубли.
Уборщица ворчала: — Вот же пройда!
Подумаешь — агентишка какой-то!
У нас в девятом — принц из Сомали!
Неправда, над нами не бездна, не мрак…
Неправда, над нами не бездна, не мрак, —
Каталог наград и возмездий.
Любуемся мы на ночной зодиак,
На вечное танго созвездий.
Глядим, запрокинули головы вверх,
В безмолвие, в тайну и вечность —
Там трассы судеб и мгновенный наш век
Отмечены в виде невидимых вех,
Что могут хранить и беречь нас.
Горячий нектар в холода февралей, —
Как сладкий елей вместо грога, —
Льёт звёздную воду чудак Водолей
В бездонную пасть Козерога.
Вселенский поток и извилист и крут,
Окрашен то ртутью, то кровью.
Но, вырвавшись с мартовской мглою из пут,
Могучие Рыбы на нерест плывут
По Млечным протокам к верховью.
Декабрьский Стрелец отстрелялся вконец,
Он мается, копья ломая.
И может без страха резвиться Телец
На светлых урочищах мая.
Из августа изголодавшийся Лев
Глядит на Овена в апреле.
В июнь, к Близнецам свои руки воздев,
Нежнейшие девы созвездия Дев
Весы превратили в качели.
Лучи световые пробились сквозь мрак,
Как нить Ариадны конкретны,
Но злой Скорпион и таинственный Рак
От нас далеки и безвредны.
На свой зодиак человек не роптал, —
Да звёздам страшна ли опала?
Он эти созвездия с неба достал,
Оправил он их в драгоценный металл,
И тайна доступною стала.
Мажорный светофор, трёхцветье, трио…
Мажорный светофор, трёхцветье, трио,
Палитра — партитура цветонот.
Но где же он, мой «голубой период»?
Был? Не был? Канул иль грядёт?
Представьте, чёрный цвет невидим глазу,
Всё то, что мы считаем чёрным, — серо.
Мы черноты не видели ни разу —
Лишь серость пробивает атмосферу.
И ультрафиолет, и инфракрасный —
Ну, словом, всё, что чересчур, — не видно.
Они, как правосудне, беспристрастны,
В них все равны, прозрачны, стекловидны.
И только красный, жёлтый цвет бесспорен,
Зелёный тоже, зелень — в хлорофилле.
Поэтому трёхцветны светофоры
Для тех, кто пеш и кто в автомобиле.
Три этих цвета — в каждом организме,
В любом мозгу, как яркий отпечаток.
Есть, правда, отклоненье в дальтонизме,
Но дальтонизм — порок и недостаток.
Трёхцветны музы, но как будто серы,
А инфра, ультра — как всегда, в загоне.
Гуляют на свободе полумеры,
И «псевдо» ходят, как воры «в законе»,
Всё в трёх цветах нашло отображенье,
Лишь изредка меняется порядок.
Три цвета избавляют от броженья,
Незыблемы, как три ряда трёхрядок.
Дурацкий сон, как кистенём…
Дурацкий сон, как кистенём,
Избил нещадно.
Невнятно выглядел я в нём
И неприглядно.
Во сне я лгал и предавал,
И льстил легко я…
А я и не подозревал
В себе такое.
Ещё сжимал я кулаки
И бил с натугой,
Но мягкой кистию руки,
А не упругой.
Тускнело сновиденье, но
Опять являлось.
Смыкались веки, и оно
Возобновлялось.
Я не шагал, а семенил
На ровном брусе,
Ни разу ногу не сменил, —
Трусил и трусил.
Я перед сильным лебезил,
Пред злобным гнулся.
И сам себе я мерзок был,
Но не проснулся.
Да это бред — я свой же стоп
Слыхал сквозь дрёму,
Но это мне приснился он,
А не другому.
Очнулся я и разобрал
Обрывок стона.
И с болью веки разодрал,
Но облегчённо.
И сон повис на потолке
И распластался.
Сон в руку ли? И вот в руке
Вопрос остался.
Я вымыл руки — он в спине
Холодной дрожью.
Что было правдою во сне,
Что было ложью?
Коль это сновиденье — мне
Ещё везенье.
Но если было мне во сне
Ясновиденье!
Сон — отраженье мыслей дня?
Нет! Быть не может!
Но вспомню — и всего меня
Перекорёжит.
А вдруг — в костёр?! — и нет во мне
Шагнуть к костру сил.
Мне будет стыдно, как во сне,
В котором струсил.
Но скажут мне: — Пой в унисон!
Жми что есть духу! —
И я пойму: вот это сон,
Который в руку.
Я бодрствую, но вещий сон мне снится…
Я бодрствую, но вещий сон мне снится.
Пилюли пью, надеюсь, что усну.
Не привыкать глотать мне горькую слюну
Организации, инстанции и лица
Мне объявили явную войну
За то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну,
Чтоб доказать — я в колесе не спица.
За то, что мне неймётся и не спится,
За то, что в передачах заграница
Передаст мою блатную старину,
Считая своим долгом извиниться:
— Мы сами, без согласья... —
Ну и ну!
За что ещё? Быть может, за жену —
Что, мол, не мог на нашей подданной жениться?
Что, мол, упрямо лезу в капстрану
И очень не хочу идти ко дну,
Что песню написал, и не одну,
Про то, как мы когда-то били фрица,
Про рядового, что на дзот валится,
А сам — ни сном ни духом про войну.