Ис. Гольдберг

Гармонист

Повесть

1

Никон щегольски поправил гармонный ремень через плечо и пробежал пальцами по ладам. Гармонь залилась веселой тараторочкой.

— У, язвинский! — ласково обругала Никона курносенькая Милитина. — Такой-то ты способный!

Веселая и удовлетворенная усмешка тронула губы Никона и он еще старательней приналег на лады и с шиком стал развертывать гармонь.

По всему поселку Никон считался первым гармонистом. Ни одна вечеринка не обходилась без него и даже порою он выступал в клубе и ребята яростно хлопали ему, гордясь, что в рукописной, раскрашенной афише имя Никона стояло рядом с именами артистов.

— Артист! — говорили ему полушутя, полусерьезно приятели. — Тебе бы на театрах выступать! Большие бы ты деньги огребал. И паек, может, какой самой наивысшей категории получил бы!

Но артистом Никон бывал только в выходные дни и после работы. На работе же не все у него было благополучно. В шахте, в забое, возле вагонетки у него исчезало все его проворство, он становился вялым, невнимательным, рассеянным. Он с неохотой спускался под землю, с неохотой брался за лопату и небрежно накладывал вагонетки блестящим черным углем. И норма его еле-еле стояла на среднем уровне, в то время, как товарищи его, работавшие рядом с ним, в двух шагах от него, выгоняли хорошие заработки и лезли в гору.

Он работал с натугой, как бы отбывая тяжелую повинность. И оживлялся он только к концу рабочего дня, когда подходило время шабашить и можно было, бросив лопату, бежать по штрекам к стволу шахты и дожидаться подъема на-гора.

И там, при свете еще яркого солнца, он сразу оживал, становился веселым и деятельным, быстро шел в свой барак, переодевался, забирал гармонь и отправлялся куда-нибудь с ребятами, которые тотчас же меняли свое отношение к нему, делались приятельски-ласковыми, хлопали его по плечу и наразрыв таскали его с собою в разные места.

Так жил Никон на шахте около года, с трудом свыкаясь с работой шахтера, опасливо и нехотя спускаясь в забой, находя полную и единственную отраду в своей многозвучной звонкоголосой гармони.

2

Бригады на Владимировском руднике соревновались, шахтеры втягивались в кипучую борьбу за производство, за план, на доске почета появлялись имена все новых и новых героев, а Никон знал свою работу, как нудную и тяжелую обязанность, и все норовил урвать для себя лишний час из рабочего дня. Товарищи примечали это за ним. Упрекали его. Сначала незлобиво, по-приятельски, а потом, когда он однажды явился на работу с тщательно завязанным пальцем и еле-еле ворочал лопатой, они возмутились:

— Ты чего вроде опоенного? Спишь, али работаешь?

— Брось дурочку валять! Работай по настоящему!

Никон плаксиво скривился и, не глядя товарищам в глаза, пояснил:

— Да у меня, ребята, палец болит... Боюсь решить его на-совсем. Как же я тогда играть стану?

— Так ты думаешь в перчаточках уголь наваливать? Что-бы ни-ни? И царапинки тебе не приключилось?!

— Не волынь и примайся за дело, как следует!..

Никон угрюмо приналег на работу. Мрачный и обиженный, он сторонился в этот день от приятелей. А вечером в бараке долго возился с ушибленным пальцем, мыл его, тщательно перевязывал. И взяв в руки гармонь, попробовал играть завязанным пальцем, а когда ничего у него не вышло, осторожно отставил ее от себя, горько пожаловавшись соседям:

— Не действует палец покеда... Зашиблен шибко. Лечить надо.

— Лечи, как же, надо лечить! — поддержал его кто-то.

— Пойду к врачу. Беда мне без пальца!

Он проходил весь следующий день, возясь с пальцем, и не явился на работу. Еще один день у него ушел на дежурство в амбулатории.

В амбулатории осмотрели палец, приложили какой-то мази, перевязали и отказали в бюллетене:

— Пустяки. Если из-за этого освобождать, так производство остановить придется. Дня через два все у тебя, товарищ, пройдет.

