В этот миг княгиня Дубравка решительно и гордо поднялась со своего трона и покинула свадебное застолье. Тётка её, княгиня Олёна, последовала за ней. Татарин заметил уход Дубравки и понял, что этим юная княгиня выразила свой гнев и своё отвращение к нему, к Чагану. У него злобно сощурились глаза. Но, хитрый и вероломный, он тотчас же подавил свою ярость.

Однако он с досадою понял, что Невский перехитрил его. Теперь Чаган был гостем, принявшим приглашение за стол, и уж не мог учинить кровопролитие: этим бы он осрамил честь своего рода. Невский был тоже разгневан самовольным уходом Дубравки. Александр знал, что свадьба Андрея и Дубравки и без того вызвала страшное раздражение в Орде. Он знал, что едва не разразилось кровавое карательное нашествие.

Александр Ярославич не сомневался, что Чаган послан с дурной целью. Если бы сейчас вот ему, Александру, не удалось потушить ссору и пролилась бы кровь, то, быть может, кочевавшие поблизости орды татар уже громили бы Владимирщину… Уход Дубравки с пира, несомненно, озлобил и оскорбил Чагана. «Девчонка, строптивица! — думал в негодовании Невский. — Да если бы ты знала, сколько безвинных жизней может загубить этот дьявол, только бы дать ему причину! Знала бы ты, какая сатанинская сила повинуется одному слову этого татарина!… Нет, сколько разумения моего хватит, не дам я им снова реки русской крови пролить! А с тобою, великая княгиня Владимирская, я потолкую ещё…»

Такие мысли пронеслись в голове Александра. Но внешне он был по-прежнему спокоен и обходился с Чаганом, как гостеприимный хозяин.

Хитрый татарин, оскалив в улыбке зубы, осведомился у Александра, куда исчезла молодая княгиня и не напугалась ли она его прихода. В ответ Александр заверил его, что княгиня Аглая Дубравка слабого здоровья; к тому же она только недавно совершила тяжкий и длинный путь — от Карпат до Клязьмы. А сейчас она почувствовала-де усталость, и поэтому та, что ей вместо матери, увела её отдыхать.

Чаган сделал вид, что поверил Невскому. А про себя подумал:

«Нет, правильно говорит Берке, что Батый — старая баба. Он одряхлел и покинул путь войны, путь, завещанный ему великим дедом. Яса говорит, что врага лучше всего дорезать. Этот русский князь обошёл Батыя, околдовал! С таким разве мягко следует обходиться? Это барс, но со всей хитростью лисицы…»

Но вслух Чаган сказал, вежливо улыбаясь и нагнувшись к самому уху Александра:

— А ты прикажи ей, княгине Дубравке, супруге князя Владимирского, чтобы она пила кумыс: от кумыса она станет здоровой и цветущей. Кумыс это напиток богов!

Невский в знак благодарности наклонил голову. Андрей последовал его примеру. Внезапно ордынский царевич поднялся со своего места и торопливо обернулся к удивлённому Невскому.

— Прости, Александр, — сказал он, — я должен уйти. Не обижайся. Прошу тебя, передай Дубравке-княгине, что мы весьма сожалели, что не смогли дождаться восхождения луны лица её над этой палатою, где стало так темно без неё. Скажи ей, что я буду присылать для неё лучший кумыс от кобылиц своих. Прощай!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Отгремели свадебные торжества во Владимире. Призатих княжеский терем… Невский торопился с отъездом в Новгород. Неотложные государственные дела призывали его. Что-то опять замышляют на русских рубежах и немецкие и шведские рыцари.

Но прежде чем тронуться в дальний путь, нужно здесь, во Владимире, помочь брату Андрею свершить многие дела.

