Каждый, кто бывал в Финша прежде, теперь изумляется:

— Э-э, да тут все идет по-новому!

Дорогу в город Иен, которая раньше узкою лентой лепилась по кручам, огородили и привели в порядок; в прошлом году народ со всей округи вышел на дорожные работы: были расширены узкие участки и наведены мосты там, где паводок обычно преграждал людям путь. Хозяйственный отдел прислал из города специалистов; они расставили вдоль дороги путевые знаки, провели съемку, наметили план «поэтапного расширения полотна». Плетеные времянки дорожников и геодезистов забрались на самую седловину перевала. В деревнях люди говорили: «Скоро небось и мы услышим гудки автомобилей…» И никого это не удивляет — так и должно быть, потому что в Финша строится социализм. По дороге везут кукурузу и соль, доставляют всевозможные товары и даже… кино; дорога принесла людям многое, о чем они прежде только мечтали. Новая жизнь пришла в каждый дом.

Нет, край этот, право же, не узнать!..

Наверно, и нам с вами, читатель, стоит приглядеться к переменам, совершающимся повсюду — от Наданга до Финша.

В Наданге, к примеру, создан партизанский отряд. Контрабандисты и лазутчики из Лаоса больше не смеют здесь появляться.

Земляки со всей округи, из деревень мео и лы, тхай, зао и са прислали в Наданг — на обзаведенье хозяйством — рис, ткани, тыквы, бамбуковые бочонки с салом и семенами. Староста Панг передал односельчанам пожеланье Правительства, чтобы в деревне их была создана бригада трудовой взаимопомощи.

Если соседи станут работать сообща, нужда и голод уйдут из каждого дома. Свыкнутся земляки в бригаде с коллективным трудом, а там, глядишь, и организуют кооператив, как в соседних общинах…

Трудовая бригада собрала уже два урожая. И наконец к людям пришел достаток.

А ведь са и не знали прежде, что такое достаток. Они всегда жили в бедности; поколения сменялись одно за другим, но нищета оставалась неизменной. В домах у са было пусто — ни добра, ни запасов, — одни лишь детишки, изможденные — кожа да кости. А нынче у всякой семьи свой буйвол, свой плуг, бороны и мотыги. В прошлом году приезжал сюда агроном и научил их возделывать хлопок. Древние обычаи запрещали племени са возделывать хлопок и лен, как это делали мео. Но нынче, едва наступает седьмой месяц года, всюду во дворах сушится лен и серебристые волокна кружатся повсюду и залетают в дома, точь-в-точь как в деревнях, где живут тхай и мео.

Заглянешь со двора в любой дом: на полке за столом торчит бутыль с керосином, а на стене висит новехонький черный зонт. И так повсюду — и в доме у старосты Панга, и у любого из соседей. За стропилами полным-полно рису, и простого, и клейкого — только успевай обмолачивать. Идешь вечером по деревне и слышишь: между сваями под полами домов гулко стучат песты — это рушат зерно в ступах.

В Финша открылась начальная школа с тремя классами. И дважды в год идет набор на курсы ликбеза, что открылись в доме, на высоком холме, как раз на месте старого французского форта. Кадровые работники, которые учатся на курсах, говорят: вот, мол, дожили до седых волос, ни разу не заглянув в книжку, а теперь Правительство и нас усадило за парты.

По утрам слышно, как дети читают в классе нараспев:

Красное знамя с желтой звездой посередине развевается во дворе перед школой на высоком шесте, окруженном ярко-лиловыми цветами, что зовутся «десять часов»[84], и — небывалая в здешних местах редкость — кустиками роз: учитель, ездивший в отпуск домой, в Киенан[85], с тысячью предосторожностей привез их сюда с равнины.

