- Утафф, - Мезенцев подтвердил слова незнакомца.

- Да, я знаю, - с готовностью кивнул дознаватель. - Так вот, что вы о нем знаете? Что вам известно? Меня интересуют все, подчеркиваю это слово, абсолютно все подробности. Удовлетворите мое любопытство?

Григорий бы с радостью это сделал. А еще с большей радостью, проломил бы череп этому придурку. Но в настоящее время силы оказались не равны, и парню пришлось играть по чужим правилам.

- Кхонтратьефф фместе с Максом отпьяафились на тачу к генейалу. Он претатель. Нушны докасательстфа...

Чем больше он говорил, тем хуже слушались его язык и губы. Мезенцев почувствовал как его жевательные мускулы наливаются свинцом, начинают болеть зубы. Он почувствовал горько-соленый привкус крови.

- Доказательства измены генерала Суворова, я полагаю?

- Аха. Я... снаю, что он послал наемникоф сса... мной.

Глаза дознавателя буквально пригвоздили Мезенцева к койке.

- Вам удалось... как же это назвать..., прочесть их, я прав?

- Ф некхотором роде.

- Поразительно, - сказал он, - выше всяких похвал. Итак, что вам еще известно о господине Кондратьеве?

А что ему еще было о нем известно? По большому счету ничего. Если у Михаила и Макса существовали какие-то сторонние планы, то они не сподобились посвятить в них Григория. Зачем, если парень был далек от рабочих кондиций и ближайшее время обязан был провести в стационаре.

Мезенцев об этом так и сказал, чем поверг господина в белом халате в тягостное раздумье. Тот надолго ушел в себя, подошел к окну и стал сосредоточенно наблюдать за улицей. Молчание длилось как минимум пару минут, после чего дознаватель резко обернулся, щелкнул пальцами и произнес:

- Нет, мил человек, так дела не делаются. - Он замотал головой, словно отказываясь поверить в то, о чем только что подумал. - Я вынужден пойти на крайние меры. Извините, но ваша голова, точнее информация, которая содержится в вашей голове, для меня чрезвычайно важна. И я обязан знать все, что знаете вы.

- Штхо фы имеетхе...

Опешивший Мезенцев не успел договорить, как в палату заявился еще один тип, худой, неказистый и мрачный. При себе он имел небольшой кейс, который тут же разместил на столе перед монитором.

- Мне очень жаль, - произнес дознаватель, - но я не могу ничего с собой поделать. Работа и результаты - превыше всего, молодой человек. Пожалуйста, поймите это и постарайтесь меня... нет, даже не простить, а просто понять. Чисто по-человечески.

У Григория внутри все оборвалось.

- Штхо фы сопираетесь...

- То, чего не собирался делать с вами, но то что вынужден делать. Сейчас вам введут препарат, и вы станете очень сговорчивым. В простонародье его называют сывороткой правды. Я называю это спецпрепаратом или десяткой. Не буду вдаваться в подробности, почему десятка а не, скажем, восьмерка или шестерка, это не интересно. Могу сказать лишь, что спецпрепарат отлично себя зарекомендовал и великолепно работает. Естественно, кому-то нужна доза больше, кому-то меньше. У каждого свой волевой порог, который, в любом случае, нужно преодолеть. Я уже проделывал это не единожды, и процедура сия мне досконально знакома, правда в вашем случае есть одно небольшое "но": вам уже вводились специальные препараты, эффект от которых вы сейчас можете наблюдать на своем... хм... лице. А химия - наука не такая уж и простая, и пока что не универсальная. Одни препараты вполне себе неплохо взаимодействуют с другими, а вот другие... либо теряют свою эффективность, девствуя в сочетании, либо вызывают побочные эффекты, зачастую фатальные. Мне очень жаль, молодой человек, но в вашем случае вам ничего не остается как только дождаться смерти. Она не будет мучительной, хотя, вполне возможно, она будет долгой. К тому времени вы уже перестанете что либо понимать и адекватно воспринимать окружающий мир, со всеми вытекающими...

