До отправления скорого поезда оставалось две минуты, когда к мягкому вагону подошли двое: высокий, чуть грузный брюнет в форме железнодорожника и юноша в светлом костюме.

Юноша протянул проводнику билет. Это был именной литер, выписанный до следующей станции.

— Героя везешь! — сказал проводнику железнодорожник. — Головой отвечаешь!

Проводник посмотрел на пассажира. Паренек как паренек, лет шестнадцати, не больше. Серый модный костюм, нейлоновая сорочка. Ничего героического нет. Разве только свежая ссадина над бровью.

— У меня дома таких героев двое, — принимая шутку, усмехнулся проводник.

— Я вам серьезно говорю, — без улыбки произнес железнодорожник. — О нем уже министр знает. А завтра, может, вся страна услышит!

— Будет, Георгий… — пробормотал паренек.

— Зачем стесняешься, дорогой!

Поезд мягко тронулся.

— Попрошу подняться! — сказал проводник.

— Будь здоров, генацвале! — Железнодорожник крепко обнял паренька. — Приезжай, всегда дорогим гостем будешь!

Неловко запнувшись, паренек вскочил на подножку.

— Аккуратней, молодой человек! — укоризненно произнес проводник. — Пройдите в вагон.

Коридор вагона был пуст. Все спали. Паренек остановился у окна. Мимо медленно проплывал пустой перрон. Уже осталась позади фигура Георгия с приветственно поднятой рукой. Вдруг из дверей вокзала выскочила девушка. Оглядевшись по сторонам, она бросилась вслед за поездом. Когда она поравнялась с мягким вагоном, паренек отодвинулся от окна.

— В пятом купе нижнее место свободно, — сказал неслышно подошедший проводник. — Я сейчас постелю.

— Нет, нет… Не надо… Я здесь…

Глаза у паренька не то усталые, не то грустные.

— Как хотите, — сказал проводник. — Если что надо — кликните.

Он скрылся в служебном купе. Паренек сел на откидную скамеечку у окна. В вагоне было тихо. Поезд, набирая ход, шел по эстакаде, нависшей над кварталами спускающегося по склону холма города. В окнах домов горели редкие огни.

Даже не верилось, что все это случилось именно здесь, всего какой-нибудь час назад…

1

А все Петька Щукин. Он виноват. Мы с ним учились вместе в пятом классе. Петька был старше меня. Он сидел два года не то в четвертом, не то в третьем. А в пятом совсем ушел из школы, поступил в железнодорожное училище. Вчера я встретил Петьку в депо. Он сразу стал обо мне заботиться. Куда-то сбегал и сказал, что добился, теперь меня прикрепят к нему в ученики. Потом он сказал, что надо обязательно обмыть мое поступление на работу. Мы выпили с ним по две кружки пива в буфете и пошли в город.

Было нам очень весело. Мы смеялись как сумасшедшие. На нас все оглядывались. Возле танцплощадки мы встретили двух девчонок. Одна из них — черненькая, высокая — мне очень понравилась. У нее была строгая, на пробор, прическа и длинные серые глаза. Я такие глаза только в заграничных фильмах видел. Раньше ее в нашем городе я не встречал. Петька начал острить, задирать девчонок. Подруга черненькой смеялась, а та даже не улыбнулась ни разу. Как будто нас и не было.

И тут мне вдруг стало плохо. Так плохо мне еще никогда в жизни не было. А главное, это случилось на глазах у девчонок. Черненькая только мельком на меня взглянула и тут же отвернулась. Но мне даже сегодня утром было стыдно вспоминать этот взгляд.

Год назад в моей жизни произошли неприятные перемены. Нашу старую школу сломали, и в восьмом классе меня перевели в другую, образцовую имени Н. В. Гоголя. Порядки там были строгие. Учителя каждый день говорили о высокой чести учиться в школе, носящей имя великого писателя, как будто Н. В. Гоголь был круглый отличник. Но все-таки, наверное, в старой школе нас учили как-то по-другому, потому что теперь на уроках я часто ничего не понимал.