Тихими вечерами моросящий дождь лакирует бока холмов, над кровлями вьется дым очагов, а на дороге у ярмарочной площади перед дверью магазина стоят кони — целая вереница. Крыльцо завалено товарами, ждущими погрузки. Все они закуплены у населения: корзины с чайным листом, тюки льна, мешки с содой и даже пара живых обезьян в двух здоровенных бамбуковых коробах, а рядом — свернувшийся кольцами удав. Завтра чуть свет караван увезет все это в город.

Три здания магазина, пристроенные друг к дружке, стоят посреди площади. Товары на любой вкус: тут тебе и теплая стеганая одежда, и цветные нитки, чугунные котлы да сковороды, фарфоровые чайники, алюминиевые ложки… В продовольственном отделе соль и перец, сахар, бобовая лапша, лаосский табак[86], сигареты «Чыонгшон»… А заглянешь в третий отдел и увидишь: на полках и в ящиках — мотыги да тяпки, плужные лемехи, длинные ножи с загнутым концом, молоты, секачи, железные основы для сетей, гвозди…

Отдельно в кладовых сложены удобрения: фосфатные и азотистые. Ну и, конечно, инсектицид «666», он хранится рядышком со складом, где председатель Тоа держит чугун для своей кузницы.

Под широким навесом закупочного отдела — четвертого по счету — стоят большие рычажные весы, и тут же еще пара подвесных весов. А чуть поодаль громоздятся бамбуковые бочонки с воском, семенами бальзамки[87] и горного тунга[88], свернутые шкуры леопардов и чешуйчатые кожи панголинов[89], связки тамтхата, тюки льна, короба с содой, персиковыми косточками и всякой всячиной.

В конце двора — коновязь.

Ниже по склону поставлены два склада: в одном хранятся дары леса, в другом — соль. К соляному складу пристроены амбары: первый полон кукурузы, второй — риса.

Строения эти возводились постепенно — сперва одно, потом другое, точь-в-точь как перемены, случившиеся здесь, в Финша: что ни день прибавлялось что-то новое. Первое время все отделы и склады помещались в одном-единственном здании. Теснота была страшная. Случалось, отловят, чтоб вывезти за границу обезьян, белок-летяг или питонов, а то и тигров; и все это зверье, дожидаясь перевозки, томились в том же самом доме, где за тонкой перегородкой ночевали продавцы.

На первых порах в магазине работали трое: Нгиа, парень, присланный городским отделом торговли, и недавно демобилизованный местный житель из красных мео. Но парень из города здесь не прижился. Он не умел ходить по горам, да и сама работа была ему не по душе. И он добился перевода обратно на равнину. Потом магазин разросся, и работать в нем начали местные жители. Нгиа учил их всему — и грамоте, и тому, как надо обращаться с товарами, как оберегать припасы от грызунов и плесени. Сперва он ставил их к прилавку, где было полегче: отпускать соль, керосин, котлы, сковороды — все, что нетрудно сосчитать и отмерить. Потом поручал товар посложнее: иголки, кнопки с пуговицами и прочее — то, что требовало быстрого счета и сноровки, особенно когда люди закупали всего помногу.

Ну а теперь в магазине работает гораздо больше народу. И все-таки Нгиа, хоть он и заведующий, занят всегда дотемна. Обычно он и сам подолгу стоит за прилавком. Общение с людьми, по его убеждению, главное звено социалистической торговли. Только каждодневно общаясь с покупателями, торговый работник может повысить свой политический и деловой уровень и до конца понять, какой идейный заряд заключен в каждой иголке, каждом килограмме соли, в каждой пачке бумаги или тюке льна. Ведь магазин — это не только место, где покупают, продают или обменивают нужные вещи и где работают — от такого-то и до такого-то часа — любезные и проворные продавцы. Товары на прилавках магазина — все равно что цветы, раскрывшиеся в ожидании пчел. Магазин — это как бы средоточие человеческих чувств, помыслов и чаяний; он стал и впрямь всеобщим достоянием и отрадой.

Магазин определяет течение жизни людей и весь ход их дел, особенно в дни ярмарки.