Когда начинается ярмарка, служащие магазина встают ни свет ни заря, а закрывают двери лишь поздним вечером. Оно и понятно — ведь основная работа магазина приходится на пять ежемесячных базарных дней. Нгиа со своими людьми еще затемно раскладывают покрасивее на прилавках каждую штуку материи и перетаскивают со склада мешки с солью. К открытию торговли белая гора соли должна выситься вровень с чашами подвесных весов.

Не раз уж в базарные дни магазин торговал черной и цветной диагональю и сатином. Женщины и девушки мео наперебой раскупают эти ткани на платья. У прилавков с материей покупатели и любопытные не переводятся. Нгиа отмеряет и режет ткань, выписывает чеки, считает деньги и улыбается покупателям. Отовсюду только и слышится:

— Товарищ Нгиа!.. А товарищ Нгиа!..

Чтобы не выстраивалась очередь, Нгиа встал к прилавку вместе с двумя продавцами. Мог ли он допустить, чтобы люди, приехавшие издалека за покупками, зря теряли время?! «Народ одновременно и покупатель и хозяин». Эту фразу он вычитал в какой-то книжке и переписал в свой блокнот.

В базарные дни всегда так: сосчитаешь выручку, глядь, а на дворе уже ночь. И когда еще поставишь у изголовья винтовку да уляжешься спать…

Нгиа был избран членом бюро Окружного комитета партии. И теперь, чтобы оправдать оказанное ему доверие, он старался работать лучше прежнего, стремился поставить дело по-новому, чтобы народ не знал ни в чем недостатка.

В разгар уборочной страды, когда люди, занятые в поле, не могли выбраться сюда, на базар, вьючные караваны доставляли товары первой необходимости в каждую деревню.

Вот и сегодня работник магазина, который торговал медикаментами — он был из народности зао, — подошел к дверям, ведя в поводу вьючную лошадь. Позади маячили еще несколько человек: один ехал верхом, другие вели коней под уздцы. Они развозили товары по деревням, спускались в Наданг, доезжали до устья Намма, не пропустив ни одной общины мео, лы, тхай, зао и са…

Девушки мео, пупиео[90], лоло, проходя мимо магазина в поле, привычным движением срывали упругий лист кукурузы и, свернув его в рожок, играли на нем, скликая дружков. Чтобы освежить рот, они обламывали пустой без початков стебель и жевали его. Потом снова дудели в рожок.

Одна из них окликнула Нгиа:

— Что небось ездили с товаром в Наданг?!

Нгиа помахал ей рукой:

— Да нет, я собрался в город.

— Едете в такую даль. А вы там случаем нашу красавицу Ми не забудете?

Подружки рассмеялись.

— Заказов в город не будет? — громко спросил Нгиа.

Девушки, обнявшись, тихонько засмеялись и ничего не ответили.

XXII

Пора дождей давно миновала. Рассвирепевшая было речка Намма стала снова тихой и кроткой. В Наданге гидрологи навели через реку мост из лиан. Канаты, на которых они подтаскивали и устанавливали свою «железную рыбу» — водомер, определявший высоту паводка, все еще не срезали, и концы их болтались и раскачивались, обвиваясь вокруг крестовины из бревен. В сухие ночи голоса неведомых птиц сливались в немолчный шум, напоминавший рокот воды, и путник со страхом думал: уж не новый ли это паводок гонится за ним по пятам? Но нет, вода оставалась низкой, и речку Намма можно было в любом месте перейти вброд.

Как обычно, в конце года стояли погожие тихие дни. Женщины разостлали у подножий скал только что сотканные льняные полотнища — отбеливали их на солнце, готовясь шить новогодние обновы. Хозяйки, отправляясь на базар, брали с собой кудель, и, пока они расхаживали меж торговых рядов, пальцы их привычными движениями сучили бесконечную нить. Случалось, женщины в деревнях и за полночь трепали лен, и даже на улице слышен был перезвон браслетов, украшавших их запястья. Если надумал сшить обнову — поторопись и не вздумай лениться!

Вновь, как всегда в конце года, зашумели базары — средоточие надежд и чаяний всей округи. И каждый, собираясь на ярмарку, думал о своем заветном.