Класс был сильный, ребята почти все незнакомые, спрашивать я стеснялся. Первое время я еще пытался разобраться сам дома, а потом махнул рукой. На уроках, когда меня спрашивали, отвечал невпопад, под дружный смех класса.

Я стал прогуливать. Утром брал портфель и уходил из дому. Город наш небольшой, на улицах легко можно встретить знакомых, и я шел к железной дороге. В стороне от станции ложился в пахнущую нефтью пожухлую придорожную траву и часами смотрел на проходящие мимо поезда.

К зиме стало хуже. На кино у меня деньги бывали редко, даже на дневные сеансы. Но в конце концов я открыл замечательное место: районный дом санитарного просвещения. Там с утра начинались лекции с диапозитивами.

Мама ничего не замечала. Утром я уходил, как всегда, а вечером она часто дежурила. Она работает на междугородной телефонной станции старшей смены. А отец — в командировке. Скоро два года. Он строит железную дорогу в тысячах километров от нашего города.

К весне стало ясно, что экзамены мне не выдержать и придется оставаться в восьмом классе на второй год. Я решил не дожидаться неизбежного и сказал маме, что хочу идти работать на железную дорогу, как папа. Мама сначала ничего не могла понять, сколько я ни твердил, что мне уже шестнадцать лет, я имею паспорт и хочу начать трудовую жизнь, а потом пошла в школу — и все выяснилось.

Через неделю мы отправились в депо. Там хорошо знали папу и согласились взять меня учеником слесаря. С осени я обещал маме начать учиться в восьмом классе вечерней школы.

2

Сегодня я пришел в депо вовремя, к началу вечерней смены, но ни Петьки, ни бригадира не нашел. Все были заняты своим делом и на меня только покрикивали, чтобы посторонился. Я решил поискать бригадира.

Вечерело. По путям Сортировочной станции сновали маневровые тепловозы. Хриплый голос распекал по радио какого-то Сударкина, который загнал не на тот путь вагоны. Никогда я не слышал, чтобы по радио говорили такие слова.

Я шагал по шпалам и думал о вчерашней девчонке. Удивительно крепко засела она у меня в голове. Чей-то крик заставил меня поднять голову,

Навстречу бежал Петька, придерживая на боку сумку с инструментами.

— Гуляешь? — крикнул он. — А я тебя по всему депо ищу! Пошли!

Я очень обрадовался Петьке. Щукин оглядел меня.

— Ты что, снова на танцы собрался? Спецовка где?

— Понимаешь… Кладовщика нет…

— Беда с тобой, Селезень… — вздохнул Петька. — Хоть за ручку води. Ну, пошли.

— Куда?

— У сто тридцать четвертого пескоструйка барахлит. Не отставай, шевели протезами.

Петька нырнул под стоящие на соседнем пути вагоны.

Под заправкой стоял целый поезд из тепловозов. Я насчитал восемь, но Петька сказал, что их только четыре. Каждый тепловоз — из двух одинаковых секций. Они сцеплены торцами друг к другу, и получается вроде дубля в домино. Восемь секций растянулись метров на сто с лишним.

Петька присвистнул:

— Вот это сцепочка, будь здоров!

Из первой кабины высунулся пожилой машинист.

— Зачем пожаловали?

— Помочь ветеранам труда, — сказал Петька. — Говорят, зашились, без нас не обойтись.

— Что же, в депо настоящего слесаря не нашлось? — нахмурился машинист и скрылся в кабине.

— Тяготеет над людьми груз прошлого, Сергей, — громко произнес Петька. — Ведь сколько лет уже поем: «Молодым везде у нас дорога…» А старикам, извини, только почет…

Голова машиниста снова показалась в окне кабины.

— У тебя рашпиль есть?

— Есть! — с готовностью отозвался Петька. — Дать?

— Самому сгодится… Попроси приятеля язык тебе подпилить.

Петька беззлобно рассмеялся. Что-что, а юмор он понимает.

— Пойдем, Селезень, — сказал он. — Покажем, на что способно новое пополнение рабочего класса.

— А этот свистун тоже — класс? — спросил машинист. Он глядел на мои брюки.

— Не угадал, батя, — сказал Петька, — трудовая интеллигенция! Пошли!