Александр Ярославич далеко за полночь засиделся в своём рабочем покое за свитками и донесениями со всех сторон Руси. Есть донесения даже из самой татарской Орды — и там у Александра сидят свои надёжные разведчики из числа враждебных Батыю татар…

На перстневом, безымянном пальце Александра сияет голубым пламенем крупный драгоценный камень. Шелестят свитки пергамента и мягкой берёсты с нацарапанными на ней письменами. В двух больших подсвечниках, справа и слева от огромного, чуть с наклоном письменного стола, покрытого красным сукном, горят шестерики восковых свечей. Они горят ярко и спокойно. Пламя не шелохнётся. За этим нарочно неусыпно следит тихо ступающий по ковру мальчик. Он светловолос, коротко острижен, но с чёлкой. На нём песочного цвета кафтан, обшитый золотой тесьмой, сафьяновые красивые сапожки. В руках у отрока так называемые съёмцы — ножницы-щипцы, чтобы снимать нагар со свечей. Время от времени он ими и орудует, бережно и бесшумно. Вот он стоит в тени (чтобы не мешать князю Александру), прислонился спиной к выступу изразцовой печи и бдительно смотрит за пламенем всех двенадцати свечей. Вот как будто фитилёк одной из свеч, нагорев, пошёл книзу чёрной закорючкой. У мальчика расширяются глаза. Он сперва застывает, как бы впадает в охотничью стойку. Ещё мгновение — и, став на цыпочки, закусив от напряжения губу, он начинает красться к нагоревшей свече…

Невский, хотя и погружён в свой труд, взглядывает на мальчугана, усмехается и покачивает головой. Затем вновь принимается за работу. Под рукою у Александра лежат две тупо заострённые нетолстые палочки: одна свинцовая, а другая костяная. Свинцовой палочкой князь делает значки и отметины на пергаменте — на выбеленной телячьей коже. А костяной палочкой он пишет на кусках размягчённой берёсты, выдавливая ею буквы.

Труд окончен… Александр Ярославич откидывается на спинку дубового кресла и смотрит устало на тяжёлую, тёмно-красного сукна завесу окон. Посреди неё начали уже обозначаться переплёты скрытых за нею оконниц. Светает. Александр Ярославич нахмурился.

Мальчик случайно заметил это, и рука его, уже занесённая над чёрным крючком нагара, так и застыла над свечкой: он испугался, что своей работой обеспокоил князя.

— Ничего, ничего, Настасьин, — успокаивает его Александр, мешая в голосе притворную строгость с шуткой, дабы ободрить своего маленького свечника.

Тот понимает это, улыбается и старательно снимает щипцами новую головку нагара.

— Поди-ка сюда! — приказывает ему князь.

Мальчуган так, со щипцами в руке, и подходит.

— Ещё, ещё подойди, — говорит Невский, видя его несмелость.

Гринька подступает поближе.

Невский созерцает его с большим удовлетворением.

— Да какой же ты у меня красивый, нарядный сделался, Настасьин! говорит князь. — Всех девушек поведёшь за собой.

Шутка Ярославича приводит Гриньку в большое смущение.

Александр кладёт свою сильную руку на его худенькое плечо и старается ободрить.

— Ну, млад месяц, как дела? — спрашивает князь. — Давненько мы с тобой не беседовали… Нравится тебе у меня, Настасьин?

— Ндравится, — отвечает Гринька и весело смотрит на князя.

Тут Невский решительно не знает, как ему продолжать дальнейший разговор: он что-то смущён. Кашлянул, слегка нахмурился и продолжал так:

— Пойми, млад месяц… Вот я покидаю Владимир: надо к новгородцам моим ехать опять. Думал о тебе: кто ты у меня? Не то мечник, не то свечник! — пошутил он. — Надо тебя на доброе дело поставить, и чтоб ты от него весь век свой сыт-питанен был! Так-то я думаю… А?

Гринька молчит.

Тогда Невский говорит уже более определённо и решительно:

— Вот что, Григорий: ты на коне ездить любишь?

Тот радостно кивает головой.

— Я так и думал. Радуйся: скоро поездишь вволю. На новую службу тебя ставлю.

У мальчика колесом грудь. «Вот оно, счастье-то, пришло! — думает он. — Везде с Невским самим буду ездить!…» И в воображении своём Гринька уже сжимает рукоять меча и кроит от плеча до седла врагов русской земли, летя на коне на выручку Невскому. «Спасибо тебе, Настасьин! — могучим голосом скажет ему тут же, на поле битвы, Александр Ярославич. — Когда бы не ты, млад месяц, одолели бы меня нынче поганые…»

Так мечтается мальчугану.

Но вот слышится настоящий голос Ярославича:

— Я уж поговорил о тебе с князем Андреем. Он берёт тебя к себе. Будешь служить по сокольничьему пути: целыми днями будешь на коне! Ну, служи князю своему верно, рачительно, как мне начинал служить…