Старики са из Наданга дожидались торгов, чтобы купить в магазине мотыги и склепанные из стальных колец основы, к которым крепится сеть…

Ми, соскучась по Нгиа, считала на пальцах дни, оставшиеся до ярмарки. А вдруг он вернется с совещания из города и сразу уедет в отпуск к себе на равнину…

А Кхуа Ли ждала Тхао Кхая. Он тоже спустился в город на совещание. Успеет ли Кхай вернуться к открытию ярмарки?..

Дни ярмарки… Парни и девушки давно дожидались их и готовились. Сколько влюбленных мечтали увидеться здесь! Сколько намечалось деловых встреч!

Явился и Виен — гидрограф, недавно приехавший сюда с равнины и прослышавший о веселых базарах в Финша. Работники деревенских санбригад пришли на ярмарку закупить ДДТ. Были здесь и изыскатели-дорожники, и учителя, и геологи: ярмарка в горах Западного края, по их мнению, ничуть не уступала воскресным и праздничным базарам внизу, на равнине. Женщины в окрестных деревнях ожидали открытия ярмарки с особенным нетерпением: прошел слух, будто в магазин завезут ткань цвета индиго с белыми набивными цветами — покрасивее домотканых холстов, раскрашенных по восковым узорам. И еще говорили под Новый год вроде должны доставить черную диагональ намдиньской выделки, сатин разных цветов и зеленое полотно.

Старики, держа в одной руке зонт, в другой кальян, шли на ярмарку повидать друзей. Усядутся, бывало, с приятелями, поговорят о том о сем, выпьют стопку водки и снова затеют разговор, степенный и обстоятельный… Детвора тащила клетки с пернатыми — готовились птичьи бои…

Что ни день приходили караваны с товарами для магазина. Малорослые лошадки отправляются в путь по горам, покинув свои коновязи, что кольцом окружают сваи у входа в дома мео. Выносливые и резвые, кони эти везут по шестьдесят килограммов груза, не считая веса седел и вьюков. Бывает, и три, и четыре дня подряд поднимаются они по кручам, но копыта их все так же бодро стучат по камням, по-прежнему блестят зоркие глаза, чутко насторожены уши, и хвосты развеваются, как на смотру.

Окрестный люд валом валит на ярмарку.

По издавна заведенному обычаю раньше всех несут на торги свой товар старики из племени хани. Огарки благовонных палочек — их возжигают, чтобы задобрить духов — густыми, словно рассада, пучками щетинятся поутру вдоль кувшинов с винными дрожжами и мешков, набитых завернутыми в листья медовыми коржами. Старики сваливают наземь кипы травяных циновок, скамейки и подносы из лиан и распрямляют сильные плечи. Один старец — он притащил на голове огромный чан, в каких гонят обычно водку, — становится на колени и опускает свою ношу наземь. Чан — в нем спокойно улегся бы человек — слишком велик, и сбыть его с рук мудрено. Ну кому нынче взбредет на ум гнать этакую прорву водки? Обычно к концу ярмарки, когда все товары уже раскуплены, остается непроданным только этот чан. И хозяин уносит его домой, чтобы снова притащить на следующие торги.

Разложив позаманчивей свой товар, старики хани степенно оглядывают базарную площадь: в этот ранний час она пуста и безлюдна. Явились пока одни лишь «железоискатели» — геологи в зеленых штанах и рубашках и новеньких широкополых шляпах. Они явились на ярмарку со всем своим добром: теодолитом, треногой, вешками. Ну, да и покупатели они никудышные — наберут волокнистого табаку у стариков зао — вот и весь сказ!

В универмаге настежь распахнуты двери — словно четыре ярких плаката, что присылает из города отдел пропаганды. За каждым прилавком — продавец. Двое из них — девушки лоло, круглолицые, белокожие и румяные — улыбаются во весь рот. Одна торгует галантереей, другая — тканями. По базарным дням они щеголяют в нарядах своего племени — облегающие душегреи с косыми застежками и вышитыми на груди ярко-красными цветами и черные юбки: обернутые вокруг бедер квадратные полотнища плотной переливчатой ткани.

Рядом, в продовольственном отделе, молодой парень из племени мео старательно регулирует подвесные весы, на которых развешивают соль. Весы надо срочно отладить: скоро нагрянут покупатели. От пересыпавшейся здесь изо дня в день влажной соли почернел деревянный прилавок.