Тем временем, пока дознаватель со вкусом живописал Мезенцеву преимущества и недостатки сыворотки правды, его ассистент деловито раскрыл чемоданчик, извлек из него ампулу, содержимое которой спустя несколько мгновений перекочевало в обыкновенный одноразовый шприц.

- У нас все готово, - скрипучим, неприятным, режущим слух голосом проскрежетал он.

- Раз готово, то приступайте, - велел дознаватель.

Худощавый медленно подошел к вертикальному штативу с установленной на нем капельницей, перекрыл клапан подачи жидкости.

Григорий зашипел, попытался отстраниться от нависшего над ним человека. Безуспешно. Тело его не слушалось, сил сопротивляться практически не осталось. Он находился в настолько подавленном состоянии, что сейчас не мог, казалось, даже пальцем пошевелить.

Ассистент ловко извлек катетер из вены, отбросил ставшую бесполезной трубку. В его глазах сверкнул огонь превосходства. Он наклонился, примеряясь.

Игла коснулась бледной человеческой кожи.

Дверь в реабилитационную палату распахнулась от удара ноги. Раздались два сухих щелчка, и человек со шприцом, забрызгав Мезенцева собственной кровью и осколками костей черепа, плюхнулся на пол. Вслед за ним упал дознаватель, не успевший толком понять, что происходит.

В помещение ворвались две живые тени, быстро оформившиеся в человеческие фигуры.

- Живой, - с облегчением выдохнул первый, оказавшийся Михаилом Кондратьевым.

- Надо уходить, - коротко бросил Макс.

Он развернулся в сторону открытой двери, словно ожидая появления непрошенных гостей.

Но никто не появился.

Михаил быстрыми движениями снял с тела Григория провода и присоски, заговорщицки подмигнул парню.

- Держись, брат, надо тебя перетащить, - сказал он, бережно взваливая на плечо до предела изможденное тело.

- Пока что чисто, - раздался голос Долматова.

Мезенцев услышал его отстраненно, словно во сне. Ни боль в сраставшихся уже ребрах, ни давящие ощущения в груди его уже не тревожили. Он потерял сознание еще до того, как очутился в коридоре.

***

В себя он приходил медленно и крайне неохотно. Впрочем, в последнее время для него подобное стало нормой жизни. Палата реабилитационного центра стала для Мезенцева своего рода домом, в котором, правда, он не чувствовал себя в безопасности. И вот новое пробуждение, явившее его глазам новые интерьеры.

Григорий лежал в благоухавшей свежестью мягкой, чистой постели, рядом с окном, сквозь которое просматривалось раскидистое дерево сирени, а так же несколько клумб, изобилующих цветами. Мезенцев крайне слабо разбирался во всех этих "астрах" и "анютиных глазках", что однако не помещало ему заметить огромный куст пионов и роскошные розовые розы. В кусту сирени во всю заливалась стайка воробьев, а по карнизу окна прыгала трясогузка, презабавно дрыгая своим хвостом.

Кровать, на которой он лежал, находилась в комнате, и по тому, как она была обставлена, Мезенцев сделал вывод, что он находится в самом настоящем старинном деревенском доме. Стены строения были выполнены из отесанного и великолепно отшлифованного бруса. Строители, скорее всего, использовали ели, следовательно еловый лес некогда находился в шаговой доступности от этого места. Почему Григорий сделал такой вывод он и сам не знал, но был в нем уверен.

Пол был сбит из добротных, тяжелых досок, потолок так же производил впечатление монолитности. Дом хоть и был деревянным, но его создатели знали свое дело крепко и построили его на века.

Григорий повернул голову вправо, затем влево. В комнате имелись три окна: одно рядом с ним, по правую руку, два других напротив, чуть левее, аккуратно завешены тюлем. Светлица явно знавала заботливую хозяйскую руку - все чисто, аккуратно, буквально вылизано, и даже печка (настоящая русская, с лежанкой) выглядела идеально.

Воздух был вкусным. Его и в самом деле хотелось пробовать буквально на вкус, причем делать это медленно, жадно и глубоко, смакуя каждый вдох. В нем господствовали едва заметны цветочные запахи, а так же ароматы меда, спелой пшеницы и свежей майской листвы.