Десятник отметил Никону два прогула. А в бригаде парня взяли в крутую обработку.

Бригадир, слегка прихрамывающий, седоусый Антонов, прозванный шахтерами Антон Полторы-ноги, окинул Никона укоризненным взглядом, прислушался к тому, что сказали другие, и коротко заключил:

— Сроку тебе, гармонист распрекрасный, дается одну пятидневку, желаешь в людях по-людски работать, берись за ум, а не желаешь — выметем из бригады. Вполне окончательно выметем!

И было это сказано так веско и решительно, что никому не пришлось ничего добавлять, а Никону осталось только съежиться и уйти поскорее в работу.

3

Пятидневка промелькнула быстро. Никон успел размотать повязку с пальца и снова, как прежде, принялся за гармонь. Проскучав по ней пару дней, он теперь с азартом и взасос стал играть целыми вечерами, собирая вокруг себя толпы слушателей.

А дела в шахте шли у него попрежнему вяло, и попрежнему он был худшим работником в бригаде.

И как раз в один из дней этой пятидневки антоновская бригада вступила в соревнование с бригадой Ерохина, партизана и лучшего забойщика шахты.

Антон Полторы-ноги, вне своего обыкновения взволновавшись, собрал вокруг себя в одну из свободных минут бригаду и проникновенно, но немного путанно сказал:

— Вполне окончательно надо, ребята, не подкачать!.. Они на работу злые. Так понимать надо... А мы, конечно, еще злее!..

Ребята понимали, и налегли на работу. И тут работа всех стала острее и четче определяться работой каждого. И Никон жестоко почувствовал, что отставать от товарищей нельзя. Но все же отставал.

Его медлительность, его вялое и безвкусное отношение к труду раздражали бригадников. Подгоняя его, они становились по отношению к нему все суровее и злее:

— Никакого в тебе товарищества, Старухин, а одно только свинство!

— Катись к лодырям! В рваческую команду!

И по прошествии пятидневки молча присутствовали при том, как Антон Полторы-ноги спокойно и торжественно вытащил из кармана тужурки смятый список своей бригады и, долго мусля карандаш, жирной чертой зачеркнул фамилию Никона:

— Заявляйся в контору и ищи себе других дураков! — сухо сказал он при этом Никону. — Конечно, коли имеется еще на шахте у нас такая привольная бригада, где лодырей обожают, так ты туда в самую точку попадешь...

Никон понуро потоптался на одном месте, сразу не поняв в чем дело. Он оглянулся на товарищей, но те, казалось, не замечали его и были заняты чем-то своим, общим для них всех. У Никона задрожал голос, когда он сказал:

— За что же, товарищ Антонов?

Бригадир хмуро поглядел на него и покачал головой:

— И скажи ты на милость, еще не понимает, за что?! Не маленький, дурачком, пожалуй, прикидываться поздновато!

4

Никон попал в забой, где норма не выполнялась, где работа шла полегоньку, через пень колоду. Забойщик, злой и раздражительный шахтер появлялся в шахте почти каждый день навеселе и свирепо кричал на своих товарищей, вымещая на них какие-то свои обиды и огорчения. Порядка и согласованности в работе, какие были в бригаде Антонова, здесь и в помине не было. Не было и товарищеской спайки между работающими.

В первые же дни работы здесь Никон почувствовал себя одиноким среди этих новых товарищей по забою. Правда, никто не корил его и не попрекал низкой выработкой и вялыми темпами. Но зато не было и того, что отличало спаянную крепкую бригаду Антонова от других бригад: не было хорошей и легкой заботливости друг о друге. Никон с тоскою отметил для себя еще и другое: когда он теперь стал в бараке играть на гармони, его прослушали попрежнему охотно, а когда однажды он кончил одну песню и принялся за другую, кто-то из слушателей насмешливо протянул:

— Полные сто процентов, Старухин, на гармони вытягаешь?! На песни ударник, значит!

Никон остановился, звуки гармони оборвались. По шее и по щекам у Никона разлился жаркий румянец.